Пионы и О́ни

Срезая поздние лилии в крошечном саду за поместьем, Киоши складывала их на сгиб локтя. Белые и оранжевые лилии хорошо будут смотреться в главном коридоре. Высокий ворот строгого платья скрывал побледневшие синяки на шее, оставленные Вэйдуном. Она осмотрела цветок, выискивая малейшие признаки увядания. — Ты ведь Киоши? — Госпожа Киоши, для тебя, — обернувшись, холодным тоном поправила она. — Или госпожа Камо. Ты не старшая жрица, чтобы обращаться ко мне по имени. Девушку звали Ха́на, и недавно ей исполнилось девятнадцать лет. Со стороны её можно было принять за сестру Пайрин — длинные серебристо-белые волосы, тонкие щиколотки и запястья, высокий рост. Вот только аметистовый взгляд похищенной жрицы горел злобой. Она фыркнула, вечерний ветер развевал белые волосы, не собранные в прическу: — Я знаю, что твоя участь не лучше моей. Служанки мне всё рассказали, — Хана, решив, что завладела вниманием собеседницы, подошла к маленькому пруду, присела и опустила тонкую ладошку в воду. Длинные волосы закрывали юное лицо. — У подножья той горы есть монастырь, — продолжила Хана. — Если мы ночью украдем лошадь, то сможем сбежать, можем забрать ту девочку, если хочешь. На монастырь даже этот, — в голосе жрицы задрожало отвращение. — Не посмеет напасть. Что скажешь? Киоши не ответила, продолжая срезать цветы. В воздухе стояла липкая вечерняя духота, небо над горами потемнело, пахло перезрелыми плодами и грозой. Казалось, всё вокруг замерло на мгновение — ни дуновения ветра, ни жужжания насекомых, ни шелеста травы. Тревога природы передалась и Киоши. Собрав с два десятка свежих и красивых цветков, она, наконец, обратила своё внимание на молодую жрицу, невольно задумавшись об их похожем и таком разном положении. — Что я скажу? — она тяжело вздохнула. — Скажу, что, если решишь сбежать, я поймаю тебя и лично вырву глотку. — Как… как ты можешь так говорить? Ты ведь тоже пленница! — Хана задрожала, в глубоком вырезе халата показались разбитые коленки. Киоши подошла к ней и, вложив ей за ухо оранжевую лилию, страшно улыбнулась в ответ: — Я соткана из горя, праха и тоски. Проводив её глазами, Хана перевела взгляд на балкон второго этажа, где за ними наблюдал ухмыляющийся Рёмен. Скривилась и одними губами произнесла: «Я сделала, как ты велел». Распаренная после бани, Киоши, сидя на кровати, расчесывала влажные волосы, задумчиво уставившись перед собой. Вопрос выживания, точнее выживания с выгодой для неё, стал первостепенной задачей, поэтому жизнь, а тем более мнение игрушки Рёмена, её не волновало. Однако, она надеялась, что у красивой игрушки не хватит ума настроить господина против неё. Дверь открылась, впуская в комнату запах лилий из коридора и Рёмена в тонкой хлопковой одежде для сна, влажные волосы в беспорядке. Мысль о том, что он был в бане после неё, смутила девушку. — Господин? — она плотней прикрыла ворот дзюбана бледно-голубого цвета, синяки на шее почти сошли, но ей не хотелось, чтобы Рёмен видел их. До этого момента в её комнату заходил только муж и служанки. Он молча закрыл за собой двери, присел на подушечку за письменным столом, где лежали испорченные неверным переводом бумаги и чистые листы. Сложил ноги в позе лотоса, поставил локоть на коленку и бутылку вина на стол. Тонкая ткань светлой рубашки натянулась на крепкой спине, расслабленная поза и босые ступни. — Иди сюда. Отложив гребень, она накинула тонкий халат, но не стала завязывать пояс, и изящно села на колени напротив мужчины. Словно из воздуха возникли две маленькие чашки, такие простые и совсем неподходящие для