Вечная Принцесса

«Здравствуйте, Ваше Величество. Я пишу вам глубокой ночью, ночью перед днём моей свадьбы, звучит это совершенно глупо, но от волнения я не могу спать. Но не подумайте ничего дурного! Здесь все ко мне относятся замечательно, каждый вечер я провожу с семьёй своего будущего супруга, мы вместе ужинаем, а после мы с сестрой принца вместе молимся. Сёгун, представьте, оказалась моей ровесницей и такой же набожной как я, так что мы быстро нашли общий язык, чему я несказанно рада, ведь совсем скоро мы станем сёстрами. У принца есть и младший брат и у него невероятно инадзумское имя — Скарамучча, ему, если я не ошибаюсь, одиннадцать, но он очень смышлённый. И самая юная дочь короля всего на год младше мальчика, Лайла. Она просто ангел в детском обличие и, если мне не кажется, я ей нравлюсь. Завтра я официально выйду замуж за принца Дайнслейфа и мы с ним переедем в другую королевскую резиденцию — замок Арауми. Оказалось, при дворе делают ставки на то, как скоро я смогу подарить Инадзуме следующего наследника, что я нашла весьма оскорбительным, но когда я сказала об этом Сёгун, она заверила меня что здесь это совершенно нормальное явление и вовсе не считается сплетнями. В любом случае, надеюсь что у меня получится сделать это как можно скорее чтобы не подвести ни ваших, ни здешних ожиданий. Напишите, пожалуйста, как вы, как отец, как Лорена и Лукреция. Передавайте им мои наилучшие пожелания и попросите чтобы они тоже писали мне когда у них будет время. Ваша дочь, Люмин.»       Перечитав написанное предыдущей ночью, девушка положила бумагу в конверт и поставила свою печать принцессы Каэнриаха, которую сейчас, наверное, использовала в последний раз, ведь далее ей будет положена печать принцессы-консорта Инадзумы.       — Нилу, скажи чтобы это послали матушке, — попросила она, передавая конверт фрейлине.       — Да, Ваше Высочество, — кивнула девушка, принимая бумагу.       Люмин уже была одета в своё свадебное платье и вместе с сёстрами будущего мужа и фрейлинами ждала пока всё подготовят в церкви при дворце. Принцесса нервно хрустела костяшками пальцев и ходила из стороны в сторону, пока присутствующие её успокаивали и старались заверить что всё пройдёт как нельзя лучше. Девушка переживала что может сказать или сделать что-то не то, что-то, что не понравится её будущему супругу. Может надеяться на настоящую искреннюю любовь между ними было глупо, но Люмин правда считала что она любит его. Её сердце замирало каждый раз когда они разговаривали или соприкасались пальцами и её всё время пожирала мысль о том, что она может сделать какую-то глупость и он подумает о ней плохое, что было для неё совсем не характерно: принцесса всегда была уверена что все её любят, а даже если нет — ошибаются. Наверное то, что она испытавала рядом с Дайнслейфом и было теми робкостью и сомнениями, что приходили к девушкам в романах когда они встречали того самого.       — Я уверена что брат будет вам хорошим мужем, Люмин, — подбодрила её Сёгун, заметив как та разволновалась.       — Если будет на то воля Господа нашего, — улыбнулась та.       — Я не хочу чтобы вы уезжали, — грустно вздохнула Лайла, ложась на чужую кровать, — вы мне так нравитесь. И по Дайну я тоже буду скучать...       — Они будут всего в паре часов езды от нас, — ответила ей старшая сестра, — и если захотят нас видеть, позовут.       — Ну конечно позовём, Лайла, — хихикнула Люмин, присаживаясь на кровать рядом с девочкой и поглаживая её по волосам, — вы с Сёгун можете приезжать когда пожелаете.       — А Скара? — с блестящими глазами спросила младшая.       Девушка ненадолго замолчала, продолжая накручивать прядку волос Лайлы на свой палец. Ей нравились все дети королевской семьи, но что-то на счёт младшего мальчика отталкивало её, словно неведомая сила предупреждала что им не стоит пересекаться слишком часто. Люмин не сильно полагалась на своё шестое чувство, предпочитая принимать только обоснованные решения, а раз обосновать своё неоднозначное чувство по поводу Скарамуччи она не могла, значит не было ему места в её мыслях. Так бы она хотела чтобы оно было.       — И Скарамучча тоже, если он не будет занят учёбой, — мягко произнесла девушка.       Раздался стук в дверь, после чего в дверях появилась не слишком желанная здесь гостья. Яэ Мико была фрейлиной королевы, хотя позволяла себе заметно больше чем другие с таким же статусом при дворе: на деле, по своим правам она была чуть ли не секретаршей королевы, если не регентом, что очень не нравилось Люмин. Сама она происходила из древнейшего королевского рода, так что, несомненно, была убеждена что на высоких должностях должны быть только такие же как она: люди с хорошим происхождением. Яэ Мико, как ей сказали, была дочерью солдата, попавшая в услужение королевы совершенно случайно, а после и так невероятно возвысившаяся. Она имела право входить в комнаты королевы когда пожелает, имела право читать её письма и даже давать некоторые назначения при дворе. Такое не приветствовалось даже от детей королевы, но для этой фрейлины-секретаря-регента было совершенно нормально.       Слава Богу, ей всё же не хватало наглости чтобы не кланяться знатным особам.       — Принцесса, — её розоватые губы расплылись в хитрой ухмылке, совсем не похожей на улыбку симпатии.       — Королева хотела что-то мне передать? — так же без намёка на доброжелательность спросила Люмин.       — Королева хотела позвать вас, так как свадебные приготовления окончены, — сказала женщина, переводя взгляд на Сёгун и Лайлу, — и своих дочерей, конечно. Церемония скоро начнётся.       