Северная любовь

- Отец, прошу тебя, не выходи сегодня на смену! Мне кажется, что… - Когда кажется, креститься надо, сын, никогда не слышал такого присловья? А ни я, ни ты в бога не верим. А я ещё и не верю в приметы. Так что твои предчувствия, Олаф… - Отец, ты сам брал меня с малолетства на выработки железной руды, на промывку, я с раннего детства каждый день видел проходчиков, работающих в рудниках, рабочих, промывающих руду. Я знаю, что означает чувство исподничих, когда телом ощущаешь напряжение горных пластов, или давление внешних или грунтовых вод. - Олаф Стрёнберг, послушай меня, - торжественно начал отец, - сейчас мы с тобой стоим под ясным солнцем благословенной Швеции, а не пробираемся под землёй из выработки в выработку. Тебе Олаф Стрёнберг, суждено стать матёрым исподничим лет через тридцать. А теперь, будь добр, отправляйся на завод и поучись… - Стрёнберг, мастер Стрёнберг! – к отцу от штолен рудника бежало несколько человек. Старший над проходчиками, Юхан, первым подбежал к отцу и, едва не сбив его с ног, резко остановился. - Карл! Карл, тебя срочно требует к себе Лёнстрём. Кристиан Лёнстрём был главным распорядителем, выше херра Лёнгстрёма были только хозяева рудников и заводов по переработке железной руды. Кем именно были эти «хозяева» я не имел ни малейшего понятия. Вроде как железные рудники принадлежали короне, а значит, в настоящий момент нашему монарху, славному королю Карлу XII, но вот кто именно управлял здесь, на севере благословенного Норрландена всеми делами я не знал, да и отец тоже. - Улав, - (отец произнёс моё имя на норвежский манер и почти так, как произносили у нас, на крайнем севере Швеции, хотя родом отец был из южной части страны, благодаря его происхождению я неплохо изъяснялся на южных диалектов шведского, и это умение скоро, очень скоро спасёт мне жизнь- Улав, не смей соваться ни в штольни, ни в шахты без меня. Иду, Иду, Юхан! И он вместе с Юханом и другими быстро ушёл по направлению шахт. А я вовсе не собирался следовать отцовскому приказу оставаться наверху. Я всей кожей чувствовал, что под землёй сегодня что-то случится, и случится страшное. Я обязан был не позволить отцу… Или попытаться вместе с ним… Что именно я должен был попытаться сделать я не успел додумать, потому что в другого конца шахтёрского посёлка ко мне бежал норвежец Эвинд, уроженец Лофотенских островов. Имя Эвинда переводилось с норвежского как «островной ветер» или точнее, «ветер, дующий с островов». И сын рыбака полностью оправдывал своё редкое древненорвежское имя. Родные Лофотены он покинул лет пятнадцать тому назад, заявив многочисленному семейству, матери, отцу, деду и старшим братьям, что ему, Эвинду, до смерти наскучили родные острова, рыбацкие сети, гарпуны, тюленьи шкуры и прочее и он, Эвинд, лучше отправится на север Швеции, где в горах добывают железную руду и другие металлы. Планы Эвинда сбылись, но не так, как он ожидал. Под землёй Эвинд стал одним из худших. Его постоянно переводили то из проходчиков в рудознатцы ы, то на другие работы. В итоге его приставили к подземным водам, где первоначально промывалась руда. Справедливо рассудив, что бывший рыбак уж с этой работой справится, но вышло по-иному. Не прошло и пяти лет, как Эвинд надоел всем подземельщикам своим нытьём о вольном ветре, синем небе над головой. Не проходило и дня, чтобы от него не слышали жалобы, что камень и земля над головой его скоро убьют. Его перевели на землю и приставили к той же самой, но уже окончательной промывке руды. На этом поприще он, казалось, стал добиваться успеха. Пока однажды попросту не сбежал к рыбакам, жившим у бурных северных морских волн. Через год его нашли, и он, к удивлению всех шахтёров и заводских, неожиданно легко согласился вернуться. И теперь уже около десяти лет мирно промывает руду, но исключительно под небом, под землю он отказался вернуться наотрез. Его, честно сказать, и не особенно под неё, землю эту, и звали. И теперь этот улыбчивый зеленоглазый весельчак мчался ко мне с ужасом на лице. - Война, наш король вновь заспорил с Российской империей за какие-то пограничные земли. - У нас тобой, Эвинд, разные короли. - Не уверен. Я с Лофотенских