fencing you

       Фёдор Иванович чешет усы: поглядывая на Игоря — самого старшего в их команде, — травящего шутку по мусоров, клонит к себе за плечо Олега и заговорчески делегирует ответственность:       — Олежа, ты за ними следи, прошу тебя. Олежа последит, как же. Он прощается с Фёдором Ивановичем, скоро обнимает его и говорит, что они уже во вторник увидятся на тренировке. Прокопенко чешет Волкова за гриву каким-то слишком нервным любящим жестом, будто сдержать распирающую грудь гордость не может:       — Медали только не потеряй, капитан.       — Фёдор Иваныч …       — Всё-всё, давай. И за Димкой с Серёжей тоже приглядывай. — Олег салютует и прячет руки в карманы, продувает. Игор подходит, подпирая плечом, следом, глядит, пышущий весельем, тренеру вслед; едва тот в такси садится, напоследок помахав им кулаком, расплывается в большой улыбке. Почему тренер улетает раньше? Почему не остаётся с девушками Аллы Игнатьевны, Олег не знает, но Прокопенко может позволить себе отдых раньше положенного — в его копилке две золотых медали.       — Идёшь завтра к девчулям? Олег прикидывает: может, и пойдёт. Интересно будет посмотреть их финал, женское фехтование искусно, но не вычурно.       — Возможно. — И скидывает руку Игоря. Тот предлагает не потому, что так уж сильно заинтересован в присутствии Олега: Игорю нужен подлог, чтобы в последний день соревнований вывсети того из номера. Девчули и правда хороши, но Алла Игнатьевна свирепствует и постоянно посылает Олегу разочарованные эмоциональные взгляды: её любимая Стелла не проходит в четверку, где остаются только московские димовские спорсменки и одна залётная нижегородка. До финала Олег не досиживается, даже до закрытых трибун, вход в которые охраняет один крепенький чёрный смокинг, долетают вспышки камер — он ретируется обратно в номер. Через четыре часа ровно, как Олег предполагал, но надеялся, что ошибается, объявляется Гром: в чистом, выглаженный, с иголочки одетый, улыбающийся так широко, что Олегу становится больно. Из-за спины достаёт фляжку лимонной настойки, проталкивается мимо Волкова внутрь комнаты и с задорным цоканьем ставит на стол. Потом искусно крутит в руках сверкающие стопки из мини-бара, и у Олега не остаётся шансов.       — Досмотрел?       — А как же. — Крышка откупоривается. С приоткрытой балконной двери в комнату влетает морская зыбь. — Нижегородка-то и победила, какая она лютая, Волч, я думал Настьке голову отгрызёт.       — Сколько у тебя этих знакомых Настьк?       — Настьк много, а Юля — одна, и это главное. — Игорь чокается о воздух, выпивает залпом и без церемонии наливает еще, а потом оглядывает Олега с некоторым резким удивлением. — А ты почему еще не оделся?       — Я не хочу никуда идти. — У Игоря на лице написано: «Ну ты, блять, кисейная барышня». Ответ явно не принимается.       — Волков … Я просто так к тебе пить что ли пришёл? Федра закрытие турнирчика проспонсировала, нельзя позволить вечеру так бесцеремонно пропадать. «Дельфин» местного разлива полностью наш на всю ночь — а в этом номере ты уже ночью бывал, нужно новые горизонты открывать. Хочется стукнуться головой о стенку. Олег бы и рад, да только Игорь свою лапищу подставит под лоб, а потом с корпуса толкнёт в сторону шкафа, чтобы упал в одежду и сразу готовый. Олег закатывает глаза и запирается в ванной. Игорь видел его голым неоднократно, но почему-то сейчас вызывает странное неприятное отторжение, которое Олег переборет через еще пару шотом лимонки.       — Давай-давай! Не хочу, чтобы Марков был главной звездой вечера. Застыв, Олег кусает щеку и неуверенно оглядывается на дверь: по шагам разбирает, что Гром проходится по комнате, посвистывает, а потом с тумбочки его медаль берёт. Короткая тишина на разменный вздох берётся, Игорь будто думает, говорить или нет. Думает плохо, потому что всё-таки произносит:       — А ещё я не хочу смотреть, как он к рыжей тарпеде клинья подбивает! — И Олег умывает лицо холодной водой.