Старшая из девочек указала рукой вперёд, пропуская Люмин, хотя она и без приглашения собиралась идти впереди. Посмотрев в зеркало в последний раз, невеста убедилась что выглядит безупречно в своём свадебном платье, сшитом ещё на её Родине и в их цвете — в золотом. И пусть некоторые ей намекали что такие закрытые и слишком дорого обшитые платья в Инадзуме не слишком приветствуются, Люмин настояла на своём и никто не стал с ней спорить в открытую.       Церковь уже была украшена и приглашённые на церемонию понемногу собирались внутри, к их числу присоединились и дочери короля, предварительно ещё раз заверив невестку что ничего страшного не случится. К алтарю её должен был подвести каэнриахский посол, однако тот заболел потницей из-за гуляющей по Инадзуме эпидемии, о которой никто не предупредил принцессу до приезда, наверное, боясь спугнуть. А сейчас уже никуда и не деться. Да и Люмин, ранее никогда не сталкившаяся с подобными, не до конца понимала насколько эта болезнь может быть страшной, оттого и не боялась. Как бы то ни было, вместо посла эта честь досталась младшему сыну короля и королевы.       Скарамучча не воспринимал эту роль серьёзно, а на репетициях церемонии позволял себе появляться через раз, а явившись, баловаться и смеяться над всем подряд. Он явно был из тех детей, которыми не могли управлять родители, ведь сколько бы ему не обещали выпороть его или лишить каких-либо привилегий, на всё ему было всё равно — знает что неприкосновенен. Слава Богу что принцесса детей любила и старалась проявлять терпение по отношению к трудному ребёнку, но и такой подход к нему не работал. Он не понимал ни по хорошему, ни по плохому. Но королева, вроде как, смогла уговорить его чтобы в этот ответственный день он вёл себя как полагается, пригрозив ему чуть ли не ссылкой на другой остров на несколько месяцев.       И вот он стоит перед будущей женой своего брата в официальном костюме и смотрит на неё снизу вверх. Пусть он и не был идеальным ребёнком, всё таки он был по своему милым.       — Скарамучча, — девушка кивнула головой в знак приветствия, стараясь на смеяться над тем, как мальчик выглядел в своей сегодняшней одежде и как сильно старался сохранить серьёзное выражение лица.       — Люмин, — он так же кивнул головой, неловко отводя взгляд, — вы выходите замуж, да..?       — Как вы догадались? — хихикнув, ответила та.       — Отнюдь не смешно, — слегка нахмурился мальчик, — я лишь пытаюсь начать разговор...       Заметив как засмущался принц, Люмин лишь тихонько посмеялась и нежно, почти по-матерински погладила его по плечу.       — Прошу прощения, я тоже нервничаю, — заверила она его. — Я выхожу замуж. Это важный день, который может случиться всего раз в жизни, так что, полагаю, моё чрезмерное волнение оправдано.       — Вы знаете, я был крайне расстроен узнав что вам придётся уехать в Арауми. Мне совершенно отвратительно это место, — признался он с некой грустью в голосе. — Унылое место, вам точно не понравится.       — В самом деле?       — Да. И на той части острова холоднее, совсем не как на вашей Родине, зимой и насмерть замёрзнуть можно, — продолжил он.       Почему-то это звучало так, будто мальчик не хотел чтобы она уезжала.       — Что ж, как в Каэнриахе мне не будет уже нигде, — с ноткой грусти призналась она, опуская глаза вниз.       — Да, вы правы, ничто не заменит человеку дом, в котором он родился и вырос, — чрезмерно мудро для ребёнка согласился он. — Вы ведь знаете что с вами будет жить тётушка Сара?       — ...В самом деле? — для Люмин эта новость действительно была неожиданностью.       — Да, мама посылает её чтобы она за вами приглядывала, — сделав акцент на последнем слове поделился мальчик, — во всех смыслах.       — Вы уверены что именно её? — уточнила принцесса. Ну конечно же с ними пошлют именно того, кто относится к ней с призрением, иначе будет недостаточно трудностей.       — Само собой, мама сама мне сказала, — заверил её Скарамучча.       Немного помолчав и поглядев в сторону, Люмин решила всё же сказать мальчику что ей не нравится в его тётушке. В конце концов, это даже не её вина и стыдиться ей нечего.       — Я в первый же день заметила что не сильно симпатизирую леди Саре, — призналась она, — к сожалению. Она показалась мне примерной аристократкой, а как выяснилось позже, она ещё и одна из самых добродетельных женщин при дворе. Жаль что восхищение что я испытываю к ней одностороннее.       — Ну, — принц неуверенно отвёл взгляд в сторону, — учитывая произошедшее...       Возможно Люмин показалось, но юноша перед ней мгновенно помрачнел как будто они затронули какую-то болезненную тему. Но почему? Что значит "учитывая произошедшее"?       Казалось сейчас Скарамучча скажет ещё что-то, но их резко прервала приближающаяся женская фигура, которой принцесса всегда была не рада, но сейчас особенно сильно.       — Церемония начинается, — пропела Яэ своим приторно сладким голоском, проходя мимо них, — воздержитесь от разговоров, пожалуйста.       Люмин уже открыла рот чтобы выдать фрейлине королевы такой же едкий ответ, как и её чувства к ней, но вовремя остановила себя, решив даже не подавать виду что услышала.       — Не могу дождаться когда она надоест маме и мы сможем выкинуть её обратно на улицу с которой она сюда и приползла, — в ту же секунду как высокая женщина скрылась за углом, возмутился Скара.       Принцесса еле сдержала смех от того как мальчик выразился о Яэ — всё таки он ещё такой ребёнок, такой несдержанный, забавный и живой. На Дайнслейфа совсем не похожий.       