Сволочь

Он был проклятьем и благословением своей семьи. Иногда Кинн просил богов, чтобы его младший просто был таким же «не от мира сего» как и старший, но у Вселенной были другие планы. Кима обожали, в его честь едва не собирали культы. Он отмахивался от фанатов изящными руками с идеальным маникюром и посылал вдогонку воздушный поцелуй, оставляя липкий отпечаток блеска на собственных пальцах. Он был амбассадором Диор, сотворившего специально для него до жути феминную мужскую коллекцию, украшенную цепями и карабинами, металлическими бабочками и отпечатками его губ, языка и пальцев на дорогой ткани. Он пил вино, только красное и непременно сухое, из вычурных декантеров, наливая их в изысканные хрустальные бокалы причудливой формы, оставляя на стекле красную помаду. В барах текила и водка уходили со стоек, как вода. Повеселевший Ким двигался еще плавнее, чем обычно, демонстрируя гибкость мышц и наработанность техники. Он него пахло сладким до зубного скрежета вишневым парфюмом от Тома Форда. Косметика только от Clarins лежала по сумкам, каталась в выдвижных ящиках его трельяжа, путешествовала в подлокотнике и бардачке его Ламборгини. Тоже насыщенно-красной Единственной в стране Он пел поп-рок и блюз, слушал Эми Вайнхаус, Маррэн Моррис и Panic! at the disco. Ненавидел претенциозных идиотов, считающих его «нежной деткой» и предлагающих деньги за ночь. Но, не смотря, на ковровые дорожки, вычурные приемы и собранные концертные залы, он оставался третьим сыном крупнейшей мафиозной семьи Тайланда. Ким приходил домой редко и только когда это действительно было нужно. Огромный комплекс казался душе музыканта слишком тесным. Невозможно было разгуляться среди одинаковых костюмов-троек и безвкусно отделанных помещений. Новенькие телохранители всегда смотрели на него, как на второго Кхуна. Ровно до того момента, как на одной из череды бесконечных деловых встреч, музыкальные пальцы, украшенные кольцами, не брались за лезвие метательного ножа, оставляя его в шее человека из клана оппонента. Ким подходил ближе, садился бедром на стол рядом с гостем и, наклоняясь достаточно, чтобы можно было увидеть озорной блеск в черных зрачках, говорил: – Вы расстроили моего брата, Господин Лао. А я очень люблю брата. Правда любил Потому не ушел от дел семьи. Но, как и со всем, работал по-своему. Очень в духе своего тотема. Он бегал по сцене, сверкая стразами и тонкими бусами, завораживал голосом, а потом «ажурная сволочь» спускался со сцены и обращался ксолоитцкуинтли, провожая согрешивших против семьи в Эдэм. Сладкий запах женского парфюма и железный привкус крови на языке. Он драл глотки лезвиями и руками, не боялся запачкаться. Одежду можно купить, а вот новую голову кузен себе не отрастит. Шелковые рубашки и платиновые цепочки, и кобура на изящных бедрах. Стрелял он лучше многих снайперов, никогда не промахивался и думал на три шага вперед. Как учил отец, которого он в могилу едва ли не под зад пнул. Плавность движений в танце, завораживающая зрителя с первых минут, и резкие, точные выпады и удары, приносящие боль или смерть. Что сегодня было по настроению. Ебучее воплощенное противоречие Холодное, как лед в его бокале с вином. Он никогда ни перед кем не склонял головы и никому не подавал руки. Сердце холодной и ублюдочной суки Кимхана давно принадлежало одному человеку. Тому, кто, встретив его впервые, разглядел и хищный взгляд, и лисью улыбку, и тонкий ремешок крепления от ножа на бедрах и остатки пороха на пальцах. Все-таки в комплексе он появлялся только после работы. Порче был… удивительным. Младше него на четыре года, он был братом мужа Кинна. А еще самым молодым миллионером в стране, сколотившим состояние на компьютерной инженерии. Че был не по возрасту взрослым, таким же жестким и упрямым, как его брат. Торговал информацией и людьми, которые могли бы ее достать. Порче оказался очень полезным союзником для клана. И удивительно подходящим взбалмошному и экстравагантному Кимхану. Терпел его выходки, прозрачные кофты со змеиными узорами, ополовиненные пиджаки и рубашки с ворохом цепочек, оплетающих тонкую талию. Спокойно смотрел на очередные брюки, охватывающие его ноги, как вторую кожу, на монструозную цветную шубу, нагло украденную у Кхуна. Стойко выносил его гуляния по магазинам и любовь повертеть бедрами перед зеркалом в шелке и сатине. Смотрел. Улыбался самым уголком губ, заставляя кровь Кима вскипать в венах от предвкушения. От Порче его вело похлеще, чем от адреналина драки и энергии беснующейся концертной толпы. Он знал, что это взаимно. Когда Кима штормило, Че молча доставал бумажник и запихивал черную кредитку ему в рот. – Код три-два-восемь-пять. Я люблю тебя, Ким. Его эмоциональность тут же сдувало, как воздушный шарик, и он кутался в любимые теплые руки и улыбался. На следующий день Порче передавал ему пакет с очередным оверсайзным теплым свитером Живенши и набором новых метательных ножей. Киму нравилось, что его видели всего. Нравилось, что его мнение считали важным, его характеру позволяли любые выходки. Порче относился к нему, как к самой важной драгоценности. За это Ким отвечал ему верностью, любовью и нервотрепкой. За последнюю он получал весь спектр от легкого раздражения до едва сдерживаемой ярости. В любой из вариаций результат был вкусным, терпким на корне языка, тяжелым на коже и нежным где-то внутри. Ким Кимхан Тирапаньякул был соткан из несочетаемых крайностей. Он мог себе это позволить