вина. Вино оказалось из Китая — гранатовый, слегка терпкий вкус приятной прохладой коснулся губ и языка девушки при первом глотке. — Расскажи мне что-нибудь. — Господину стало скучно? Быть может, в следующий раз ему стоит взять двух жриц? Рука, подливающая вино, не дрогнула. Киоши только сейчас осознала — в первый раз в жизни ей подавал напиток мужчина, а не она. — Быть может, мне стоит отдать тебя Вэйдуну? — передразнил он насмешливо. — Вы ведь знаете, я приму любое Ваше решение. — Почему? Почему ты так покорна мне? Киоши посмотрела в его мужественное лицо, в полумраке похожее на жуткий лик óни. Она знала, за красивым лицом и спокойными речами скрывается страшный человек. Помнила отрубленную голову мужа, разрезанную на части Юну и его улыбку, слышала, как ночами кричит и плачет Хана, видела, в каком состоянии выносили тела из его кабинета. Рёмен оставлял за собой трупы, боль и кровь. — Скрывать проклятую энергию меня научила старшая сестра Ая, перед тем как её отдали замуж за сёгуна. Из-за детской наивности я решила, что если вдруг окажусь не шаманом, то меня не увезут далеко, а может и вовсе отдадут в храм при крепости. Так и вышло — после моего восемнадцатого дня рождения отец решил выдать меня за Тосио Цая — преданного лично ему самурая. Цай был старше меня, его первая жена умерла в родах, но хорош собой, приятен в общении и жил недалеко от нас, — Киоши перевела дыхание, мягко, но настойчиво забрала бутылку у молчащего Рёмена и разлила по чашкам. Выпили, она засмотрелась за острым языком, слизавшим капли вина с губ. — Я, правда, хотела быть хорошей женой и хозяйкой, любящей матерью. Мне виделась мирная, спокойная жизнь. Накануне свадьбы Цай крепко поругался с отцом, и чтобы приготовления не пропали даром, меня отдали за Дзина Тадаси, сына одного из отцовских генералов. В ночь после свадьбы молодой муж, уложив меня лицом в кровать, быстро взял меня сзади и ушел. Уже после я узнала от служанок, что Дзин предпочитал совсем юных девушек. — Насколько юных? — охрипшим голосом поинтересовался Рёмен. — Очень юных. Тех, что ещё ни разу не кровили. Я же ему была противна. Юна Тадаси — властная и хитрая женщина, она понимала, что ребенок, рожденный мной, может оказаться шаманом, поэтому, выяснив у служанок мои белые дни, отправляла сына ко мне раз в месяц, уже готового к соитию. Даже думать не хочу, каким образом он достигал такого состояния. Вот только она не догадывалась, что сын её стал бесплодным — моими стараниями, — Киоши улыбнулась. — Не хотелось рожать от такого мерзкого выродка. Я не предполагала, как сильно пригодятся те записи, которые я переводила для отца. Сначала думала пить снадобье сама, но посчитала, что, если вдруг родит одна из малолетних жертв Дзина, буду выглядеть бесплодной и дам шанс избавиться от меня. Так продолжалась два года. Однажды Дзин пришел очень пьяный и злой, он начал кричать, как я противна ему и что он не сможет выполнить мужской долг с такой коровой, — девушка задумчиво пожевала нижнюю губу. В груди стало больно от всех воспоминаний, больно, что она воплотила их в слова. Рёмен, казалось, не шевелился. — Я очнулась, когда вогнала шпильку ему в плечо — он раздевал свою девятилетнюю сестру. После той ночи Пайрин поседела и перестала говорить, а я превратилась в изгоя. Меня не казнили и не сослали лишь потому, что я Камо, они не посмели бы так оскорбить своего господина. Ты спросил, почему я так предана тебе? Потому что я их всех ненавижу — своего отца, аристократов, всех, кто решил, что имеет право распоряжаться чужой жизнью, — голос девушки низко