И под грациозные звуки скрипок в руках профессионалов церемония началась. Всё как положено: сначала к алтарю вышел жених, а после и его невеста, держа под руку его брата. Люмин готова была поклясться что этот момент был самым волшебным в её жизни, всё вокруг будто бы замерло когда она встала напротив будущего супруга, глядя ему в глаза. Он был так хорош, его губы, его волосы, его глаза, но самым манящим в нём было то, как он на неё смотрел. Взгляд полный восхищения. Но это было не то восхищение с которым на Люмин смотрели раньше, в этом взгляде не было запрятано страха, который всегда ходил под руку с восхищением у людей, ранее окружавших девушку, в нём не было никакой зависти, никакой похоти. В нём была чистая любовь. Или Люмин просто хотелось в этом себя убеждать. И эти мысли почти полностью вымещали неприятный осадок от разговора со Скарой о каком-то таинственном «произошедшем».       Люмин знала что никаких клятв и романтичных признаний в любви не произойдёт, что так не принято в Инадзуме. Священник, стоявший перед ними, прочитал молитву, после чего протянул принцу небольшую открытую коробочку, из которой выглядывало блестящее колечко с крупным сапфиром по середине. Сердце молодой затрепетало при виде украшения и она тут же протянула будущему супругу левую руку, а тот с лёгкой улыбкой, заигравшей от её энтузиазма, надел это кольцо ей на безымянный палец. Им поочерёдно протянули документ, подтверждающий их бракосочетание и молодожёны его подписали: подпись Дайнслейфа вышла немного криво, как для себя отметила Люмин. И только когда документ был подписан, все присутствующие захлопали и зарадовались после такой долгой тишины. Теперь они официально в браке. Теперь она официально принцесса-консорт Инадзумы. И пусть вслух об этом никто не говорил, все знали что теперь она будущая королева.       Торжество было пышным, по меркам островов уж точно. Все пили, танцевали и смеялись, пока жених и невеста сидели за длинным столом и вообще-то, тоже должны были наслаждаться праздником, однако задумчивость юноши как-то не сильно добавляла к веселью. Он сидел смирно и глядел в одну точку уже на протяжении пятнадцати минут, это по меньшей мере. А девушка уже немного выпила, хотя всё ещё чётко осознавала что скоро они должны будут выехать в свой новый дом, а там, разумеется, произойдёт чудо первой брачной ночи. Люмин, честно говоря, не знала чего ожидать от слова совсем. Единственное что она знала — им нужна постель и кровь на ней. Что в постели делать, откуда брать кровь и прочее было для неё загадкой, не разгаданной для неё намерено во благо сохранения её невинности. В помещении начинало становиться душновато, а раз новоиспечённый муж всё равно не обращал на неё внимания, принцесса решила выйти на воздух.

***

      Богатства семьи де Иглеас были видны по огромным размерам приданого младшей дочери: сотни тысяч золотых монет, подписание каких-то контрактов, выгодных только Инадзуме, часть армии: чего королева Каэнриаха им только не послала? Выплатить приданое было её задачей, но вот разбираться с ним на месте — правой руки принцессы. Кандакие было поручено лично проконтролировать всё связанное с армией, которая была прислана как часть приданого невесты, поэтому сейчас вместо праздника и пиршества она сидит в какой-то пропахшей потом казарме и ждёт пока каэнриахские солдаты наконец прибудут, чтобы она могла со спокойной душой покинуть это гнилое, совершенно не подходящее ей по нраву место.       А во времена её дяди казармы были очень даже приличными, потому что воинов там уважали наравне со знатью. Ценности тогда были другие. Она это, конечно, смутно помнит…       — Ох, не часто встретишь в таком месте настоящую леди, глядишь и снег пойдёт, — послышался сзади чей-то незнакомый голос, в котором можно было уловить нотки иронии, пускай в нём так же присутствовал и неподдельный интерес.       И говорил голос на языке, который Кандакия не слышала уже очень давно. Она вообще в последние годы начала думать что она просто что-то путает и на самом деле всегда говорила на каэнре, с рождения, что язык, на котором она видит сны — выдуманный и она просто медленно, но верно сходит с ума, придумывая у себя в голове новый язык. А тут таинственный женский голос заговорил с ней на нём. Даже перед тем как обернуться, девушка уже знала что сейчас встретится глазами с себеподобной.       — Что вы делаете? Говорите на каэнре или на инадзумском, — далеко не мягко приказала она, при этом сама говоря на давно забытом «маврском».       — Здесь этой тиранки нет, здесь можно на любом, не переживайте, — успокоила фрейлину незнакомка, — на этих островах Лусия не достанет ни одного из наших.       Резко повернувшись, Кандакия одарила обладательницу острого языка таким же острым взглядом. Незнакомка оказалась облачена в солдатскую форму, что объясняло её присутствие в казарме, ростом она была немногим выше среднего для женщин их нации, а глаза её имели небесно-голубой окрас.       — Для вас она Лусия де Иглеас, Её Величество, королева Каэнриаха, — строго поправила её фрейлина.       — Бросьте, здесь правда никто не слушает, — закатив глаза заверила её женщина, — если бы и слышал — не понял бы. Здесь таких как мы мало, да и они все тоже ненавидят эту змею.       Кандакия потеряла дар речи. Какова наглость! Отзываться так о правящей королеве, без малейшего уважения, ещё и даже не стесняться этого…       — Если вы выбираете уважать и любить женщину, забравшую трон вашей страны силой, зверски пытавшую ваш народ последние, чёрт её дери, шестнадцать лет, только потому что она вас, законную принцессу, согласилась оставить во дворце, будто оказала какую-то милость, то… — воительница сделала многозначительную паузу.       