моя святая из святых / my saint of saints

      Кэтлин беспощадно эффективна, но особо не отличается врачебным тактом. Она плюхается на диван, будто тот принадлежит ей.       — Какое у него имя? Бениамино? — спрашивает она.       — Бен, — говорит Рей («Бен? — думает она. — Теперь Бен?»).       — Ну, малышу Бенни довольно хреново, — произносит Кэтлин слишком радостно. Она осматривается. — У вас есть водка?       Рей встает, чтобы достать бутылку «Grey Goose» из шкафчика с алкоголем. Она знает, что лучше не мешать Кэтлин и позволить ей сделать свою работу.       Их отец хотел, чтобы его дочери были умными, но необразованными. Ему нужно было, чтобы они зависели от него самого и его одолжений. Каждому отпрыску была назначена роль, от которой не позволялось отклоняться. Рей хорошо управлялась с числами, поэтому он использовал ее для этого. Кэти никогда не падала в обморок при виде крови, так что она латала своих братьев и сестер, когда с ними что-то случалось. Став старше, она то же самое делала и для других родственников, и для отцовских приспешников, и для мальчишки по соседству, подумавшем о счастливом шансе и присоединившемся к Джо Каллахану. Порезы, синяки и сломанные кости сменились кровавыми костяшками и ножевыми ранами.       (Другой отец, может, заплатил бы за медицинскую школу для нее. Но Кэтлин не могла и помыслить о таком, пока их отец был жив.)       Рей протягивает сестре бутылку водки — Кэтлин открывает ее и делает глоток. Затем начинает водить бутылкой под носом Бена.       — Бен. Ау? Бен! Проснись, черт возьми, и выпей. — Его голова начинает клониться вперед, как у спящего ребенка. — Можешь, пожалуйста, разбудить своего громадного мужа, Рей? — Кэтлин поворачивается и начинает вытаскивать принадлежности на кофейный столик. — А затем сними с него ремень.       Рей наклоняется к Бену, оперевшись рукой о его колено. Другую руку она вытягивает и запускает пальцы ему в волосы. (Мягкие. Намного, намного мягче, чем она представляла). Затем сжимает пальцы в кулак и сильно тянет его голову вверх. Он морщится и открывает глаза. Они налиты кровью, взгляд отсутствует.       — Не уходи, Бен, — произносит она. — Моя сестра поможет тебе.       — Мне нужно будет разрезать его рубашку, — говорит Кэтлин; тупые ножницы уже у нее в руке. — Надеюсь, она не слишком дорогая.       Дорогая, Рей знает это. Рубашка была ручной работы.       — Просто сделай уже, — отвечает она. Кэтлин ухмыляется.

*

      Кэтлин заштопала его так хорошо, как только могла. Рей не была брезгливой, но пришлось закрыть глаза, когда сестра очищала рану. Она слышала хныканье Бена — между его зубами был зажат ремень, чтобы он не прокусил себе язык. После у них каким-то образом вышло переместить его на кровать; Кэтлин достала шприц и вколола ему в бедро.       — Будет вести себя тихо благодаря этому, — говорит она.       Рей ждет снаружи спальни. Сквозь сумрак она видит бледную кожу Бена на простынях, темное пятно крови уже просочилось сквозь свежую повязку.       Кэтлин стоит рядом, осматривая свою работу.       — И что? — шепчет Рей. Бен беспокойно заворочался на кровати.       — Что ж, — начинает Кэтлин, — пуля прошла насквозь. Поэтому, если у меня вышло вытащить все кусочки и внутри не осталось свинца, и если не задета кость, и если ты сможешь держать его в чистоте и подействуют антибиотики и не будет заражения, и если он будет лежать в кровати и отдыхать…       — То что, Кэтлин? — резко спрашивает Рей.       Кэтлин глубоко вздыхает.       — Тогда будет чертовски больно и останется шрам, но…       Рей смотрит на нее, подняв брови.       — …но он, возможно, выживет.       — Возможно?       — Я медсестра, а не чертов предсказатель, Рей, — произносит Кэтлин. — Я оставлю морфий, но это все, что я могла принести. И тебе нужно будет смотреть за ним, Рей. Если у него начнется жар или будет слишком много крови, тебе нужно будет отвести его в настоящую больницу.       (Рей представляет Бена, нескладно говорящего мужчину ростом метр девяносто, бормочущего на итальянском, оказавшегося в скорой помощи. «Сэр, можете сказать, как у вас оказалась огнестрельная рана в плече?»)       — Этого не будет, — говорит она.       — Что ж, тогда его жизнь в твоих руках, Рей, — произносит Кэтлин, сухо смеясь. — Не скажу, что хотела бы поменяться с ним местами, — она делает паузу. — Помнишь, когда отцу прилетело в ногу?       — Да.       — Ради тебя же самой надеюсь, что твой мужчина не жалуется так же сильно.       Рей понимает, что она честно ни с кем не говорила о браке с мужем.       — Он не особо разговорчив, — быстро говорит она.       — Что ж, по крайней мере, это должно быть облегчением, — отвечает Кэтлин. — Джонни ни черта не затыкается. Даже когда мы пытаемся занять тем самым… — она складывает пальцы в подобие рта, — …бла-бла-бла.       Рей смотрит на Бена. На изгиб его бицепса. На выступ косточки у бедра. Полоску волос под пупком. Она гадает, заговорит ли он — в эпицентре момента. Скажет ли что-нибудь, когда его тело балансирует над ней, а сам он толкается внутрь? Что бы он сказал ей, если бы никто не слышал?

