fencing you

Два дня спустя, на пробежке утренней тренировки, у Олега ни с того ни с сего чешется в глазу. Он сначала думает, что попала ресничка, а потом — что зуд; Олег чешет глаза и брови, но что-то упорно продолжает колоться. Три круга спустя Олег понимает — это рыжая голова маячит поодаль, новая и совсем не вписывающаяся в их устоявшуюся спортивную группу. Выяснив причину дискомфорта, Олег может её спокойно игнорировать. Рыжая голова мелькает на стороне, иногда издаёт звуки, переговаривается, но для Олега всё в дымке, он не приглядывается. В привычном тихом обособленном ритме Волков делает разминку, дополнительную серию силовых упражнений, растяжку и берёт оружие. Сегодняшняя тренировка — расходная, терапевтическая, Олег проведет минимум боёв, концентрируясь на отработке проваливающихся уколов. Когда выстраиваешь свой темп жизнь, годами сглаживаешь его и доводишь до совершенства, приспособляя каждую минуту для получения полезного результата, окружающие тебя люди, хотят они того или нет, подстраиваются, включаются в твой ритм работы. Знают, как правильно его обтекать и как с ним взаимодействовать.       — Ну чего, ты как? — Игорь, спустя час, большими глотками пьёт воду, уже вспотевший. — Сегодня тихий. — Это значит «чересчур тихий, нам становится жутко». Олег на протянутую бутылку с водой отказывает аккуратным взмахов головы, из чужих бутылок не пьёт. Игорь оставляет бутылку на подоконнике и не отходит, ждёт, когда Олег заговорит — вопрос, витающий в воздухе, не риторического характера, а вполне конкретного: что тебе сказали врачи на приёме? Всё-то Игорю нужно знать. С ответом Олег не спешит, он вдумчиво рассматривает синюю рукоятку пистолета, большим пальцем проводит по основанию.       — Ничего нового. Ишемия. — Шпага стучит о пол, когда Олег её ловко перехватывает из левой руки в правую.       — Наш ты любимый сердечник. Так романтично. Улыбаясь, Олег качает головой и сухо усмехается. Весёлые нотки в голосе Грома не обманут.       — Не дождёшься. — Он упрямо смотрит Игорю в глаза. — Сборная тебе ни за что не достанется.       — Ну куда мне до Олега Волкова? — Хлопнув Олега по плечу — дурацкая привычка Игоря, — он уже почти разворачивается, как вдруг некая яркая мысль загорается в голове и светится в глазах. — Кстати, вечером после тренировки сразу не уходи, есть одно весёлое предложение, надо обсудить с парнями. — Олег кивает одними глазами, а Игорь наконец отворачивается и уходит, чтобы выискнуть новую жертву. — Дима! Дубин! Ты подключаешься? Олег глазами обегает зал и снова спотыкается о Серёжу, впервые видя того в белой спортивной форме. Из-за куртки цвет его волос кажется ярче, насыщеннее, горящее. Рыжих в их скромной петербургской фехтовальной труппе на памяти Олега ещё не было, и поэтому он не сразу отводит взгляд: Разумовский разговаривает с Прокопенко, снова и снова встряхивая головой, чтобы убрать со лба липнущую длинную чёлку. Он пусто смотрит куда-то в стену, внимательно кивая на все тренерские замечания и периодически крутит в руках перевёрнутую шпагу за наконечник. Хмыкнув, Олег отворачивается. В эту же секунду едкий пронзительный меткий лисий прищур ловит его через зал, но Волков этого взгляда-сети не замечает, потому что подключается к свободной дорожке к Вадиму. И так далее. Тренируются они буднично, без эксцессов. За занятие ломается одна шпага; раздаётся четырнадцать криков Прокопенко; два раза Алла Игнатьевна, собрав руки в излюбленном жесте на груди, повернув ногу и стуча носком, цокает. Олег любит будничность вещей — любит сборную «Импульса» за её порядок и повсеместную выверенную одинаковость вещей. И рыжая бестия — а никак иначе Серёжу после одной тренировки за его вздёрнутый острый подбородок и хмурые тонкие брови не назовёшь, — в эту самую одинаковость вещей вписаться не сможет.