Кандакия окончательно почувствовала себя немой. О каких пытках она говорит? На её лице были написаны все эти вопросы и её растерянный вид позабавил незнакомку. Присев на скамью рядом с фрейлиной, она одной рукой обхватила её лицо, не сильно, даже аккуратно, заглядывая ей в глаза.       — Ну вот, вижу же что не ошиблась, — ухмыльнулась она, — глазки то выдают. Вот уж не думала что когда-то встречу законную новую королеву… — На её лице расползлась ухмылка. — Шучу, я знала что вы будете здесь. Но если вы предпочитаете считать себя фрейлиной, я это уважаю, госпожа фрейлина будущей королевы.       Кандакия слегка поморщилась когда почувствовала чужие руки на своём лице. Что эта женщина только что наговорила? Голова шла кругом.       Конечно, она не боготворила Лусию, нынешнюю королеву, конечно, она понимала что эта женщина забрала трон самым худшим способом: пролив кровь невинных, как же этого можно было не понимать? Однако у неё с королевой были особенные отношения, «простым смертным» непонятные. Она убила её мать, дядю, да и почти всех остальных её родственников. Из-за неё в тюрьме сгнил её отец. Из-за неё Кандакия сейчас служанка, а не принцесса, которой являлась по праву, пусть и отрицала это. Но не она ли сжалилась над ней, когда та была ребёнком, потерявшим всё, что когда-либо у неё было? Не она ли привела её в подобающий дом, кормила, поила и одевала все эти годы? Не она отдала ей меч дяди, не она научила им защищаться, не она вселила девочке веру во Всевышнего, с которой она и живёт по сей день?       И всё же больно когда тот же человек что сначала вонзил нож тебе в сердце, после этого спрятал нож и обработал твои раны так, будто это не он только что покусился на твою жизнь. И ты принимаешь эту помощь и благодаришь за неё этого человека, пусть и знаешь что помощь бы не понадобилась если бы не он. И больно что иногда эту женщину почему-то хочется назвать матерью.       После несколько-секундной тишины, раздался девичий смех. Кандакия, кажется, смеялась над собственным положением и собственными мыслями на этот счёт. Незнакомка осторожно выпустила щёки вышеназванной из своей хватки и сложила руки на коленях, немного сконфуженная поведением фрейлины.       — Ох, прощу прощения, — она поспешно постаралась успокоиться — вы говорите такие странные, до смешного глупые вещи, я просто…       Честно говоря, Кандакия ожидала что женщина посмотрит на неё как на безумную, однако в глазах той читался неподдельный интерес.       — И всё же, пожалуйста, не называйте меня ни принцессой, ни королевой. Моя королева — Лусия де Иглеас, — уведомила её фрейлина, — как и ваша, кстати. Но мне очень приятно наконец встретить человека моего народа.       — Верно… Я Дэхья, — представилась смуглая воительница, — а вы Кандакия, можете не представляться, я прекрасно знаю, — на устах её расплылась улыбка восхищения.       Глаза разных цветов были характерной чертой членов династии, правившей в Каэнриахе ранее, к которой и принадлежала Кандакия и это, видимо, её и выдавало. Тем более всей стране было известно что Лусия де Иглеас пожалела бедную «маврскую девчушку» и взяла под своё крыло. Имя её скрывать никто не стал, вот и вышла из неё такая печально известная «принцесса в замке дракона».       — Мои глаза, верно? Позор девчонке из Дешретого племени, позор и ссылка в колонию, — грустно хихикнула фрейлина, — за то что лицом своим напоминает об изменниках Каэнриаха.       — Нет, вовсе нет..! — не поняв шутки, запротестовала Дэхья. — Вы, наверное, не знаете, но мы, народ Дешрета, вас любим, Кандакия. Если вы когда-нибудь решитесь на восстание…       — Разумеется, этого не произойдёт, — перебила её вышеназванная.       — Но если, — чуть настойчивее заявила Дэхья, — когда-нибудь вы этого захотите, просто знайте что я… и все наши, те, кто пережил государственный переворот шестнадцать лет назад, мы все с удовольствием пожертвуем своими жизнями ради вас.       Кандакия вздохнула.       — Я полностью верна нынешней королеве, Дэхья, так что прошу, не нужно при мне клеветать на неё и тем более строить планы по её свержению, — попросила девушка.       Услышав как её назвали просто по имени, воительница немного смутилась, но тема разговора была не подходящей для красных щёк и застенчивых взглядов.       — Я не клеветала, клянусь, госпожа фрейлина..! Всё что я сказала, всё о пытках последние шестнадцать лет-       Дэхью прервал звук со скрипом открывшейся двери и голосов завалившихся внутрь солдат, и если она не обратила на них особого внимания, то Кандакия — наоборот. Она подскочила со скамьи, поправляя юбки и закрывая лицо ладонью, пряча его от собрания незнакомых мужчин. Женщины там, конечно, тоже были, но явно не так много. Оглядев их, она сразу поняла куда была отправлена работоспособная часть каэнриахских мавров. Прочистив горло и гордо выпрямившись, она заговорила громче и твёрже чем с Дэхьёй, совсем так, как разговаривала со своими подчинёнными Люмин.       — Приветствую, господа. С позволения Господа нашего вы добрались целыми и невредимыми, как я могу наблюдать, — спокойно произнесла она, — прошу, располагайтесь и служите новому дому своей принцессы верно. Я должна доложить во дворце что с армией, как с частью приданного, разобрались. Отдыхайте.       Когда Кандакия уже развернулась чтобы уйти, она почувствовала как кто-то взял её за рукав платья.       — Мы же ещё встретимся, верно? — с надеждой в глазах прошептала Дэхья так, словно боясь что кто-то может услышать её слова, будто это самое сокровенное в мире.       — Я на это надеюсь, — спокойно заявила фрейлина, честно говоря, наслаждаясь тем, как отчаянно выглядит её новая знакомая, — да хранит тебя Господь, Дэхья.       И на этом они простились, обе в глубине души надеясь что не навсегда.