***

Под ногами отполированный чёрный кафель, в нём брызги маленьких приглушенных настенных фитилей отражаются. Олег сливается с общей чернотой, таится в ней, даже находясь в центре внимания, поэтому быстро находит место у бара, где «всё включено», а молодые саблистки, кучкуясь, пьют маргариту. Музыка тихая, по углам даже с уровнем шума от разговоров сравнимая. Всё вызывает у Олега скуку, и потому он берёт у пробегающей мимо официантки с подноса первый бокал шампанского. Не первый, конечно — возразил бы Игорь, если бы сразу же не свинтил отлить и не потерялся бы в компании казанской сборной: там какие-то особые шутники. Беда находит Олега не сразу. Сначала на полусцену выходит знатный мужчина в чёрном бархатном смокинге, в котором Олег смутно узнает бывшего тренера первой московской сборной и нынешнего заместителя министра спорта России, Курдинского. Он монотонно читает речь, поздравляет собравшихся спорстменов с успешным открытием олимпийского сезона, чествует имена героев и …       — Прячешься? — Олег оборачивается. Через угол стойки, поставив на мраморную поверхность локти, сидит Роберт и удрученно и несколько устало улыбается. Так близко не видел его Олег очень давно.       — Не особо. — Свет от бара долетает, их лица обрамляются слабым золотистым цветом, как тут спрятаться. Они синхронно вздрагивают, когда напряжение в микрофоне Курдинского падает и по залу раздается оглушительный громкий писк колонок. После звучит только музыка.       — Поздравляю. — Салютует янтарным стаканом. — Победил и даже не шелохнулся. Олег не отвечает. Слова без смысла раздаются, реагировать на них себе дороже.       — Я смотрел ваш командный финал. — Марков продолжает буднично говорить. Интересно, он сколько за этим местом в ожидании Олега сидел? — Не могу поверить, что такой собранный и угрюмый Олег Волков может быть таким злым и агрессивным под маской, не вяжется.       — Ты ко мне подкатываешь или что?       — пытаюсь клинья подбить. Ещё один. Олег высматривает в поле зрения Трубарёва, тот хватает под руки Вадика и Алтана и тащит к бару.       — Салют! — В отличие от Олега, видеть Роберта парни рады.       — Физкульт-привет, молодежь. Развлекаетесь?       — Пока нет, но скоро начнём. — Денис выгибает губы трубочкой, щурится, рассматривая меню в дымке слабого света и кричит подоспевшему бармену, что будет «сто виски». Маленькая саблисточка с рыжим каре ему подмигивает, но Трубарёв ей салютует правым безымянным пальцем — у него Ниночка есть, на что она с глубоким уважением во взгляде почтительно кивает. Роберт усмехается, остаётся всё таким же невозмутимым и собранно-расслабленным. — Обмываем победу и волчью удачу. Какая, нахуй, удача? Олег так красноречиво переводит на Дениса взгляд, что тот рот захлопывает моментально, гримасничая, прошивает ниткой от уголка до уголка и выкидывает иглу.       — Прости, Олег, только твоё непостижимое умение филигранно фехтовать, принёсшее нам победу. — Почему-то Волков с этого смеётся. Или игоревские шоты наконец-то размягчают душу, приправленные вторым бокалом шампуня. Марков быстро включается в разговор:       — Странное дело — победа. — Лениво и громко протягивает, покачивая стакан в руке. — Ты выигрываешь, но за счёт чего? Олег скептически гнёт бровь:       — Обычно — за счёт попадания в противника.       — Ага. Но победа без риска такая скучная: ни зрителей, ни спонсоров. И говорит это он — Роберт Марков, потерявший в финале три заветных укола, оставшийся один на один с серебряной медалью и, соответственно, поражением. Олег этого не произносит, но глаза его горят красноречиво. Марков усмехается:       — Я проиграл, потому что вышел, рискуя, ты выиграл, потому что не делал ничего лишнего. О нет. Роберт опять в этом настроении.       — А мне казалось, что смысл фехтования в том, чтобы побеждать, а не устраивать зрелище. — И раненую марковскую лодыжку Олег помнит тоже. Вязкое трескучее состояние озлобления, хотя … Скорее усталости морозит кости рядом с этим человеком.       — Сейчас будет лекция о хладнокровии и расчёте? Очень на тебя похоже.       — Ну, хочешь — могу ещё раз объяснить, как правильно делать уколы.       — Персональные тренировки от Волкова? Я польщен. — Он сощуривается и облизывает губы. — Золото делает тебя высокомернее, не замечал?       — Увереннее, я бы сказал. Они оценивающе смотрят друг на друга, затем Марков отпускает ситуацию и чокается с Олегом:       — За тех, кто дерётся. — говорит Олег, усмехнувшись.       — И тех, кто выигрывает. — Роберт ему подмигивает. Рядом всплывает Игорь — веселый и пахнущий текилой. Он хватает Олега и Роберта за плечи, растекаясь в широкой кривой улыбке, говорит:       — Вы ж мои любимые злобные бывшие. Глядя поверх трясущегося громовского плеча, Олег сощуривается. В новом стане медленно тает лёд, и капля ползёт по гранёной стенке. Разумовский здесь. Подсовывая свежую сигаретку за ухо, лавирует меж тел и, неслышно для Волкова, с кем-то зачинает разговор. Рыжая голова на долю секунды скрывается, а потом снова является — Серёжа стоит с двумя динамовскими девушками, обнимается, смеётся. Обернувшись назад, Олег напарывается на точечный пристальный взгляд. Роберт моргает голубыми глазами — не такими синими, как у Разумовского, скорее пепельными, ветряными, — и продолжает улыбаться.       — Кажется, предпочитает прежнюю компанию. —Насмешливо тянет, кивая в сторону Серёжи. Олег спокойно делает глоток, не отводя взгляда от Маркова.       — Родной клуб не позабыть.       — А новая стая не принимает? Присматриваешься, обнюхиваешься? … Или боишься? — Олег чешет подбородок, думает: боится ли? Серёжа сильный и быстрый — но это полбеды. Умный и красивый — вот в чём морока. В какой-то степени Олег Серёге завидует: молодой, уверенный в себе, нерушимый. Олег почти такой же, но уже где-то по пути затерянный. Но любые волчьи шутки он всё равно считает пошлыми и безвкусными.       — Роб, ты с Олегом так открыто не заигрывай, он последнее время у нас очень злой. — Говорит Игорь.       — А когда Олег не был злым, не понимаю. Олег возмущен. Серёжа чует неладное. Рыжая макушка в поле зрения оказываются вмиг, не успевает Роберт добить до дна. Волосы распущены, чуть вьются на концах от душного плотного воздуха, от него же по шее и белым щекам пьяный румянец появляется.       — Почему вы постоянно кучкуетесь?       — Ты считаешь, что я злой? — Внезапно говорит Олег, чем удивляет самого себя. Алкоголь царапает горло и голову. Серёжа оборачивается на Игоря, ищет ответа, но тот пожимает плечами.       — Нет?       — Потренируешься с этой молчаливой язвой десять лет и будешь. — Олегу не хватает Юли, чтобы спихнуть Грома на её стальные женские плечи. Тот хлопает Волкова по плечу, примирительно улыбаясь, говорит глазами: «Шучу, дружок». Серёже, аккуратно приложившему два пальца ко рту в невинном предложении отойти и покурить, Олег как никогда благодарен. У того будто рычажок внутренний срабатывает, так быстро он волковское дурное настроение угадывает. Отставив стакан, Олег спрыгивает с барного стула и идёт за обтянутой чёрной водолазкой спиной. Игорь бегло кричит что-то вслед, что закажет им всем выпить, но Олегу нет желания обернуться. У чёрного выхода не менее душно. Десяток курящих голов, даже не оборачиваются, говорят и дышат дымом, обрамленные последними заходящими лучами. Здесь, в Сочи, солнце садится быстрее, чем дома: земля вот-вот в тени окажется, а в Питере ещё светло.       — Марков забавный. — Первое, что произносит Серёжа, опираясь на стенку. Огонёк красной зажигалки на две секунды освещает лицо, в таком маленьком свете глаза кажутся демоническими и вороньими. лицо Олега скручивается, когда до него доходит. — Или заёбный, пока не решил. Но хорошо, что он не шпажист. Он тебе нравится?       — Что? — Олегово изумление комично.       — Нравится тебе? Или вы реально бывшие? Тогда соре, лезу куда нельзя.       — С ума сойдешь с такими бывшими. Нет, но мы очень давно знакомы. Слишком давно. Серёжа предлагает ему сигарету, Олег не отказывается: сигарета в своей руке кажется ему инородным объектом, неуместным. Серёжа кидает зажигалку — струйка огонька разрезает узкое пространство между ними и подпаливает пальцы; сломанная.       — Ты реально считаешь, что Марков забавный или говоришь это, чтобы позлить меня? — Отделаться от этих слов, как от пощечины, тяжело. Олегу кажется, что он брошенная хозяином собака. Хозяина это, очевидно, смешит.       — Он позвал меня в гости летом, это ещё что за школьный флирт? Бывало. Проходили. Однажды Олегу тоже с пустого места прилетело предложение отдохнуть вместе в Иерусалиме на даче у родителей Роберта. Может, с тех пор он и считает, что звания капитанов сборных делает их врагами — Олег красноречиво отказался.       — А ты бы разозлился? — Голос Серёжи издевательски-наивно звучит. Олег выдыхает дым в сторону, не сводя с щенячьих глаз и выгнутых бровей взгляд.       — На твоём месте связываться с Марковым было бы опрометчивым решением. Он хочет уйти, но тугое внутренне напряжение рассеивается, когда Серёжа берет его за запястье, чтобы забрать обратно в клуб, Олег невидяще — после сигареты голова туманится, — смотрит на его руку, перехватывает, переплетая пальцы, чем заставляет Разумовского обернуться, пошевелить игриво бровями. А только за ручки держатся. Олег не танцует. Обычно. Ему тяжело расслабиться настолько, чтобы не чувствовать стыда или, наоборот, не может расчувствовать хоть что-то, тянущее в танец. Сейчас это «тянущее» — Серёжа, его длинные рыжие волосы, вьющиеся от душного влажного воздуха, и большая лисья улыбка. Что-то до боли в груди животное трепещет в груди — дать этому название Олег не может. Игорь, собирающий состав «Импульса» по кусочкам у бара, неуёмно недовольно цокает, когда Олег и Серёжа подходят последними: жарко и душно, из-за большого количества других спортсменов Волков плечом подпирается к Разумовскому, и даже сквозь два слоя одежды чувствует горячесть.       — За начало Гран-При! — Вадик, красный и пьяный, весь светится. — Спасибо «Кубку России» за это чудесное начало олимпийского сезона. Я лично всё проебал, но и Олимпиада не завтра. Даже такой тупой тост отказывается встречен громким визгом и цоканьем рюмок. Олегу в глаза попадает отраженный от граней перелив золотого света. Он пьёт залпом и опускает рюмку. Серёжа стряхивает со лба волосы, его взгляд расфокусирован и плывуч. Очень кажется Олегу хищным, опасным — Серёжа следит за всеми, и за ним, Олегом, в частности, с кристальной пристальностью, будто пытается подловить. Расслабленный и тотально напряженный одновременно, тихий и громкий, незаметный и яркий — у Волкова голова плавится от контраста. Серёжа предлагает ему слизать соль с своего запястья, глядя нагло, не терпяще возражений — на слабо, — Олег в очередной раз за вечер берёт его за руку, не отрывая взгляда, и проводит языком по коже.