*

      Кэтлин настаивает на примерке туфель Рей, пары за парой, прежде чем уйти. Рей позволяет забрать ей несколько пар в качестве платы за морфий. Зуб за зуб. Как всегда и было.       Но когда за ее сестрой захлопывается дверь и первые утренние лучи солнца появляются над Центральным Парком, Рей не уверена, что произойдет дальше. Она так часто думала об убийстве. И никогда о том, чтобы поддерживать в ком-то жизнь.       Она собирается пойти в свою комнату, но дверь спальни Бена приоткрыта, и Рей слышит внутри тихое бормотание. Кэтлин сказала смотреть за ним, поэтому это Рей и делает. В воздухе висит привкус дезинфицирующего средства и пота. Рей настороженно стоит в изножье кровати. Бен поднимает голову, его глаза блеклые, взгляд расфокусирован.       — Рей? — неуверенно произносит он.       — Это я.       Тяжелая тишина опускается в темноте комнаты. Мужчина осторожно приподнимается, садясь.       — Иди сюда, — говорит он.       Рей не двигается. Затем еще:       — Пожалуйста, — тон его голоса такой, каким она его никогда не слышала. Нуждающийся. Умоляющий. Напуганный.       Ее ноги начинают двигаться прежде, чем она успевает об этом подумать. Она взгромождается на край кровати, а он тянется к ней открытой ладонью и дотягивается, беря ее за руку. Рей инстинктивно отдергивает руку в последнюю секунду, но этот жест нерешителен. Его пальцы обхватывают ее пальцы, и он тянет ее вниз. Они лежат так близко, что она чувствует теплое дыхание у себя на лбу, тепло, волнами исходящее от его кожи. Его пальцы расслабленно зависли на ее подбородке, большой палец замер на нижней губе.       — Останься, — шепчет он. — Пожалуйста.       Она не двигается. Возможно, она не дышит. Бен то приходит в сознание, то теряет его, а она лежит, наблюдая за его нахмуренными бровями, подрагиваниями и бессвязными бормотаниями. Она изучает каждую ресничку. Родинку справа от носа. Как он морщит губы, когда им завладевает волна боли.       Иногда она узнает слова. Он шепчет строки из «Аве Мария»: «Благословенна Ты между женами», говорит он, и «молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей». Рей помнит, как ее бабушка молилась теми же словами над ней перед сном. Затем еще больше итальянского. Даже на пороге смерти у него остаются секреты, которые она не может расшифровать.       (Единожды она слышит, как он жалобно произносит: «Мама».)       Рей смутно гадает, нужно ли ей было привести священника, а не Кэтлин. Она не знает, во что он верит. Его молитвы — знак его настоящей веры, или он просто возвращается к старым знакомым припевам детства?       Рей кладет сухую ладонь на его липкий лоб. Она возносит одну единственную молитву Святому Фаддею, покровителю отчаявшихся и находящихся в безвыходных обстоятельствах.       «Позволь ему выжить, — говорит она. — И я разберусь с ним вместо тебя».

*

      Когда в районе семи утра приходит горничная, Рей не спит, а свернулась в кресле в гостиной. Она встает с кресла, раскрываясь, маленький золотой револьвер висит у нее на пальце. Горничная, Кайла, молодая блондинка, стоит в дверях с открытым ртом.       В свете дня все выглядит как сцена преступления.       — Прошлой ночью произошел небольшой несчастный случай, — произносит Рей. — Я надеюсь, ты не против прибрать?       Кайла закрывает рот. Она поднимает взгляд, ее голубые глаза широко открыты. Рей крутит пистолет на пальце.       — Спасибо, милая, — произносит она.