завибрировал, зеленые глаза потемнели. — Пусть наши цели не совпадают, но я знаю — ты что-то ищешь, и это что-то даст тебе невероятную силу. И если, обретя её, ты пойдешь по трупам знати до самого Императора, я буду предана тебе до конца своей жизни, — она устало прикрыла веки. — Прости, господин, наверное, я утомила тебя своим длинным рассказом. Рёмен не ответил. Она открыла глаза, нахмурилась — приятно было показывать эмоции, а не держать пустое идеальное лицо. Потянувшись через стол, он взял её за руку и поцеловал внутреннюю сторону ладони. — Клянусь, я подарю тебе голову твоего отца, Кио Камо. Киоши улыбнулась, в животе завязался теплый и беспокойный узел от касания теплых губ и данного обещания: — Благодарю. Это будет самый лучший подарок в моей жизни. *** Глупо, но её украли в нескольких часах езды от поместья — Киоши, в сопровождении отряда из шести человек, ездила в соседнюю деревню пополнить запасы готовых лекарств и трав. Рёмена очень заинтересовали её способности после ночной беседы. Возвращалась девушка в приподнятом настроении — в деревне встретился бродячий торговец, и помимо покупок у аптекаря, Киоши приобрела косметику, несколько рулонов белой ткани и очень старый свиток, исписанный древними письменами. Торговец клялся, что на нем хранится секрет мужской силы, но девушка перевела слова «лечение, дух, энергия», что не могло заинтересовать. На узкой лесной дороге, зажатые между бамбуковыми зарослями, они попали в засаду — сверху полетели десятки стрел, а Киоши, не успев ничего понять, получила удар по затылку и потеряла сознание. В горле пересохло, а голова болела. С трудом открыв глаза, первое, что она увидела, — каменный потолок, затянутый паутиной и копотью, трещины расходились по камню загадочным узором. Тихо застонав, девушка дотронулась до затылка — волосы спутались с кровью из раны в грязный влажный ком. — Прости за голову, но так было необходимо. Киоши медленно повернулась на голос — в темном углу маленькой комнаты заброшенного святилища, на полу сидел Тосио Цай. Её несостоявшийся муж, постаревший на семь лет — в черных волосах появилась седина, но доспех также ладно сидел на крепкой фигуре мужчины. Он слабо улыбнулся ей. — Твой отец послал забрать тебя. Но она перестаралась, оглушила, на случай если ты испугаешься. — Она? — хриплым шепотом уточнила девушка. — Твоя младшая сестра, Мэдока. Она снаружи, с воинами, отряд очень мал, приходится быть всегда на стороже, — Цай протянул ей крепкую, мозолистую ладонь. — Знаю, что тебе плохо, но нужно ехать. Возьму тебя на свою лошадь. Киоши, словно не заметив его руки, осторожно поднялась на локтях, затем села, стараясь не обращать внимания на тошноту и легкое головокружение: — Нет. Отпусти меня, иначе он всех убьет. — Ты о том шамане? — мужчина покачал головой. — Он занят сегодня, встречает гостя, пока поймет, что случилось, мы уже будем далеко. «Он занят», — пронеслось в голове. Откуда они знают? — Ты не понимаешь… Игнорируя слабые попытки увернуться от его рук, Цай мягко поднял девушку на ноги, нежным взглядом мазнул по лицу. — Я понимаю — тебе страшно, любая бы боялась. Пойдем, я заберу тебя к себе, поженимся в саду, под грушей. Её плоды я привозил тебе осенью, помнишь? — Помню, — прошелестела она в ответ, — сочные и крепкие груши золотистого цвета, он привозил полный ящик для всех Камо, но лично Киоши отдавал самые вкусные и спелые. — Пойдём, — положив руку ей на лопатку, он мягко толкнул девушку к выходу, но та не пошевелилась. — Я всё помню, Тосио Цай. Вот только служу я другому. — Хватит. Прекрати нести