***

Сюрприз от федерации удался. Олег смотрит завороженными — пьяными и сверкающими — глазами на салют: искры разлетаются на чёрном небе, опадают в шумное море и гаснут, снова и снова. Красный, золотой, зелёный.       — А это вообще законно? — Серёжа плетёт языком, его голос теряется в шуме воды, в чужих разговорах, в остатках раздающей музыки, он пытается собрать волосы в хвост, постоянно теряя равновесие, стоя босиком на камнях. Где серёжины туфли — неизвестно, Олег готов уже подхватить на руки, только бы не упал. Синие глаза переливаются в свете полуночных блесток.       — А чё — нет? — Трубарёв вытирает мокрые от пены руки о рубашку.       — Блять, да море же засоряется! — Дену решительно нечего ответить, и он от Разумовского быстро отстаёт. Когда остальная команда — и пара десятков еще более менее трезвых — спортсменов возвращаются в зал, Серёжа умоляет Олега остаться на улице.       — Тебе плохо?       — Да. Хуйню диджей включил. Пошли траву потрогаем. — Когда Олег остаётся в явном замешательстве, Разумовский катит глаза. В ночи сложно разобрать, что он имеет ввиду. — Да погуляем, пройдёмся, подышим воздухом. И Олег соглашается, махнув через плечо Игорю рукой: потом как-нибудь вернутся, если чёрный выход, через который всех выпустили во внутренний двор и до пляжа, не подопрут ничем. На манер Серёжи Олег снимает обувь и несёт её одной рукой, пока второй держит Разумовского за плечи, чтобы не свалился, тот в ответ пальцами олеговскую спину игриво поглаживает. Первая большая волна касается голых ног, и это приятное ощущение — резь гальки и мягкость воды. Солёный запах за эти дни привычно впивается в нос. Когда Олег моргает, на веках всё еще отражается свет золотого салюта.       — Это как массаж ступней, только бесплатный. — Серёжа захлёстом ноги брызгает против волны водой. Его неустойчивое тело норовит качнуться вбок.       — Пьяный массаж — это сомнительное удовольствие. — Олега передёргивает. — Но мне нравится запах солёной воды.       — Такой ты закоренелый петербуржец. Олег пожимает плечами и в отместку дёргает Серёжу за волосы, тот шипит. Алкоголь делает Волкова поддатым на чувства — ему вдруг кажется, что время сильно ускоряется, мир вокруг становится таким простым и понятным: не сложнее узора на камнях под пальцами. Серёжа внезапно вспоминает, что никогда прежде не видел море. Его лицо вспыхивает идейным светом и искренним восторгом:       — Искупаемся?       — Бля, Серёж. Вот так сразу: с корабля на бал? Волковское отчаяние и неудовольствие Серёжу не останавливает: алкоголь мысль о море подогревает и разгоняет с такой скоростью, с какой не срабатывает кнопка в наконечнике шпаги. В обычной ситуации Олег бы остановил, сейчас — сам стягивает футболку. Бесстрашие Серёжи, и в обычное время не имеющее эквивалентов, сейчас бьёт Олега под дых: тот, не думая ни о чём, скидывает и водолазку, и, путаясь, стягивает брюки, остаётся в одних трусах и идёт в море, навстречу волнам. Неустойчивые камни под ногами трепещут. В Волкове нет столько прыткости, но он торопится догнать.       — Только бы сигаретки не намокли. — Серёжа ёжится от холода, но упрямо идёт в вперед. — Ты че застрял? Олег смотрит на Серёжу — по пояс в воде и не останавливающегося на этом — как на сирену, зовущую вглубь. И то, что был банкетный зал, и салют, и команда, и медаль — всё становится неважно в этот момент. Или это текила сладко нашептывает ему блаженные мысли? Волков входит в воду быстро, ровняется с Серёжей и прежде, чем успевает сам нырнуть, теряет Разумовского из виду. Хлопок, и того нет. Напоследок ему остаётся только громкой усмешка, и рыжая голова исчезает в прибрежной волне. Серёжа ныряет как рыбка, весь, от пяток до макушки проваливается под воду и всплывает, унесясь течением два метра, на глубину. Тёмная вода тянет силы, и Олег, отпуская вязкое напряжение в мышцах, проваливается в воду сам. Под толщей кажется, что где-то на расстоянии раздаётся музыка, шпаги хлёстко летят по воздуху, Марков смеётся — всё кажется таким далеким и сглаженным. Олегу тепло, вода поглощает всю боль тела: каждый синяк, гематомe, его колющую резь в сердце. Это ощущение словно сон подхватывает Волкова, и он отдаётся сполна. Но это не вода, это руки держат Олега. Когда он всплывает, чернота воды продолжается чернотой неба, резкий вздох ощущается горячим обжигом по горлу, Волков распахивает глаза — Серёжа держит его под водой, их ноги не касаются дна, они почти левитируют, почти парят. Олегу кажется, что он впервые видит его лицо настолько близко: вода стекает по бледной белой коже, волосы темнее обычного, расплываются вокруг ореолом. То, с какой уверенностью Серёжа хватается за него, наталкивает Олега на мысль:       — Ты не пьяный, да? Нет, кажется, не пьяный. Взгляд у Серёжи крайне прямой и резкий, впивается в волковскую душу.       — Больше нет. Ситуация вдруг опаляет: они в воде, посреди ночи. Это запрещено, скорее всего, и им влетит пиздов, если охрана увидит оставленные на берегу вещи и две головы над гладью. Если бы Прокопенко узнал, пожурил бы его пальцем? Это не так страшно, как если бы Алла Игнатьевна прознала — не только бы пожурила и не только пальцем. Серёжа изменения в его лице сразу ловит и брызгает водой, которая попадает Олегу в нос, и он кашляет.       — За что?       — Ты слишком громко думаешь. Расслабься. — Серёжа отплывает, ложится на воду звездой и рассматривает небо. В воде он кажется совсем лёгким. Спустя несколько минут, замёрзнув, они выплывают и сидят, чуть трясясь, на берегу: ждут, когда остатки воды стекут с тел. Олегу это кажется чрезвычайно интимным, и он усмехается. Серёжа снова оборачивается, левой рукой, которой он обнимал себя за колени, тянется, чтобы провести пальцем по прямой линии челюсти, Олег смотрит в ответ и не шевелится. Ледяное касание ладони вызывает мурашки, но даже из-за них он не смеет сдвинуться. Хрупкость и мягкость момента Олега очаровывает, сердце гулко бьётся в ушах и в горле. Серёжа грустновато поглядывает на свои вещи — теперь ему реальнее оценить обстановку. Холодная вода отрезвляет, или он всё время нагло врал.       — Ты поможешь мне найти мои туфельки, прекрасный принц?

***

Позже, глубой ночью, близящейся к предрассветному утру, Олег возвращается в номер: его волосы частично влажные и сухие от соли. Он наскоро умывает лицо холодной водой и выходит перед коротким сном на балкон. Свежо. Олег не чувствует своего тело, оно устало и измучено соревнованиями, алкоголем и людьми, но он всё равно на миг замирает, чтобы привести своё беспечное нервное сердце в порядок. В кармане брюк, вместе с телефоном и карточкой, лежит зажигалка Серёжи.