*

      Рей сидит на месте Бена в столовой и разворачивает утреннюю газету «Нью-Йорк Таймс». «Предполагаемый босс мафии застрелен и убит на Бруклинском мосту», — говорится в заголовке.             «Аллесандро Сончини, предполагаемый босс самого большого криминального синдиката в Нью-Йорке, был застрелен насмерть на Бруклинском мосту во вторник ночью, заявляет высокопоставленный представитель полиции.             Мистер Сончини, пятидесяти семи лет, получил три огнестрельных ранения, говорит представитель. Полиция заявляет, что им сообщили о стрельбе с манхэттенской стороны Бруклинского моста около одиннадцати часов и двадцати минут. Также поступило сообщение о черном седане, в спешке уезжающим из той же области примерно в то время, когда была слышна стрельба.             Мистер Сончини был объявлен мертвым в Пресвитерианской клинике Нью-Йорка в Нижнем Манхэттене.             Его смерть оставляет пустоту власти во главе одной из самых опасных криминальных организаций страны, сказал Таймс источник, близкий к полицейскому расследованию.             «Следующие несколько недель будут ключевыми в установлении того, кто возьмет контроль над семьей, — говорит бывший агент ФБР и профессор колледжа уголовного правосудия им. Джона Джея Эмилин Холдо. — Мафия работает по принципу абсолютной власти. Это будет гонка за звание сильнейшего претендента на корону Сончини».       Рей аккуратно кладет газету на стол. Она зовет повара.       — Мой муж не очень хорошо себя чувствует, — осторожно говорит она. — Сделайте суп. Куриный. Тот, с морковью, пастой и фрикадельками. Понимаете, о чем я?       Он кивает.       — Минестра маритата, — произносит он. — Свадебный суп.       — Свадебный суп, — говорит Рей. Она возвращается к газете.

*

      После полудня приходит Хакс в поисках Бена. Он колотит в дверь квартиры. Рей делает заметку в голове: сказать дворецкому, чтобы никого не впускал. Она наблюдает за мужчиной сквозь глазок, то, как он тянет воротник и исподтишка нюхает собственные подмышки. Она открывает дверь.       — Где он? — резко говорит Хакс. Он, одетый в мятый костюм, едва ли сдерживает гнев.       — Здесь его нет, — спокойно отвечает она.       — Пусти меня.       — Предпочту этого не делать, — произносит Рей.       — Ты хоть понимаешь, что он сделал? Весь южный район Нью-Йорка придет за нами!       Рей наклоняет голову.       — Ты боишься? — спрашивает она.       Хакс резко вдыхает, его ноздри раздуваются. Его голос становится ниже.       — Я говорил Сончини, что он должен был прикончить тебя вместе с отцом. Я говорил, что Каллаханы опасные, даже девки. Но уже тогда Бен заключил свою маленькую сделку. Чертовски сильно сошел с трассы, — последние два слова Хакс выплевывает. — И потом ты стала слишком ценной. Он никому не разрешал даже смотреть на тебя.       Внезапно он трясет пальцем у нее перед лицом, будто он злая монахиня, заставшая курящую в женском туалете Рей.       — Что же, я знаю, кто ты, Розин Каллахан. Я видел, откуда ты вышла. Можешь одеваться сколько угодно — хоть в меха, хоть в бриллианты. Но я вижу тебя, кэлин. Я знаю, кто ты, — огрызается Хакс.       — И кто же? — спрашивает Рей, прекрасно зная, что за этим последует.       — Шлюха.       На его лице расплывается самодовольная улыбочка, будто он первый, придумавший это слово. Рей улыбается. Она думает обо всех разах, когда ее так называли, по большей части пока она еще была девственницей. Выражения ее сестры хуже, чем Хакса, но он никогда об этом не догадается, потому что внутри он — как и большинство мужчин. Не интересующихся женщинами, несмотря на всю их браваду. Как же много упускают мужчины, подобные Хаксу. Женщины лучше и хуже в той степени, что они никогда не узнают.       — Я тоже вижу, кто ты, — произносит Рей. — Не можешь стоять на ногах без защиты большого папочки-итальяшки.       — У меня, черт возьми, нет на это времени, — драматически выкрикивает Хакс, взмахивая руками в воздухе. — Просто скажи ему, что я приходил и приду еще. Он не может избегать меня. Я был консильери дона Сончини годами.       — Дон мертв, — говорит Рей, — и скоро будет новый. — Она поднимает подбородок. — И что, интересно, станет с тобой?       — Послушай-ка, маленькая сучка. Скажешь еще хоть слово, и я…       Рей захлопывает дверь перед его носом.       — Скажи ему! Я! Был! Здесь! — Хакс акцентирует каждое слово ударом в дверь, пока та вибрирует на петлях. Рей стоит, прислонившись спиной к двери, позволяя каждому удару проходить сквозь нее.

*

      Три дня она ухаживает за Беном. Она меняет его повязки и протирает лоб мокрой тряпкой. Она дает ему оставшийся морфий. Она кормит его супом. Она заталкивает антибиотики ему в горло, гладя кадык, будто он больной котенок, пока Бен не глотает. Он спит, спит и спит.       Ему снятся сны, думает она, потому что он говорит с людьми, которых здесь нет. Он извиняется. Он просит прощения. Он посылает людей к черту, потому что они знали, что так будет. Он тянется к ней, и она здесь.       — Пожалуйста, детка, — шепчет он. — Пожалуйста.       На третий день туман проходит. Мужчина встает с кровати и надевает все свое облачение. Выглаженную белую рубашку. Черный костюм и галстук. Сверкающие кожаные туфли.       Он сидит за столом и пьет кофе, как возродившийся человек. Рей сидит по другую сторону, на ногах у нее туфли, на лице — макияж. Его глаза прикованы к ней, и выглядит он голодным.       — Что теперь? — спрашивает она.       Мужчина улыбается.       — Теперь мы захватим трон, — произносит он.