островов, и мы жители Лофотен давно запутались какой именно из северных скандинавских стран принадлежит Лофотенский архипелаг: то ли Норвегии, то ли Дании, то ли Швеции, по-моему, даже Исландии. - Исландии никакие острова принадлежать не могут. Она и сама подвластна Дании. Извини, Эвинд, но я должен найти своего отца и других и предупредить… - Я с тобой! – решительно подошёл ко мне уроженец Лофотен. - Куда со мной? Под землю? До меня только что дошло, что смешливый улыбчивый Эвинд превращался в невозможного нытика или молчаливого угрюмца под землёй не просто под воздействием обычного страха, у него развилась настоящая фобия. Что именно случилось с ним когда-то, или что или кого он увидел ни я, никто другой не знал, он никогда об этом не рассказывал, а на вопросы отмалчивался или отшучивался, но его неприязнь к подземельям развилась в настоящую фобию. Все подсмеивались над ним, зная его мистическую натуру, и только я, и только сейчас понял, что всё его нытьё или угрюмость не были простой причудой. Может потому, что я, едва ли не единственный, читал книги. Кузен моей матери вёл свой род от купцов, торговавших ни чем-нибудь, а книгами, Моя мать была очень дружна со своим двоюродным братом, он часто бывал у нас в доме, не здесь, в шахтёрском посёлке, а в настоящем доме в одном из небольших северных городков среди северных лесов. Он тоже покупал и продавал книги. Много привозил и дарил своей двоюродной сестре и, особенно, мне, рано обнаружив у меня тягу к чтению. В одной из прочитанных мною книг я и увидел описание этого состояния, названного новомодным словом «фобия». Я понял, почему древние племена отважных скандинавов эпохи викингов и раньше отважные племена охотников и земледельцев, рыбаки, не боящиеся выйти в море в самый страшный шторм, храбрые неистовые воины берсерки, бесстрашные морские вожди хёвдинги, водящие за собой по морям воинские дружины на узких боевых дракарах, купцы, водящие торговые кнары по бурным волнам северных морей, я понял, почему эти отважные люди бледнели и даже теряли рассудок, стоило им заслышать перед бурей крик драуга – ожившего утопленника, ставшего сильнейшим морским духом, оборотнем в человеческом облике. Драугов, этих живых мертвецов до беспамятства боялись наши далёкие предки, и не только их, чего стоит огромный змей Ёрмунганд, кольцом опоясывающий мир живых, подводные змеи кракены, морские и горные тролли, и множество других мистических существ, судя по народным сказкам и преданиям моих предков обитало рядом с людьми. Правда ли это или вымысел, верить ли в них сейчас, в конце семнадцатого столетия новой эры, как верили в них столетиями до новой эры и много столетий после, верить в них сейчас, не знаю. Верю ли я? Я зачитывался старинными северными преданиями, мифами и легендами, народными сказками Норвегии, Швеции, Дании, Исландии и Фарерских островов. Наверное, да, отчасти я в них верил, вернее, мне хотелось бы в них верить, по крайней мере больше, чем в предания о жизни и смерти Христа, которого я не отрицал, как человека, когда-т жившего на земле, но отрицал, как воплощение бога. Когда-то мне довелось прочесть несколько книг из Священного Писания, и многие из преданий, там приводящихся вызвали у меня недоумение, а некоторые откровенно возмутили. Понять их я не мог и не хотел. Я никогда не задирал христиан, не смеялся над их религией, но решительно пресекал все попытки обратить меня в христианство. Эвинд же вообще был, кажется, откровенным язычником. Но предания преданиями, но в той учёной книге говорилось, что фобии – панический страхи бывают не только перед древними легендами и мистическими существами, а перед любым живым существом, явлением природы, неживым предметом, если с ними было связано сильное душевное, книга называла это словом «эмоциональное» потрясение», напугавшее человека настолько, что человек потом всю жизнь едва ли не терял сознание от ужаса при виде или с встречи с напугавшим его обстоятельством. И Эвинд уже встретился со своим «обстоятельством». - Эй, Эвинд, а ты что действительно веришь в древних скандинавских богов или вообще в каких-нибудь богов и духов? – спросил я. Эвинд не ответил, зато схватил меня за плечо. Я взглянул на него. Бывшего рыбака начинало сотрясать крупная дрожь. Глаза Эвинда не отрывались от шахт и штолен, испещривших невысокие горы, даже, скорее холмы впереди. Для того, чтобы отыскать кого-то из начальства моего отца, нужно было миновать по крайней мере два подземных прохода. Не знаю по какой прихоти, но херр {herr – херр/герр – вежливое обращение к мужчине. Шведский.