Храм

Одна из долгих предновогодних ночей, в которые подмерзает асфальт и с особым остервенением горят неоновые вывески, и в которые кажется, что ты очутился внутри лениво крутящегося калейдоскопа: по сторонам цветастые блики, а наверху — безграничная черная бездна, безразличная к тому, что на фоне неё мелькает и светится какая-то пыль. Улицы почти что пусты в столь поздний час: изредка покажется компания непоседливой молодежи, шумящей пакетами и смеющейся пьяным смехом; где-то прошаркает бездомный, проверяющий уже двенадцатую урну на этой улице в расчёте на расщедрившихся под Новый год посетителей дорогих ресторанов и с сожалением обнаруживающий, что и в этой урне не оказалось ни еды, ни денег, ни курева; вдалеке проскрипят шины автомобиля, водитель которого выехал на пустую дорогу со снятыми номерами; пробежит мимо кошка и скроется в непроглядной темноте закоулков Камурочо. Маджима шатался по району без дела. У поясницы покоился вложенный за пояс танто, единственный верный спутник и немой свидетель его редких, бесцельных ночных прогулок, в которые он был трезв, не заглядывал даже в караоке и не улыбался. «Вот свинство, в одном пиджаке прохладно…» — поёжился он, недовольный сам собой за бессмысленную твердолобость. Впереди расположилась невыносимо яркая Розовая улица, он чуть ускорил шаг, лишь бы скорее дать зрению передышку, проигнорировал девушку, проводившую его заинтересованным взглядом, исходившим из глубин тёмно-лиловых теней на веках. Она курила у угла здания, ей тоже было прохладно в такой короткой юбке. Маджима завернул в переулок. Там, чуть поодаль, у дверей очередного бара стояло две фигуры в мутном ореоле фонарного света, внимание моментально ухватилось за них. Чем ближе Маджима подходил к ним, тем яснее в одной из фигур угадывался Кирю: серый костюм, широкие плечи, небрежно зачесанные волосы. Это точно он, и он не трезв: нетвердо переступает с ноги на ногу, плечом то и дело отклоняется на стену здания, как будто ищет опору. Перед ним — женщина средних лет с аккуратной каскадной стрижкой, она говорит с ним о чём-то, периодически прикасаясь к его предплечью и заглядывая в его бесцветное лицо. Она выглядит уставшей и встревоженной. — Господин, господин… Вы дойдёте до дома? — расслышал её слабый взволнованный голос Маджима. — Вызвать вам такси? Кирю молчал и не смотрел на неё, как будто даже голову поднять для него было сверх силы. Маджима пошёл ещё скорее, напряжение возрастало, заставляя неосознанно сжимать челюсти. Он хмурился и щурился, приглядываясь, не обознался ли он. — Господин? — умоляюще продолжала женщина. — Вы не можете остаться здесь, мы закрываемся. На какой адрес вам вызвать такси? Где вы живёте? — Мой дом… он… с ними, — промямлил едва различимо Кирю. — Господин! Он промычал что-то ещё, отворачиваясь от неё и сильнее прижимаясь плечом к стене. Кажется, он перебрал в несколько раз больше своей нормы, и это явно не совсем свойственное ему поведение. Маджима спешно подскочил к ним, в первую очередь взяв расклеивающегося Кирю под локоть, но тот вряд ли ощутил это прикосновение, продолжая вжиматься в безжизненно-шершавую обивку здания. От него сильно пахло перегаром, и костяшки были привычно сбиты, судя по всему, с кем-то снова подрался этим вечером. Женщина, в растерянности отступившая назад и, должно быть, просто испугавшаяся мужчину в пиджаке со змеиным принтом на голое тело, снова сделала шаг вперёд, заметив, как этот странный одноглазый бережно и по-свойски обращается с незадачливым посетителем её бара. — Вы его знаете? — поинтересовалась она, преисполненная надеждой. — Да, давние знакомые… — доброжелательно улыбнулся Маджима, закидывая руку Кирю на свою шею и придерживая его, неизвестно каким чудом стоявшего на своих двоих. — Вы хозяйка бара? Он за всё заплатил? Женщина встрепенулась, точно вспомнила о чем-то важном, и достала из кармана несколько крупных купюр. — Вот, это его деньги… Он не выпил на сумму, которую отдал. Я