***

      Вечерняя прохлада успокаивала новоиспечённую принцессу-консорта, вышедшую прогуляться в королевский сад. Корсет её свадебного платья давил сильнее тех, что она носила обычно, отчего дышать было немного затруднительно, несмотря на то, насколько она привыкла к этому. Оглядевшись по сторонам, она убедилась что находится здесь одна. Не то что бы она ушла, обнаружив здесь кого-то ещё, но так ей хотя бы стало спокойнее, и не сжимай её одежда все её органы, можно было бы сказать что она выдохнула.       Присев возле статуи, установленной в честь одного из предыдущих королей, Люмин просто смотрела вдаль, стараясь не думать о том что это умиротворение когда-нибудь, а точнее — очень скоро, закончится и ей придётся опять вернуться к людям, а после и вообще уехать куда-то, где она даже не была, с кем-то, кто даже не обращал на неё внимания после свадебной церемонии, и со вторым кем-то, кто смотрит на неё с презрением без какой-либо на то причины.       Может Люмин действительно было рановато расставаться с домом? Хотя, пятнадцать лет это уже не дитя, уже можешь рожать, значит уже пора замуж. И всё равно девушка чувствовала что хочет быть названной «милой» своей старшей сестрой, быть прижатой к её груди и укаченной в её руках пока не заснёт. Вот так было тепло. А когда Дайн то смотрит на неё со всей любовью в мире, то вообще избегает зрительного контакта, это не тепло.       За спиной послышался стук каблуков и по тому, насколько он был пафосным, принцесса сразу догадалась кто идёт.       — Ваше Высочество, позвольте мне составить вам компанию, — полу-шёпотом предложила Мико, — вы выглядели весьма опечаленной когда покидали пиршество в вашу честь, позвольте заметить.       Люмин вздохнула и окинула пришедшую взглядом с ног до головы. Присесть рядом не предложила.       — Это уже второй раз за день когда вы появляетесь из-за спины в ситуациях, в которых я бы предпочла не видеть вас, — лениво промолвила она, — сейчас вы хотя бы не прерываете меня посреди диалога…       — Прошу прощения, — как-то не слишком искренне произнесла она, проследив куда направлен взгляд принцессы. — Вы наблюдаете за звёздами?       — Я ими любуюсь. Боюсь, слово «наблюдать» здесь не подходит.       Яэ ухмыльнулась, облокачиваясь на статую, которую, кажется, не рекомендовалось трогать вообще, а Люмин кинула на неё косой взгляд. И всё таки ей очень не нравилось что дети солдатов нынче могут занимать такие позиции, получать столько привилегий и позволять себе столько наглостей. И конкретно сама Мико ей не нравилась: ну невозможно же доверять этим вечно прищуренным хитреньким глазкам. Но всё же с её приходом хуже не стало. Возможно стало даже лучше. Или в тот раз Яэ действительно просто старалась не быть заносчивой собой.       — Я надеюсь вы простите меня если я скажу что ненароком подслушала часть вашего разговора с принцем, — она первая прервала тишину, — и просто из чистого любопытства… Вы действительно не в курсе того, насколько дорого нам обошлись?       — Не говорите «нам» так, будто вы лично чем-то пожертвовали ради моего пребывания здесь.       — Прошу прощения, Ваше Высочество, — опять с лёгкой, совсем не извиняющейся улыбкой произнесла она. Она вообще вся такая лёгкая. — Вы хотите узнать?       — Да, — шёпотом ответила Люмин, сдаваясь и признавая перед самой собой что ей действительно интересно узнать, даже если это будет от кого-то как Яэ Мико, — не помешает уж точно. Возможно в этом я и найду ответы на возникшие вопросы, связанные с моим замужеством.       — Вы уже знакомы с Кудзё Сарой, однако очень сомневаюсь что достаточно близко чтобы она рассказывала вам о своей семье. Как вы знаете, род Кудзё — древнейший в Инадзуме и пусть Её Величество просила меня перестать так считать, но у них прав на престол куда больше чем у каких-то Райдэнов. Отец Кудзё Эи, Мэсэйоши, был неплохим правителем, однако он не подумал о том, что будет после его смерти. А после его смерти началась борьба за престол, нашлась куча «законных наследников», утверждающих что они заслуживают трон больше родных детей Мэсэйоши — Сэтоши и Такаюки, которые в то время были совсем детьми. Первому было девять, а второму, если меня не подводит память, шесть. Они были единственными сыновьями своего отца.       — Это действительно важно для того чтобы понять ту жертву, на которую пошли король с королевой ради моего пребывания здесь? — вклинившись между слов Мико уточнила принцесса. Её уже начинало пугать то, насколько всё в этой ситуации глубоко.       — Да, принцесса, — заверила её Яэ с лёгким смешком, — просто дослушайте до конца и вы всё обязательно поймёте. Где я остановилась..? Ах да, дети покойного короля. Эи было девятнадцать, уже не слишком юна чтобы занять трон, как могли сейчас подумать вы, однако в Инадзуме на троне может быть только мужчина. Исключений нет. А так как Эи и три её младшие сестры, очевидно, были женщинами, преемником отца считался Сэтоши, которому для правления нужен был регент, на роль которого нашли много разных благородного происхождения людей, предложений были десятки, но не одно из них не упоминало мать, жену покойного короля Кудзё Мэсэйоши, все предложения включали в себя людей из других кланов, так что ныне покойной королеве, Кудзё Мэй, сразу стало ясно что будущий регент не согласится отдать страну обратно в руки её сыну по достижению подходящего возраста, ведь только дурак отпустит такую крупную рыбу, уже подержав её в руках какое-то время. А разве станет чужак церемонится с претендентами на престол? Разве посмотрит на их возраст? Зная что ответ «нет», Мэй планировала сбежать из Инадзумы, однако один из её приближённых её предал и о плане побега узнали все, а тайком покидать острова, будучи здесь рождённым, не спросив разрешения монарха, которого тогда даже не было, было строго запрещено. Признанную предательницей, Мэй, а вместе с ней и её детей, отправили в тюрьму.       — Бедняжку окружали шакалы, должно быть ей было так обидно, узнав что её предали, — почувствовал всю печаль уже давно погибшей женщины, прошептала Люмин, сопереживая Мэй словно собственной подруге.       Однако вспомнив что она ведёт разговор с этой презренной, она прочистила горло и вновь нацепила серьёзное выражение лица.       — Продолжайте, — немного неловко попросила она.       