Охота за бабочками

— Как ты? — спрашивает Кадзуха, присаживаясь напротив Хэйдзо. Тот приветственно кивает и пододвигает к себе чашку с кофе. — Относительно, — он недовольно качает головой. — Работы навалилось. — Ты поэтому меня позвал? — Кадзуха вопросительно приподнимает бровь и берет трубочку из молочного коктейля, заказанного специально для него, чтобы размешать пенку. — Я не могу позвать друга в кафе? — Хэйдзо ухмыляется, выдавая себя с поличным. Нет, конечно нет, не может. — А если серьезно, то да. — Ожидаемо. Прежде, чем ты спросишь: не знаю, — молочный коктейль начинает постепенно исчезать и Кадзуха решает, что уйдет сразу же, как он закончится. — Я больше не имею никакого отношения к двуликим. — Не душни, я и не спрашиваю про них, — он держит ровное выражение, но следующей фразой ставит под сомнение его действительность: — Охота на бабочек снова началась. Мне нужно знать не ходят ли какие-нибудь слухи или подозрительные разговорчики среди людей. — Мой ответ всё еще неизменен, — Кадзуха начинает пить еще быстрее. Меньше всего ему хочется слушать как проходит работа Хэйдзо, точно не сейчас, когда у него получилось наконец не думать о великолепии звезд и новой удобной паре обуви. — Ладно, душнила, — хмыкает тот и начинает потягивать кофе. — Ты может и нет, а вот твой новый парень… Спроси у него. Любая информация мне будет полезна, оплачу щедро. — Я подумаю, — естественно, думать не хотелось и спрашивать ничего у Куникудзуши он не собирается, однако душу некогда друга надо отвести. Лучше на долгие месяцы. — Уж подумай, — едко прилетает в ответ, только белая гладь уже достигает дна и Кадзуха берет свои вещи, прощаясь. *** Охота на бабочек. Какая глупость. Огни в квартире потушены все до одного, даже малейшей лампочки не горит. Кадзуха закрывает за собой дверь и медленно складывает на тумбочку ключи с брелком в виде котика, замирая на долгие пару секунд, когда они со стуком ударяются о дерево. Тишина дает понять, что он может двигаться дальше и обувь остается в прихожей. Отвратительный термин, который теперь крутится в голове, задевает корочки копоти, образовавшейся на тканях, дышать становится больно. То, что он так упорно пытался забыть, теперь овладевает разумом. Перед глазами мельтешит кровь, словно разбрызганная на стекло, но Кадзуха идет на ощупь, останавливаясь перед дверным проемом. Нужно успокоиться до появления в комнате: если Куникудзуши увидит — всю ночь спать не будет, словно фея-крестная кружа над ним с отборными травами, сладостями и испуганными пофыркиваниями, которые должны быть недовольными. Представив эту картину, Кадзуха усмехается заботливости своего парня, что любит строить себя недосягаемую вершину башни, величественно смотрящую на других сверху-вниз. Становится будто бы легче и Кадзуха проходит в комнату не глядя, тихо хихикая от сравнения. Смех его прекращается, стоит взгляду подняться вверх. Дыхание снова прихватывает, а зрачки сужаются. Из открытого настежь окна в комнату кровожадным убийцей заглядывает полная луна, спускаясь на пол белесой пылью, распространившейся по всему воздуху. Все блистает маленькими поддельными звездами, они проникают в легкие, когда Кадзуха делает тяжелый вздох, замирая. На кровати, забравшись с ногами сидит его парень, его любимый Куникудзуши, чья светлая кожа мелькает между узоров черных крыльев, на которых отпечатывается крапинками пыль. Он тоже не двигается, только смотрит из-за плеча пропитанным сожалением взглядом синих глаз. Они, как и волосы, почти того же цвета, что и небо, только в свете луны начинают сиять голубым. Охота на бабочек — ловля лунных детей, чтобы вырвать из переплетений ребер крылья, оставляя умирать на обозрении создательницы, что и подарила им способность парить. У стыка крыла и спины Кадзуха может разглядеть куски разорванной кожи, на ней нет и капли крови, она рассыпается на покрывале горсткой звездочек. В любимых глазах застыли капли слез, но он продолжает смотреть в ожидании. Хочется спросить «чего именно», а следом прикусить язык. Ждет, что Кадзуха сломает малочисленные лабиринты косточек, порвет нежное полотно тьмы или позовет кого-то, кто сделает это за него. Но Кадзуха не двигается, осознавая, что, кажется, сам того не ведая, поймал бабочку, чьи крылья невинно трепещутся, волочась по ткани. Перед ней открыто окно и она может вылететь в любую минуту, однако доверчиво сидит в темноте комнаты, как в мухоловке. Запоздало приходит мысль, что Куникудзуши знал, кто он, нежась в объятьях и каждое утро готовя лучшие блюда ради похвалы и поцелуя в щеку. Знал, что он дитя звезд, рожденное для бега и высоких прыжков под покровительством звезд. Знал, что мало кто одобрит их союз, пусть Кадзуха и решил отказаться от своей исключительности, затерявшись среди безликих. И все равно остался, подставляясь по нож. Проходит не меньше пяти минут, пока Кадзуха приходит в себя от завораживающей картины из смеси белого, черного и синего. Он не может не признать, что Куникудзуши выглядит великолепно с бликами от луны на каждом сантиметре его обнаженного тела. Стрелой в голову приходит ужас: ему наверняка больно. Вряд ли кто-то пытался ему навредить, кроме его естества: оно действует хуже, чем многие астры, заставляя мучаться каждый раз от рвущейся плоти, когда в лунную ночь прорезаются отростки благословления. Кадзуха медленно делает шажки, ощущая себя насильником под напуганным и смиренным взглядом Куникудзуши, берет плед и накидывает его на голые плечи. Крылья виснут то ли под его тяжестью, то ли по воле хозяина. — Я люблю тебя, — едва слышно хрипит Кадзуха, стесняясь откашляться. — Это не важно. Он прижимает Куникудзуши к себе, чувствуя как рубашка намокает от чужих слез. Снизу слышится такое же тихое «спасибо».