***

Послесумеречное время Олега приводит в восторг, о котором он никогда не рассказывает. Мысли крутятся где-то далеко, не в зале, когда он скользящими глазами то и дело пробегается по выглядывающему в окне из-за других спортивных корпусов небу. Он молчит и тихо под нос угукает, ковыряя в руках шнур, пока рядом ошивается слишком весёлый для вечера среды Игорь. Иногда — хотя по строгому нахмуренному виду Грома о таком и не скажешь, — Игорь любит о чём-то лениво говорить, долго и много. Это странная черта его характера — беззаботно болтать, даже если ответа не следует, — открылась Олегу не так давно, года три-четыре назад, когда, собственно, Игорь, видимо, вписал его в круги лучших друзей. Был ли Игорь для Олега лучшим другом? Олег не будет ёрничать и лукавить. Да. Был. И есть. Круг близких людей замыкается непростительно маленьким количеством человек, и Игорь каким-то удивительным образом смог в него пробраться, да так лихо и ловко, что Олега до сих пор это забавляет-тире-удивляет-тире-настораживает. Игорь Гром — хороший человек, правда. Просто Олегу не до хороших людей, не до плохих людей, ему вообще — вообще, — не до людей. Голос Игоря прерывается резко и стремительно, так неожиданно, что Олег вопросительно оборачивается: рядом, за спиной, вырисовывается румяный Серёжа, возникший из ниоткуда и явно в никуда не собирающийся уходить. Несмотря на небольшую разницу в росте — в пользу Олега, — смотрит Разумовский на него воинственно и уверенно, так, будто хочет вгрызться в шею и выпить всю кровь до последней капли, но вместо этого он говорит:       — Че, пофехтуем? Олег с Игорем переглядывается, тот пожимает плечами: «Делай как знаешь, мне нет дела, он же не ко мне приебался». Многозначительно и заоблачно улыбнувшись, Игорь им кивает и уходит, почти свистя, к Прокопенко.       — Давай. — Олег высматривает свободную дорожку. Третья. Серёжа его понимает без слов и, покрепче взявшись за маску, идёт подключаться. Одетый, со спрятанным за плотной чёрной сеточкой защитной маской лицом, даже в этой белой безразмерной форме с плотной курткой и белыми бриджами, Серёжа выглядит хорошо — грациозно и статно. Олег восхищен. Он бросает последний полный взгляд на противника, прежде чем сам надевает маску и встаёт за линию начала. Олег наступает аккуратно: шаг, второй, третий. Первый лязг клинка о клинок кажется слишком громкий в тишине напряжения, волна которого захлестнула Олега ни с того, ни с сего. Серёжа несколько раз бьёт по его шпаге, пытается выкрутить и взять на себя инициативу, но Олег вовремя уворачивается и батманом отбивает укол. Колет сам, проворно, под руку в локоть. Один — ноль. Чтобы встряхнуться, Серёжа крутит обе кисти и несколько раз мягко прыгает на сильных ногах: первый укол всегда дезориентирует, расставляет силы, но не предугадывает результат. Судя по тому, как расслаблена изящная невооруженная бледная ладонь, Разумовский даже не думает, что итог боя предрешен. Это хорошо. Олег чувствует презрение к бойцам, заведомо проигравшим из-за своего настроя. Тем, кто сдаётся, даже не попытавшись и выйдя на дорожку без желания уйти с победой, Олег бы, если б мог, руку не жал. Серёжа решительно наступает в атаку. Ещё не знает, что это — роковая ошибка. Волков собаку съел на выжидательной защите и ответном нападении, он знает всё о том, как заставить соперника, трясясь, убегать от неминуемого укола в конец дорожки. Серёжа не отступает, выкручивает два пируэта, готовится к внезапному уколу с выпадом, меряет дистанцию, щупает почву под ногами. Олег чует наверняка, как тому тяжело. Не в моменте — хотя и в моменте тоже, — а находясь на неизвестной территории, в компании новых недружелюбных лиц, фехтовать, доказывая, что он заслужил быть среди них и ничем не хуже. За две тренировки единственные, с кем Разумовский обмолвился хоть словом, были тренеры, везде сующий свой ебаный нос Гречкин и вот он, Волков. Судя по тому, как у Разумовского всегда задорно горят синие глаза — молчать он будет только первое время, пока привыкает и впитывается в обстановку. Потом начнет пиздеть. Много. А пока он проигрывает еще два укола, и счёт становится три-ноль. Неутешительное начало. Судя по тому, как громко Разумовский встряхивает головой под маской — и от этого несколько рыжих прядей на затылке вылетает, — Олег знает: злится. Может быть, на себя. Может быть, на Олега.       — Ты не лезь на него, куда торопишься? — Говорит Прокопенко, всё время внимательно наблюдавший. Говорит аккуратно. Обращался бы к Олегу или Игорю — кричал бы с кулаками, а к этому пока присматривается и поэтому боится лишний раз задеть. — Не растекайся на всю дорожку, держись кучнее и ноги подбирай быстрее после выпада. Серёжа внимает. Внимает уверенно и точно, Олег не успевает уловить, когда пропускает юркий быстрый укол прямо в грудь. Он даже не верит сначала, смотрит пару секунд на табло и моргает. Перестановки сил не случается, Олег продолжает лидировать с каждым новым уколом, но Серёжа, будто всклочная хитрая ведьма, каждый раз чует подходящий юркий момент, чтобы уколоть. Его острая наблюдательность стоит Олегу пропущенного укола во флэш-атаке, и тот смиренно — только в своей голове, — называет себя глупцом. Ещё одна сильная сторона рыжего снайпера — очень быстрые ноги. Хотя Олег крупнее и, вследствие, менее мобильный, он умеет защищаться от напора череды острых атак, отбивает снова и снова чужую шпагу, урывисто колет в ногу и в грудь. И всё же … То, насколько сильно Серёжа заставляет Олега напрячься, трогает его самозабвенно охраняемое самолюбие. Всё, что за шесть минут боя успевает понять для себя Олег — это что Серёжа хорошо держит в руке шпагу. Очень хорошо. Он проигрывает пятнадцать-одиннадцать, так и не добравшись до счета Волкова, не сравняшись, не опередив ни разу, но даже при такой расстановке сил Олег смотрит на Разумовского с почетным и восторженным тихим удивлением. Он аккуратно улыбается и протягивает левую руку для рукопожатия. Серёжа снимает маску и зажимает подмышкой. Весь красный, кожа блестит от пота, щеки пылают, а рыжие взлохмаченные волосы — вишенка на торте. Он всё ещё глубоко дышит грудью, когда жмёт Олегу руку, хотя и не открывает рот, пытаясь храбриться. Глядит. И глаза эти, прямо без страха и смущения смотрящие, в Олеге прожигают его дикую вольную душу.

***

      — Гром! — Вадим виснет на плече Игоря со спины. Раздевалка гудит и переливается голосами. — Че ты хотел обсудить с нами?       — А, ну … — Игорь чешет затылок и быстро переодевает белую футболку. — Юля сказала, что было бы неплохо в честь начала спортивного сезона всем вместе собраться и сходить в клуб. Пока тепло. И пока нормальных соревнований нет, а то потом начнётся ругань тренерская, выслушивать не хочется. Олег молчит, а пацаны принимают идею с восторгом. Первый из раздевалки выходит Разумовский, за всё время больше не произнёсший ни слова и, видимо, решивший, что к нему предложение не относится. А относится ли? Судя по тому, что никто и не подметил, как синий адидасовский костюмчик вышел, всё-таки нет. Парни начинают прикидывать варианты, куда можно сходить, а Олег, закинув сумку, уже собирается выходить, но Игорь его останавливает.       — Волчара! Что ты думаешь? Нам как-то командный дух надо на сезон настраивать.       — Не знаю ещё. Дел много.       — Да ну ты чё! — Гречкин разводит руками как театральная прима. — С нами же гимнастки будут … Будут же? Игорь жмёт плечами:       — Если Юля идёт, то и кто-то из гимнасток тоже будет, думаю.       — Ну вот! Блять, там одна такая красотка … Э-э-э, Даша? Хуй её знает, потом контактик украду, конечно же, так вот, она-       — А Юлькина подруга? Видел её? Элазьева, которая серебро Европы взяла в том году. — у Вадима горят глаза. Олег глушит в себе порыв хлопнуть дверью.       — Конечно, видел. Она же каждый четверг остаётся тут д-       — Ближе к делу решим. — Прерывает их Волков, прощается и выходит. Это значит, что он никуда не пойдет. Но судя по последнему брошенному Игорем вслед взгляду, на Олега ещё только надвигается большая волна давления. Игорю не откажешь, вот ведь хуйня. Олег прощается с тренерами, спускается вниз по лестнице, салютует Ане за стойкой — и почему она работает так допоздна? — и выходит на свежий воздух. Пара спортивных кроссовок, криво уложенная на дно сумки, неудобно бьётся о лопатки, Олег встряхивает её, и от резкого движения по сердцу пробегает дрожащая искорка фантомного спазма. Легкая и едва уловимая, но Олег резко останавливается. Не из-за страха или боли, но из-за какого-то необъяснимого внутреннего порыва не торопиться и глубоко вздохнуть.       — Ты в порядке? Что с тобой? — Разумовский снова стоит под аркой, скрытый предночными всклоками тумана, четко не видимый даже от блесков света фонарей.       — Ничего.       — А, ну да. — Его взгляд красноречиво упирается во всё ещё лежащую на сердце руку. — Аритмия?       — Нет. — Олег прокашливается, чтобы перевести неудобную тему, говорит: — Ты хорошо фехтуешь.       — Да ну? Спасибо, конечно. Я не хуи пинал все эти годы. — Вообще, говорится «хуи не пинал», но Олег молчит. — Бывший тренер тоже кое-чему научил.       — Фёдор Иванович — тренер высшей категории, с ним сможешь далеко продвинуться. Разумовский суживает глаза.       — И в сборную попасть?       — Возможно. — Олег врёт, но он не хочет, чтобы это юное дарование опускало руки. — Однажды.       — А, ну то есть у вас тут закрытый элитный клуб? Да и хуй с ним, я рад уже тому, что в Питер смог попасть, а остальное — второстепенно. Олег согласно кивает и поджимает губы. Волков питает надежды, что в его вечно собранном и безэмоциональном лице проскользнёт хоть капля поддержки, хотя бы для вида, но судя по тому, как иронично-неудивленно Разумовский вздёргивает брови, это не так. Тишина позднего вечера нарушается хлопнувшими дверьми.       — О! Щ-щ-щеглы! — Гречкин ударной заводной волной, будто бы и не убивался последние три часа жизни в зале, пролетает между ними заводной походкой вприпрыжку и перед последним шагом оборачивается, идя спиной. — Серёжа — ты солнышко, Олежа, тебя люблю! Молчание гремит. Олег и Серёжа смотрят ещё несколько секунд в пустую каменную арку, а потом друг на друга.       — Он всегд-       — Да.       — Понятно.       — До встречи. — Олег, за неимением предлогов говорить дальше, уходит. Поздно вечером, ложась в холодную заправленную кровать — и отчаянно пытаясь заставить себя уснуть быстро, — Олег достаёт телефон. Три сообщения от Игоря вне очереди. Игорь Гром: «Слушай, насчет клуба ты подумаешь, ладно? На Невский прогуляемся.» — 22:34. «Я знаю, что ты у нас дохуя занятой и важный, но ты же понимаешь, что это реально будет важно, если мы все вместе соберёмся. Типа повышение мотивации в команде, ну?» — 22:37. «Да, согласен, перед Кириллом зря сказал, он теперь крупно нас всех заебёт, но нет худа без добра. В общем, скажи, что ты думаешь.» — 22:41. Олег Волков: «Решим ближе к субботе? Я очень хочу спать.» — 23:25. Олег врёт без стыда. Из приоткрытого окна задувает тёплым ветром. Олег несколько раз неуютно возится в постели, пытаясь отыскать удобное положение, а потом встаёт и на напряженных уставших ногах выходит на балкон. Темно и непривычно тихо, свежо, повсюду горят желто-рыжие огоньки. Олег рассматривает окна многоэтажки напротив — почти везде выключен свет, и только в некоторых ещё мелькают силуэты полуночников. Холодает в ночи. Он снова достаёт телефон, продолжая стоять на балконе под открытым окном. Игорь прочитал и ничего не ответил. На главной странице в инстраграме среди предложенных аккаунтов Олег в кружочке аватарки видит знакомое рыжее лицо. На странице у Разумовского тридцать семь фотографий, и Олег вскользь, без особого интереса, оглядывает их, листая пальцем. Самая первая — выложенная еще шесть лет назад, с детским щекастым лицом Разумовского в белой фехтовальной форме, надкусывающего золотую медаль какого-то школьного первенства. Олег усмехается, и усмешка эта трогает глаза. Он вспоминает себя мелким, когда в одиннадцать лет впервые начал фехтовать; когда впервые увидел крошечный подвальный зал на Киевской с двумя дорожками, большим зеркалом и небольшими окнами под потолком; когда ему гордо вручили тренировочную шпагу — тогда казалось, что ничего лучше в мире, чем выйти и фехтовать, нет. Палец неловко соскальзывает и ставит лайк. Олег шипит: дурак. Он надеется, что Серёжа уже спит или не заметит, но надежда эта обрывается, толком не поживши. Весточка приходит десять минут спустя, когда Олег возвращается в кровать: Сергей Разумовский: «Почему этот аккаунт с галочкой ставит мне лайки?» — 23:37. «И где тогда огоньки на историях?» — 23:38. Олег игнорирует и сообщения, и пришедшую подписку.