По глазам фрейлины читалось «ну и дитя», однако эти слова она у себя в голове произносила не раздражённо и устало, а даже с некой нежностью, вытекающей из мудрости опытного человека. Переведя дыхание, она продолжила:       — Тогда началась самая настоящая гражданская война: одному Богу сейчас известно сколько людей там погибло и сколько кланов было истреблено, однако нам известно что победителем из этой серии сражений вышел нынешний король — Райдэн Исиро. Пусть за пределами островов больше популярна версия о том, как Исиро убил Мэсэйоши за отказ отдавать ему руку старшей дочери, наиболее правдива та версия, о которой я вам сейчас поведала. Дальше всё произошло очень быстро: Исиро собирался казнить семью покойного короля, но Эи вызвала его на дуэль, исход которой навсегда останется известен только им двоим и, разумеется, мне, после чего они… — ненадолго Яэ остановилась, делая глубокий вздох, будто пришла очередь к её нелюбимой части этой истории, — они влюбляются друг в друга и прочее. Теперь, имея влияние на короля, Эи убеждает супруга освободить свою семью из тюрьмы и боясь что это ненадолго, Кудзё Мэй пытается устроить государственный переворот в то время как Исиро покидает острова дабы лично принять участие в войне с Фонтейном. Однако Эи в это время была в столице, ещё и беременная вашим, принцесса, супругом. Она, холодная, суровая и расчётливая, не милует предателей не смотря на родство, она казнит родных братьев, а мать отправляет в ссылку.       — Её Величество казнила своих младших братьев? — ахнув переспросила Люмин.       — Всё верно, мальчикам отрубили головы, — подтвердила Яэ так, будто смерти двух невинных детей для неё ничего не значили.       Встретившись с непонимающим взглядом принцессы, Мико твёрдо пояснила:       — Решения королевы запрещено обсуждать. Королева всегда права и каждый её ход — наилучший из возможных. Я наслышана о том что в Каэнриахе это не так, но в Инадзуме — верность монархам должна быть такой же как верность Богу, принцесса.       И Яэ Мико действительно выглядела как одержимая когда говорила о том, что верность королеве — превыше всего, говорила она так, как будто даже Всевышний для неё меркнул на фоне её королевы. Люмин, которой обычно всегда было что сказать и какую язвительность вставить в разговор, сидела молча, немного даже испугавшись такой фанатичности. Её кулачки сжались от напряжения и сейчас она выглядела не как будущая королева-консорт Инадзумы, которой являлась, а больше как напуганная пятнадцатилетняя девочка, которой она так же и являлась, пусть и звучали две эти вещи совершенно несовместимо. Заметив как вдруг сжалась и опустила глаза вниз Люмин, фрейлина поубавила в голосе той нездоровой страсти с которой она говорила о королеве и вернулась к той прежней ни о чём не заботящейся хитренькой женщине, к которой каэнриахская принцесса и привыкла.       — Так вот… Мы всё ближе к сути, Ваше Высочество. И тогда, когда оба родных брата Эи были казнены, у клана Кудзё оставался лишь один юноша, представляющий угрозу трону — Кудзё Масао, младший брат Кудзё Сары. А она сама, как вы знаете, кузина королевы, так что она молила её не как правительницу, а как сестру, молила помиловать младшего брата, давая клятвы что он не посмеет и во снах видеть государственный переворот. И она, ради самой любимой из своих кузин, помиловала мальчишку. Однако когда речь зашла о вашем брачном договоре с её сыном, ваша королева-матушка, королева Лусия де Иглеас, выдвинула следующее условие — никаких претендентов на трон кроме мужа её дочери.       Люмин сразу поняла к чему её подводит Яэ Мико — брата Кудзё Сары казнили потому что этого потребовала мать Люмин. У неё закружилась голова, осознавая что ради неё была совершена такая необязательная жертва, понимая что если бы не условие её матери, невинная душа сейчас бы до сих пор ходила по земле, а не вернулась бы на небеса так скоро.       — Сколько ему было? — тихо спросила принцесса, смотря в землю.       — Хм, — так же безмятежно как и прежде промычала женщина. — Когда у Её Величества впервые появились мысли об его казни ему было пять, но когда она привела её в действие… Получается, двадцать.       Двадцать? Умереть ребёнком, конечно, было бы печальнее, но умереть в расцвете сил — тоже не слишком привлекательно. Ещё и просто так, не сделав ничего плохого.       — Он… действительно не планировал покушаться на трон?       — Разумеется нет. Масао был святым мальчиком, верным подданным и заботливым братом. Самым близким для леди Сары человеком, смерть которого она никогда не простит.       К горлу, казалось, подступила тошнота. Люмин и представить не могла что причина Кудзё Сары ненавидеть её была таковой. Если бы она лишилась одной из своих сестёр из-за того, что какой-то чужеземец бы этого потребовал, она бы тоже захотела бы к чертям собачьим задушить этого человека, так что можно было восхищаться тем, что этой женщине хватило выдержки этого не делать. Наверное она даже не в полной мере осознаёт утрату Сары, ведь она лишилась младшего брата, младшего, того, кого должна была оберегать от всего зла в этом мире. Девушка почувствовала как дыхание её участилось и глаза намокли от одной мысли о том, что чувствует женщина, потерявшая младшего брата по такой глупой причине. Не дай Бог никому такого горя.       Быстро отвернувшись от Яэ Мико, чтобы та не видела её слёз, Люмин прочистила горло. И что это на неё вдруг нашло? Плакать это не выход, слёзы ничего не меняют, девушка знала это, она повторяла это себе раз за разом, но осознавая что её брак стоил человеку жизни… Это было просто слишком.       — Я вернусь внутрь, — коротко бросила она перед тем как встать на ноги и за считанные секунды скрыться из вида фрейлины.       Мико смотрела ей вслед и в её глазах, кажется, читалось разочарование.       — И всё же Эи была совсем другая в её годы… — задумчиво произнесла она. — Тяжело чужеземке придётся…

***

      Пиршество не приносит никакого удовольствия когда все мысли занимают одни лишь думы о смерти. Сколько бы прекрасных танцоров и талантливых музыкантов не было бы приглашено, сколькими бы цветами не был украшен банкетный зал, сколько бы родные не просили его улыбнуться и просто наслаждаться своим праздником, Дайнслейф не мог отвлечься.       Он с детства чувствовал что умрёт молодым. Разумеется перед глазами не стояла какая-то определённая цифра, но чувство не покидало его ни на секунду, он чётко знал — он умрёт раньше всех тех, кого любит, раньше чем повидает жизнь. Так ему говорили звёзды. И звёзды никогда не врали. И в этот раз они говорили что смерть близка к нему как никогда и что он эту свою смерть очень любит. Дайнслейф может и был «спятившим» и может и имел пробелы в памяти после приступов, но дураком он не был, он знал что смерть — Люмин.       