пыталась ему объяснить, но он ничего не хотел слушать, всё просил меня забрать эти деньги… Возьмите, — она протянула купюры Маджиме. — Не оставили себе? Интересная вы, леди, — улыбнулся он и затолкал деньги в карман брюк Кирю, в это время почти всем весом упавшего на шею Маджимы. Его глаза были прикрыты, голова опущена. Он так пьян, что не выглядит бодрствующим. — Я взяла немного чаевых, но это уже слишком… Очевидно, у него не самый лучший этап в жизни, и было бы совсем плохо, если бы он за одну ночь избавился от такой внушительной суммы… Скажите, вы доведёте его до дома? — Конечно, без проблем. И спасибо за помощь, — кивнул Маджима на прощание, обворожительно улыбаясь, и женщина улыбнулась в ответ, чуть смущенная. Обхватив Кирю за талию и придерживая его руку за запястье, он медленно повёл его по переулку, оглядываясь по сторонам. Безразличие улиц, ради которого Маджима и оказался здесь в такое время, теперь стало ещё ощутимее, ещё тише. Вокруг ни души, кроме них двоих, один из которых с бóльшей долей вероятности даже не понимал, где находится. Только мрак, разбитый назойливым неоном, шорох редких машин по дороге и стремительно опускающаяся температура. — Ты довольно тяжёлый, Кирю-тян… Куда бы нам деться?.. — М-м… Маджима… ниисан?.. — неразборчиво проговорил он, тщетно силясь поднять повисшую голову. — Нет, Санта Клаус. Что за чертовщина, Кирю-тян?.. — негромко сетовал Маджима, то и дело подтягивая сползающего и теряющего опору Кирю. — Не торопись, чёрт тебя дери… Это ведь надо так нажраться!.. Маджима продолжал говорить вслух неторопливо, говорил как с маленьким беспомощным ребёнком, которым Кирю сейчас и являлся. Говорил и спрашивал что-то только ради того, чтобы продолжать говорить и заполнять пустоту, давать понять, что Кирю не один (человек, кем бы он ни был, не хочет быть один в таком состоянии). И Маджима будет здесь с ним, когда ему нужно, и словно по волшебству не станет идти на поводу эмоций, обычно толкающих к новой драке, затолкает поглубже всё, что вызывает зуд на кулаках в присутствии Кирю. Он впервые показался Маджиме настолько беззащитным перед миром и обстоятельствами, вдребезги разбивающими его копилку добрых воспоминаний раз за разом: так и получается, что Кирю — всего лишь обычный человек, мужчина средних лет, у которого есть своя нескладная жизнь, свои бесчисленные падения, свои страхи и слабости. Никакой он не символ, никакая он не легенда. Отсидев десять долгих лет за чужой грех, похоронив отца, возлюбленную и брата, он, Дракон Доджимы, бессильно тащился на чужом плече, упал бы, если его вовремя не поддержать. — Ничего, Кирю-тян, перепил разок, с кем не бывает?.. — Маджима следил за тем, как тот перебирает ногами, и удивлялся про себя, откуда в Кирю остались силы на этот полуночный променад. — Оно поболит, будет как проклятое болеть, но потом станет лучше, поверь мне, — ответом ему в лучшем случае было нечленораздельное мычание, и это просто замечательно. Есть вещи, которые трезвому Кирю-тяну слышать противопоказано, а пьяный до такой степени Кирю-тян этого всё равно не вспомнит. — Ну и несёт от тебя, отвернулся бы… — Я не… Я не… — бессвязно бормотал Кирю. — Т-так. Они… — Знаю, знаю, — с необыкновенным терпением продолжал свою колыбельную Маджима. В голове крутились мысли о том, что ему следовало найти Кирю раньше и хорошенько подраться с ним до того, как тот потопил свою печаль на дне стакана. Пользы было бы больше. Сейчас Кирю растрачен зазря, и это неправильно. Кирю не должен быть в таком состоянии — он даже не сможет за себя постоять, в случае чего!.. Наконец они дошли до ближайшего от бара Общественного парка. Маджима кое-как усадил Кирю на скамейку, освободил шею из-под его безвольно болтающейся руки. — Чё ж с тобой… — вслух размышлял он, придерживая Кирю за плечо, чтобы тот не рухнул и не ударился о сиденье. — Знаю! Кирю-тян, ты можешь остаться здесь ненадолго? — Маджима на пробу похлопал того по щекам и, не