} Лёнстрём жил почти под землёй. На поверхность земли из его подземного то ли жилища, то ли кабинета выводили два воздуховода, по которым поступал и свет. Видимо, он решил обустроить своё жилище под землёй, дабы быть поближе к своим исподничим. Ох, я нередко замечал, чтобы начитавшись книг, в том числе и на иностранном языке, русском, я стал думать книжными словами. И, интересная странность. Я мог читать по-русски, а говорить нет. Я пробовал произносить вслух читаемое, не получалось, вернее, получалось, конечно, но получалось до того смешно и нелепо, что я забросил попытки выучить русскую речь. Интересно, если меня возьмут в плен, как же буду изъясняться? Ой, похоже, об этом подумаю после, а сейчас попытаюсь высвободить плечо, которое словно в тисках зажали пальцы Эвинда. Легко сказать «высвободить»: уже обе руки Эвинда стискивали моё бедное плечо словно тисками. Разжать ставшие словно бы каменными пальцы было невозможно. Раздался влажный хруст, и моя правая рука повисла плетью. Резкая боль пронзила раздавленное плечо. Я заорал, И этот вопль словно отрезвил Эвинда. Побелевшие глаза с расширенными от страха зрачками приобрели осмысленное выражение, белое, как мрамор, судорожно дёргающееся лицо застыло с выражением… уже не ужаса, вернее, ужаса, но ужаса осмысленного. До Эвинда медленно доходило, что он только что искалечил человека. - Олаф… я…я… - Уходи отсюда, - просипел я. – уезжай на свои Лофотены. Лови рыбу, бей морского зверя. Никакая война там тебе не страшна. А я должен найти отца. Уходи, ты боишься, а это… - Тебе надо к лекарем. - К врачам я пойду потом, я должен предупредить… я чувствую… - Я с тобой. Я тоже чувствую, как напряглись земные пласты, и вода… Но твоё плечо, твоя рука? Я не хотел… - Мне уже почти не больно, - не солгал я, мне действительно было уже почти не больно. Рука и плечо словно отнялись. Не знаю, должно ли это быть так при такой травме или нет, я в этом не разбираюсь, но я снова мог думать ясно, боль не застилала глаза. Только вот, неужели, я навсегда останусь калекой? На Эвинда я не сердился. Я знал, что он не виноват. Мало людей, которые способны справиться со своими фобиями, особенно такой сильной, какой была фобия Эвинда. Эвинд Тем временем Эвинд снова начал превращаться в каменное изваяние. Над нами нависали своды то ли пещерки, то ли штольни, у меня не было времени размышлять об этом. Здоровой рукой я ухватил Эвинда за одежду так, чтобы он не сразу смог извернуться и достать меня руками и, напрягая все силы выволок его обратно под ясное небо, развернув лицом прочь от таких ужасных ля него штолен и вертикальных шахт. - Найди кого-нибудь, расскажи, что оба мы чувствуем. Ты много лет промываешь руду, ты способен чувствовать воду, а я… Не договорив, я махнул рукой и бросился обратно туда, под землю. - Стой! – не своим голосом заорал Эвинд, и я почувствовал, как сильные руки подхватили меня. – Сейчас всё рухнет, и вода… Последние слова заглушил грохот обвала. Я почувствовал, что Эвинд уже не стоит, а летит куда-то вперёд и вниз, при этом не выпуская меня из объятий, одновременно пытаясь прижать к себе, защищая своим телом и прикрыть мне лицо от сыплющейся земли, камней и деревянных обломков опор, подъёмников и ещё чего-то. Вглубь земли мы падали долго, очень долго. Но вот падением прекратилось. Лишь рушился вокруг весь мир. Что это? Землетрясение? Но откуда здесь, на севере Швеции землетрясение? Эвинд говорил что-то о воде, значит, подземные воды подтопили… Эвинд вскрикнул, дёрнулся, выпустил меня. Огромный камень ударил его в лицо, и всё стихло. Но на прощание обломок скалы осыпал нас каменным крошевом, запорошившим мне глаза. Всё, это конец! Если нас даже откапают, с одной рукой я смогу жить и даже работать, кем-нибудь, но смогу, а вот ослепнув и одноруким навряд ли…