Он уже не помнил когда в последний раз не был её потенциальным женихом, он не помнил последний раз когда не смотрел на её портреты перед сном и не слышал от родителей о том, что ну вот теперь, вот совсем скоро они наконец заключат контракт с королевой Каэнриаха. Ему все пророчили брак с принцессой самой процветающей державы, и пусть большую часть времени это были просто пророчества, он был уверен что они верны.       И вот она здесь, самая красивая женщина что когда-либо ступала по этой земле, сидит рядом с ним, попивая вино со скучающим видом и надутыми от недовольства губами. Скучает потому что он с ней не разговаривает, а не разговаривает он с ней потому что ему больно и плохо осознавать что совсем скоро он оставит её одну. И чем ближе они становятся, тем ближе его смерть к нему подходит. А как можно не любить её? Даже то как Люмин смеётся, уже даже этим нельзя не восхищаться: как уголки её губ ползут вверх, открывая вид на её ровные белоснежные зубы, а глаза закрываются, её длинные ресницы ложатся на щёки, а её голос такой звонкий и завораживающий, что хочется быть рядом и смеяться вместе с ней. Окончательно он влюбился увидев как она идёт к алтарю в своём золотом платье, прекрасно отражавшем её яркую и насыщенную личность, ни на чью другую не похожую, держа под руку его младшего братишку, что наводило на мысли о том, какой чудесной матерью она бы стала.       Несмотря на всё это, мысль о том что он, пусть и нехотя, но скоро оставит её вдовой, портила ему настроение. Он любит кого-то, сближение с кем будет означать для него смерть, а для неё — потерю, одиночество и не лучшее политическое положение, ещё и в чужой стране. Предсказания были мутными, но кое-кто в них было ясно как день — после его смерти ей будет становиться хуже и хуже практически каждый день и жизнь она закончит в муках и несчастье.       А пока она сидит с вином в своей аккуратной ладони и наверняка думает что он просто её не любит. Нет, любит. Так, как только способно любить мужское сердце зная женщину так мало.       Она, ничего не сказав, отлучилась на какое-то время и его душа заболела сильнее. Только бы она на него не обижалась слишком сильно.       Он не знал как долго просидел практически не шевелясь перед тем как услышать знакомый голос.       — Братец, всё в порядке? — сзади к нему тихо подошла Сёгун и с обеспокоенным выражением лица присела возле него. — Куда пошла Люмин?       — Я не знаю, — всё что он мог ответить.       — Неужто вы уже повздорили? Не прошло и месяца… — девушка хихикнула, стараясь сделать атмосферу не такой… Не такой напряжённой? Заметив что получается плохо, она заговорила серьёзно. — Расскажи что случилось.       Дайнслейф повернул голову в сторону сестры и она увидела в его глазах бесконечную боль, явно терзавшую его сердце. Она такого не боялась и не сторонилась, она ведь была его сестрой, она знала что ему нужна помощь и что это не в первый раз.       — Иди сюда, — нежно прошептала она, беря слегка трясущиеся руки брата в свои.       Выглядел он так, будто сейчас заплачет. Если бы только кто-то кроме неё мог разглядеть что ему нужна помощь…       — Ты опять что-то видел? Что-то насчёт Люмин? Я очень прошу, скажи мне, — зашептала она, поглаживая его массивные ладони большими пальцами, выводя там невидимые круги. — Молю, скажи мне. Матушка не узнает, никто не узнает.       — Сёгун, — еле слышно произнёс он трясущимся голосом, совсем не похожим на его собственный, — мне страшно.       Сказать «я скоро умру» язык не повернулся. Она ведь сама напугается до смерти.       — Ты хочешь выйти на воздух? Мне позвать тебе кого-то? Врача, маму? — стала гадать принцесса, чувствуя как сжимается за брата её собственное сердце.       — Я сумасшедший, Сёгун, мне не место среди нормальных людей.       — Что ты такое говоришь, душа моя… Иди сюда, — девушка крепко обняла брата, прижимая к себе. — Это полнейший абсурд. Ты совершенно нормальный, хорошо? Клянусь перед Богом — с тобой всё в порядке. Ты просто разнервничался, да?       Немного помолчав в объятиях младшей, Дайнслейф слабо кивнул. Сёгун была единственной кому он когда-либо рассказывал о том, что иногда ему мерещатся странные вещи, что каким-то образом он видит предсказания по звёздам, что иногда ему становится сложно дышать и он падает в обмороки, а очнувшись ничего не помнит. Только его младшая сестра знала что он «другой». Что он неправильный. Но что может пятнадцатилетняя девочка знать о том, как с этим бороться? И как ей помочь брату, когда он ей строго-настрого запретил кому-либо рассказывать о его состоянии? Ей оставалось только убеждать его что всё с ним в порядке чтобы его же мысли не замучили его до смерти.       — Ты просто переживаешь, поэтому так себя ведёшь, — поглаживая по спине успокаивала его Сёгун, — я всё же полагаю что это связано с Люмин, так что когда она вернётся — непременно поговорите, хорошо?       — Да. Да, конечно… — закивал он, отстраняясь от объятий.       И вот опять когда ему нужна помощь он молчит, внушая себе что это действительно всё просто из-за нервов. Да и может так лучше. Неприятно осознавать что он неправильный.       Сёгун пожелала ему приятного вечера и удалилась чтобы продолжить следить за младшими братом и сестрой, как ей было велено матушкой. Дайнслейф сидел на своём месте, наблюдая за своей семьёй, за теми, кого любил больше всех на свете: вот его родители, уже не молодые, но всё так же друг в друга влюблённые, танцуют вальс. А там Сёгун отвлеклась от присмотра за детьми потому что к ней подошёл очередной ухажёр, наверняка рассказывая ей о том как много слышал об её остром уме и ещё о чём-нибудь там — всё таки его сестра красотка, а таким женщинам не привыкать к бесконечной лести и преукраске их заслуг. А там, чуть подальше, его любимые младшенькие: Скара тянет Лайлу к одному из столов, а после приподнимает подол скатерти, чтобы та залезла под стол, и сам лезет туда же вслед за ней пока взрослые ничего не видят. Что задумали, негодники? Столько всего они хотят успеть.       А ему торопиться уже особо некуда.       — Дайнслейф, — позвал его по имени девичий голос, заставляя обернуться на себя.       Торопиться можно разве что в её объятия. Если она их для него откроет.       — Прикажите завершить торжество. Желаю ехать домой, — капризно как ребёнок, то твёрдо как монарх попросила его Люмин.       Выглядела она нервной и встревоженной, кажется даже больше чем до её ухода, так что юноша решил ничего в лишний раз не спрашивать. Бедной явно не слишком хорошо.       — Разбудите кучера и садитесь в карету, я не заставлю вас ждать долго, — спокойно ответил он.       Не дав никакого ответа, Люмин быстрыми агрессивными шагами вылетела из зала, оставляя за собой лишь незнакомый цветочный аромат и восхищённый взгляд своего супруга. И даже в гневе она была прекрасна.