дождавшись никакой реакции, постарался усадить Кирю более устойчиво, переставил его ноги, попробовал поправить осанку. — Слышь, Кирю-тян, я быстро, бы-ы-стро, уловил? Туда-обратно, не скучай, — с этими словами Маджима отпустил плечи Кирю и стал медленно пятиться, готовый в любой момент подхватить того, если закон притяжения опять потянет голову к сиденью скамейки. Кажется, Кирю усажен довольно недурно. Пусть пока вздремнет. Маджима торопясь выскочил из теней детской площадки в электрический свет вывесок и витрин. Через несколько минут добрался до круглосуточного магазина, купил бутылку воды и вскоре уже возвратился назад. Он обнаружил Кирю беспечно спавшим на скамейке, за короткое время отсутствия своего случайного опекуна он таки не удержался и прямо из сидячего положения свалился на сиденье. Маджима застыл на месте, наблюдая эту картину, и с уст слетел кроткий смешок: Кирю-тян бывает удивительно, чрезвычайно нелеп. Отчего-то помедлив, Маджима не смог отказать себе в удовольствии буквально несколько секунд посмотреть на расслабленные красивые черты лица Кирю. Так смотрит родитель на ребёнка, нарисовавшего его портрет (на бумаге красуется скорее цветастое месиво, в процессе создания которого было поломано и погрызено несколько карандашей); так смотрит супруг на свою избранницу на тридцатую годовщину свадьбы, когда колени вдруг перестают болеть; так смотрят друзья, когда, утерев слёзы, открывают бутылку пива и включают любимые песни. Так смотрят, когда любят, когда сочувствуют, когда умиляются, прощают, встречают и провожают, когда взгляд фокусируется и пристально сканирует картинку для того, чтобы она сохранилась в памяти во всей своей полноте. Спустя мгновение Маджима отвёл взгляд, осуждающе цыкнув на то, как наплевательски Кирю относится к своему здоровью, раз имеет совесть напиваться, хоть и от большого горя, и спать на холоде, как бездомный. С этим нужно что-то делать. Кирю полуобнимал себя с выражением, лишённым и малейшего намека на хмурость. Спал безмятежно, под воздействием алкоголя чувствовал себя в безопасности или, наоборот, не чувствовал никакой угрозы от окружающего мира, не ставшего при этом менее враждебным ни на толику. Тёмная ночь услужливо прятала его под своим покрывалом от всего, что творится за пределами его некрепкого хмельного сна, поставив в надёжные привратники Маджиму, который принял это как должное, не испытывая ни грамма раздражения, лишь безграничное, бескрайнее понимание и верную привязанность, с которой он, одержимый и осознанно потерявший голову, бегал по следу Кирю весь последний месяц. Ещё один глубокий вдох и тяжёлый выдох. Маджима поставил бутылку воды на край скамьи и нежно потормошил спящего за плечо: — Кирю-тян… Будешь спать здесь — простудишься, понял? Он подошёл ближе, устойчиво встал вплотную к скамье так, чтобы колено Кирю оказалось меж его ног. Одной рукой придерживая его голову и второй обнимая спину, Маджима смог поднять его обратно в сидячее положение. Кирю только что-то промычал и попытался открыть глаза, но веки слипались опять, он выглядел разбито и устало, и теперь было видно, что под глазами залегли глубокие тени. Маджима присел рядом, открыл бутылку воды. Опять глубоко вздохнул. В голове спорили и цапались самые краеугольные, необработанные мысли, бренчали, как камушки, и Маджима сожмурился, прогоняя их. Подал голос, точный и ровный: — Йо, Кирю-тян, твоему организму нужна вода, и сейчас тебе каким-то образом придётся её попить, а потом поедешь спать, понял? — Маджима, честно признаться, и не мечтал о том, что Кирю хоть что-то понял. — Сейчас быстро приведём тебя в чувства. Кирю, опять сползая вбок, доверчиво упёрся в плечо Маджимы, как в нерушимо прочные стены родного дома. В любом случае, иного выбора, кроме как довериться Маджиме, у него и не было, и, на мгновения приходя в себя, он хмурился лишь фонарному свету, казавшемуся нестерпимо ярким. — Кирю-тян, рот открой, — он осторожно взял его