Во снах твоих жажда любить

Бледный свет ночника падает на стену, порождая изящные и небрежные тени. Твой собственный неясный взгляд блуждает по Его крепкому стану, сейчас распростертому по шелковым покрывалам, почти также рассеяно, как мелькающее помутнение в глазах. Но оно не мешает с особой страстью вглядываться, считывать сладкий блеск испарины на коже возлюбленного. Она привлекает искорками над Его губами, которые так и манит смять в истоме, схожей с той, что скрутила узел внизу живота. Но Юстиниан, ненамеренно глуша чужой порыв, кусает губы, стягивая глотку в потуге удержать вскрик внутри себя. Не дать вырваться, такому постыдному и презренному. Он не молод. Далеко не молод, однако превосходно сохранил обаяние и красоту, которой не стыдно посвятить свое величайшее творение. И разум Его, заклейменный временем, не позволяет бесстыдства, мешает окрыленному любовью сердцу вырваться из тяжелых оков. Только тебе не нравится смущенное безмолвие. Ты хочешь услышать от Него то, что не мог слышать никто из ныне живущих и почивших. Вновь опустив бедра, ощущаешь жар Его тела, обволакивающий и тягучий. Взор, опьянённый захлестнувшим теплом, пробегает по Его телу, такому желанному и, кажется, почти по-родительски нежно любимому. Действительно, не молодому и упругому, а налитому своим соком, манящему. Сочный и сладкий, как спелый персик, чтобы там не скромничал Юстиниан. А тобой Он налюбоваться не может. Как бы усталость не тянула веки, беспрестанно рассматривает твое крепкое тело, так похожее на эталон мужской красоты в Древней Греции. Поглаживает мышцы на сильных руках, плавно перемещается к широким плечам, и ласково кладет ладони на твои щёки. Опускаешься к Его лицу, целуешь степенно и тягуче, погружаясь в Него в очередной раз, задевая чувствительный бугорок. И улыбаешься на испуганный стыдливый взгляд, когда Он, сдерживаясь, случайно прикусил тебе язык. Касаешься губами Его заалевшей ещё сильнее щеке, чувствуешь как горячее дыхание откидывает твои короткие пепельные пряди, а сам начинаешь говорить, тихо, проникновенно: —Любимый мой... Сердце моё, Юстиниан... —рукой приглаживаешь его кудри, раскиданные по влажной подушке,—Умоляю, не прячь наслаждение от меня же... Я так хочу услышать твой голос, твой вскрик и стон желаннее любых наград и богатств, какие только могут быть в мире... Прошу, не сдерживай себя, сладость моя... Ты отстраняешься, разглядывая Его, обычно сложенного и готового к любому выпаду, с острым языком и заготовленными масками для политических игр... сейчас растерянного, едва ли не напуганного откровенной просьбой... которую хочет исполнить всей душой. В вопросительном молчании ты замираешь и мужчина под тобой вздрагивает всем телом. Тотчас Ему делается неуютно, начинает ёрзать, потерявший распирающее нутро чувство, ставшее привычным за эту долгую ночь и без которого становится невозможным найти успокоение до очередной развязки. Прерванное Он просит возобновить, едва ли не слезливо-обреченно протягивая к тебе свои руки. Обвивает твою шею, прижимаясь грудью к твоей груди, давая шанс почувствовать, как колотится Его сердце, почти что соприкасаясь вибрацией с твоим. Ты обнимаешь, поддерживая и прижимая к себе, слышишь Его слова, неестественно стеснительные и твердые. —Иоаннушка, мальчик мой... Пожалуйста, не останавливайся.... А я не буду...—Юстиниан опускается на влажную постель, ослабленный, оставляет руки по бокам от головы, отстранившись от тебя и продолжая ёрзать в нетерпении. С секунду, словно подсознательно прицениваясь, ты рассматриваешь Его. И, совершенно неожиданно для него, хватаешь чужие запястья, прижав к кровати и так соблазнительно раскрыв вид на исцелованную грудь. Золотой взгляд мечется, пока ты точным движением колена сильнее раздвигаешь Его ноги. И врываешься в Него, неуспевшего хоть чуть-чуть закрыться, едва ли не сам чувствуя, как содрогаются внутренности от быстрого ритма, сбивчивого и жесткого. В маниакальном сознании пробоину оставляет вскрик, глубокий и сладкий. В котором ты нуждался, как не нуждался ни один обезвоженный в воде. Новая волна пробегает внутри собственного тела, захлестывая и принуждая совершать всё новые и новые удары, вырывать голоса нежности вновь и вновь, пока не настанет утро и не иссякнут силы в жаре, что растечется по нутру возлюбленного...