***

      — Позволь мне-       — Нет необходимости, Ваше Величество.       Сара забрала кувшин из рук кузины и сама налила себе вина. Будет она позволять ей ухаживать за собой, конечно.       Эи поджала губы и вернула руки обратно под стол, выглядя как опечаленный ребёнок. Сара по-прежнему её ненавидит, по-прежнему лучше умрёт чем примет что-то из её рук. Возможно так ей и надо.       — Я буду скучать по тебе, ты знаешь? — закрыв глаза на ужасную грубость мягко спросила Эи. — Но я рада что ты поедешь с Дайном, все знают как тепло он тебя любит, да и я хочу чтобы за ним и каэнриахкой приглядывал кто-то ответственный, кому я доверяю.       — Я рада наконец покинуть Наруками. Мне тошно от каждой стены и каждой пылинки здесь, — твёрдо на контрасте с королевой ответила женщина.       — Я надеюсь ты там хорошенько отдохнёшь и вся людская суета оставит тебя позади. Арауми — очень спокойное место, тебе оно подходит, — опять проигнорировав полнейшее неуважение доброжелательно проговорила Эи.       Да и нет у неё права говорить по-другому после содеянного.       — Мы там часто бывали когда были младше. Ты наверняка не помнишь, но мы очень часто играли там-       — Я помню, Ваше Величество. Вы, я, Макото, Саки, Юрико, Сэтоши, Такаюки, Масао, иногда присоединялись и другие кузены, — с холодом в голосе вспоминала Сара, — я помню не всё. Но отчётливо в моей памяти остались любимые места Масао: он обожал те конюшни, мы вместе кормили всех жеребцов. Ему нравилось играть у фонтанов и собирать перья. Нравилось прятаться за шторами в гостиной и кидать ненужные письма отца в камин. Это была одна из наших резиденций, как я могу не помнить?       — Верно… — голос Эи слегка дрогнул.       — А сколько помните вы, Ваше Высочество? Вы помните своих младших братьев и сестёр? Помните как Макото любила одалживать ваши и мои наряды? Или как Саки играла для всех на скрипке пока Юрико пела? Как Сэтоши обожал рассказывать всем истории про пиратов из его книг? Может как Такаюки-       — Прошу, Сара, — прервала её Эи, чей голос выдавал её желание заплакать прямо сейчас, — я люблю их, всех их люблю. Мне больно от их потери, я потеряла всех кого тогда любила кроме тебя. Моё сердце разрывается от мысли что и тебя я могу потерять. Не дай этому случиться, молю, не дай.       Сара почувствовала как кузина взяла её руку под столом, крепко сжимая. Её ладонь тряслась. Глаза Эи были направлены в пол, но Сара знала что они сейчас полны слёз.       Сэтоши, Такаюки и Масао казнены. Макото умерла от потницы. Саки и Юрико покинули Наруками годы тому назад и с тех пор не ответили ни на одно письмо Эи.       Тиран.       Сара вырвала ладонь из хватки кузины и встала изо стола, смотря на неё сверху вниз.       —Ты сама виновата во всех своих бедах, Эи, — и с этими словами она зашагала прочь.

***

      Люмин сидела в карете одна, недовольно стуча каблучками туфель друг об друга.       — Матушка бы такого не приказала. А если и приказала бы, значит это правильно. Значит так нужно было, — шёпотом убеждала она саму себя, — потому что матушка знает как лучше.       Кулаки её были сжаты крепко и слова отчеканены чётко. Хотя как бы Люмин не притворялась, она понемногу переставала себе верить.       Почему эти люди спокойно празднуют что-либо после того как королева казнила собственного кузена? Почему в стране нет траура? Почему королевская семья умиротворённо сидит за ужином, переговариваясь, шутя и смеясь так, словно их кровь и их плоть не лежит под холодной землёй с позволения не только Господа, но и правящих монархов? И как вообще терпит такое безобразие леди Сара? А может это Яэ Мико что-то преувеличивает? А может вообще врёт? Как её тут терпят? Что, чёрт возьми, не так со всеми на этих Богом забытых островах?       Люмин начала ещё больше сомневаться что ей здесь нравится. Всё таки разговоры о том что в этой стране даже душа может замёрзнуть от таких холодов, были верны. И как она позволила им себя обмануть?       — Хочу домой, — выдохнула она, наконец произнося мысль сегодняшнего дня вслух.       Дверца в карету открылась, заставляя девушку вздрогнуть и ойкнуть от неожиданности.       — Вы не очень долго ждали? — напротив неё сел Дайнслейф, почти бесшумно закрывая за собой дверцу.       — Нет, — коротко ответила она.       Инадзуму она не любила. Атмосферу здесь она не любила. Но Дайна любила.       — Хорошо. Я уведомил короля и королеву что мы уже уезжаем и, должен признаться, Её Величество выглядела опечаленной, наверняка тем, что вы с ней не попрощались, — постарался завязать разговор он, — я не упрекаю вас, ни в коем случае, просто хочу сказать, что вы нравитесь королеве настолько, что её настроение в какой-то мере зависит от вас. Это многое значит.       Если б он только знал почему Эи грустила.       — Дайнслейф, вы меня любите? — неожиданно спросила она, глядя ему прямо в глаза.       Уже не было важно как глупо это звучит, не было важно что это нескромно и некрасиво. Люмин казалось что она сходит с ума и единственное что может спасти её — его любовь. Но она не могла ничего поделать.       Его сердце забилось чаще от её прямолинейности, что привлекала его куда больше чем скромность, чем что-либо вообще. Дайн знал что он сходит с ума и одна из вещей, этому способствующая — её любовь. Но он не мог ничего поделать.       В следующую секунду он её поцеловал.