подбородок пальцами, с трудом пробив свободу для сдавленного плеча. — Вода, Кирю-тян, это вода. Пей. Беспомощный Дракон, едва ли находящийся в сознании, который с совершенной невинностью и простотой позволяет вливать себе в рот воду по капле, внезапно вызвал в Маджиме целую волну теплоты и искреннего умиления, разливающихся по телу, как будто это был не Кирю, а, скажем, крошечный щеночек, и Маджима был не Маджимой, а шестилетней девочкой в панамке… В животе что-то приятно защекотало, это чувство, вибрацией проходящее по венам, как будто перехватило дыхание на секунду и замылило взор. Лицо Кирю, обычно грозное, высеченное словно из камня, которое Маджима самозабвенно бил и желал, чтобы оно, окрашиваясь в красный, рычало и проклинало его, было в его руках податливым и мягким. Кирю почти не открывал глаза, доверял не глядя в прямом смысле слова. Маджима аккуратно придерживал его за подбородок, второй рукой, чуть трясущейся невесть отчего, понемногу заливал воду, скрупулёзно следя за тем, чтобы Кирю успевал глотать и не подавился, и успешно отвлёкся от волнующих ощущений на требующий концентрации процесс. — Неплохо, Кирю-тян, — посмеялся он мягко. — Видел бы ты себя со стороны — забыл бы о старике, Савамуре и Нишикияме. То ещё зрелище. — Н-ниш…ики… — отвернулся он от воды, хмурясь и под воздействием сильных эмоций даже немного приоткрывая глаза, и с губ потекло несколько прозрачных капель. — Ну твою мать, Кирю-тян, — беззлобно прошипел Маджима, принявшись стирать капли с его подбородка ничего не впитывающими кожаными перчатками. — Сейчас не время для водных процедур, придурок… Маджима пересел чуть боком, чтобы было удобнее поить его. Деликатные касания, тихие приговаривания, нерадостный взгляд, всецело отданный лицу напротив. Кирю со временем стал лучше держать голову и будто заново научился пить, однако он всё так же приоткрывал глаза всего пару раз в минуту и сидел, словно несправедливо побитый, опираясь на Маджиму, без сил к самостоятельному поддержанию равновесия. Судя по всему, они находятся здесь уже минут двадцать. Маджима, приостановив попытки напоить Кирю, внезапно для себя обнаружил, что, оказывается, по-настоящему замёрз. Взгляд наверх: издалека падал снег, настолько медленно, что пришлось с полминуты всматриваться в бездну, чтобы различить движение снежинок и убедиться, что это не обман зрения. По телу прошла колючая дрожь, и Кирю вздрогнул тоже, как будто за компанию. Маджима отставил воду, стянул перчатку и сжал в ладони ледяные пальцы Кирю, неудовлетворенно цыкнул и надел перчатку обратно. — Если ты мёрзнешь, какого хрена ничего не говоришь? Промычал бы чё-нибудь, Кирю-тян. Чёрт с тобой, — он достал мобильник и вызвал такси. — Скоро поедешь спать, Дракончик. — Мгм… — согласно промычал тот и, словно это выжало из него все силы, уронил голову на плечо Маджимы. Они сидели так ещё с десяток минут до приезда такси. Кирю вновь проваливался в поверхностный сон, но теперь щека удобно расположилась на гладкой поверхности пиджака, и даже сквозь него кожа Маджимы ощущалась тёплой, как солнышко, Кирю бессознательно жался к нему, как бездомный замёрзший котёнок к ботинку покормившего его прохожего. Маджима усмехался этому, довольный тем, с какой стороной Кирю ему посчастливилось познакомиться вживую, воочию; желающий сплюнуть заставляющее трепетать сочувствие и сопереживание, ведь они превращали чувства Кирю от и до в его собственные, а он не собирался хандрить сегодня; сквозь стиснутые зубы понимающий, что шанс позаботиться о Кирю этой ночью — единственная возможность реализовать всю гремучую смесь чувств через самую правильную сердечность, самым правильным образом и в самое нужное время. Это то, чего Кирю сейчас особенно не хватает, но это не то, что он когда-либо принял бы от Маджимы, да и не то, что Маджима когда-либо отдал бы Кирю за ничто. Но сегодня так сошлись звёзды на небе, без особой причины, без явных последствий, всё просто так, как есть. На утро Кирю не вспомнит этот час плутаний по дворам и рук Маджимы, поящих его, а Маджима никогда не напомнит ему о случае, когда тот перебрал и напоминал беспомощного грудничка, запертого в высоком и крепком теле. Глубоко задумавшись, Маджима глядел в темноту детской площадки, и взор щекотала рябь наконец достигших земли крохотных снежинок. Но там они медленно таяли, как будто специально прятались от неожиданного ночного наблюдателя, ледяными каплями оставались на волосах, на ладонях, просачивались в песок разрушенных замков. Кирю тихо сопел под ухом, уставший и измотанный, не видел красоты, дарованной им природой, его нос, как и нос Маджимы, покраснел от холода. Пусть отдохнёт ещё несколько быстротечных минут… Вдалеке улицы послышался приближающийся шум мотора. Значит, пора. Маджима мягко похлопал Кирю по колену, «Кирю-тян, Кирю-тян…» — шептал он, улыбаясь тому, как очаровательно Кирю пытался проснуться, правда пытался, но никак не выходило. «Пора, Кирю-тян, поедешь отсыпаться на мягкую кроватку.» Маджима закинул его руку обратно на свою шею и вновь приобнял второй рукой его талию, прицеливаясь, как лучше подняться самому и поднять за собой упрямо обмякшего Кирю. Всё получилось не без труда и не без опасности падения, ведь Кирю, уже, видимо, настроившийся проспать здесь до утра, был совсем не готов к тому, чтобы стоять на ногах. В последний момент Маджима ухватил начатую бутылку воды и, кое-как балансируя за двоих, провёл его к автомобилю. Открыл заднюю дверь, бросил туда воду, постарался как можно аккуратнее усадить Кирю, но тот как назло не собирался садиться ровно, только падал на сиденье и бубнил что-то о своём. Плюнув на всё, Маджима запрыгнул с другой стороны и, продиктовав водителю адрес какого-то пятизвёздочного отеля, вновь попытался усадить Кирю. Пришлось оттолкнуть его и облокотить о дверь, чтобы он наконец перестал клониться и норовить удариться лбом о переднее сиденье. Лишь бы ты не блеванул тут, Кирю-тян… — думал Маджима, вкрадчиво изучая его блёклое лицо, но пребывал в необъяснимом состоянии покоя и уверенности, понимал наперекор всей абсурдности ситуации, что это правильно, что так и надо. По существу нет никаких сомнений и тревог. Он смотрел то на дорогу, на слепящие фонари, то вновь на Кирю, дремлющего теперь беспокойно и явно не довольного этим. Он забавно хмурился, невидящим взором оглядывая салон автомобиля, морщил нос и снова проваливался в дремоту. Мямлил что-то с претензией, но слов было не разобрать. В отеле напротив бейсбольного центра, в самом сердце Гостиничного квартала, Маджима забронировал одноместный люкс, с трудом удержав Кирю и эту бутылку воды и расплатившись одновременно. Они наконец зашли в тёплый и светлый номер, а значит, уже можно расслабиться. Маджима, приговаривая что-то вроде «ну вот и всё, Кирю-тян, отлично сработали», поставил бутылку на тумбочку, усадил мужчину на кровать, кое-как стянул с него местами намокший от снега пиджак и бросил его на кресло у окна. Кирю по своему сегодняшнему обыкновению рухнул на бок из сидячего положения, он, впечатавшись в подушку, тут же закрыл глаза и с благодарностью провалился в дремоту. Маджима закинул его ноги с пола на кровать. Покровительственно похлопал его по плечу, улыбаясь. — Молодец, Кирю-тян, — проговорил он, отстраняясь и оглядывая обстановку. Принялся бродить по комнате, пощелкал выключателями, оставил включенным лишь тусклый прикроватный бра. Потоптался по ковру, оценивая мягкость. Одобрительно кивнул, когда наткнулся на заполненный дорогими напитками мини-бар. Остановился в конце концов у окна и, сложив руки на груди, минут десять смотрел на улицу, вслушиваясь в звуки дыхания Кирю. Когда тот стал дышать реже и глубже и прекратил мычать редкую бессмысленную околесицу, Маджима смекнул, что пора уходить. Он на всякий случай ещё раз нашёл взглядом бутылку воды, удостоверился, что Кирю до неё дотянется, и вышел из номера, неслышно закрыв за собой дверь.