вздор! Будешь упрямиться, мне придётся связать тебя, хоть мне и не хочется. Ловко и быстро, словно атласная лента, Киоши вывернулась из его рук, приняла стойку, выставив перед собой ладони. Затошнило. Цай по-доброму улыбнулся: — Киоши, да что с тобой? Она глубоко вдохнула, и нос прочеркнула красная тонкая полоса, распущенные волосы зашевелились от невидимого ветра, словно живые. На кончиках пальцев, набухая, возникли капли крови, тут же вытянулись в тонкие острые иглы и словно затвердели. — Не отпустишь — убью. — Ты… ты маг? Цай шагнул, и Киоши, резко крутанувшись, толкнула ладони вперёд — кровавые иглы полетели в мужчину, вонзились ему в лицо и одна — в зрачок, тёмной густой каплей он поплыл из глаза. Мужчина дико закричал, кинулся на девушку. Она расставила ноги широко, в руке создался тонкий острый нож, и, не мешкая, Киоши вогнала оружие Цаю в шею, глядя ему в уцелевший глаз. Кровь хлынула из раны быстрыми толчками, попала на лицо и губы, почему-то имея привкус груш. Мужчина что-то прохрипел, медленно оседая на пол, заливая вокруг себя всё кровью. Наблюдая за смертью старого друга, Киоши несколько раз вздохнула, её мелко трясло — ещё никогда в жизни она не чувствовала себя такой сильной. Никогда прежде ей не было так горько. Она плавно крутанула кистями — капли крови поднялись с тела Цая, теплые, ярко-алые, дрожащие в предвкушении. Легкими движениями рук, словно из танца, она заставила капли повиснуть над головой, подобно жуткому украшению для волос. Отец однажды сказал, что кровью тех, кто любит тебя, управлять легче собственной. Не солгал. По коридору она быстро нашла выход — через прямоугольник слепило закатное солнце, на его фоне четко выделялся высокий силуэт с алыми волосами — Мэдока. — Киоши! — та обернулась, не опуская выставленную вперед руку — плотный красный сгусток над ладонью пульсировал, принимая форму то многогранника, то шара. — Киоши, что случилось? Помоги мне! Перед сестрой стоял невысокий парень в монашеском одеянии, с белыми волосами и алыми глазами, лицом тонким и красивым, словно небесная дева. Рядом с ним — трупы воинов в доспехах охраны Камо — юноша перебил весь отряд. Киоши осмотрела Мэдоку — в мужской одежде, красивая, непоколебимая. Вздохнула и, остановившись, направила в её сторону руку. Капли крови над головой ожили, зашевелились, потянулись в сторону младшей сестры. — Уйди, Мэдока, иначе пострадаешь. — Что? Откуда кровь? Мэдока Камо, последняя из пяти дочерей, чуть растерялась, отвлеклась, и незнакомец воспользовался заминкой: его лицо исказилось, потеряв прежнюю невозмутимость, между разведенными руками заискрила ледяная стрела — мгновение — и её наконечник утонул в груди девушки. Она закричала, упала на колени, шар над её ладонью взорвался сотней острых лучей, один из которых оцарапал щеку Киоши и лоб юноши. Глядя на тело сестры, Киоши показалось, что она задыхается — грудь сдавило стальным обручем, сердце грозилось проломить ребра. Юноша вытер лоб широким рукавом. — Иди вниз, он ждёт. Девушка осмотрелась — они стояли на вершине холма, у заброшенного святилища, солнце почти скрылось за горизонтом, вечер несмело наступал, неся за собой прохладу, и убитые парили, как горячие источники зимой. Пахло кровью. Снова затошнило, отвернувшись, она встретилась глазами с удивленным мертвым взором Мэдоки. Затрясло, из горла потянулся низкий вой. — Эй, — беловолосый незнакомец крепко схватил её за плечи и встряхнул. — Всё хорошо, иди вниз. Кивнув, стараясь не смотреть на мертвецов, Киоши, прихрамывая (предсмертная атака сестры задела ногу), подошла к спуску — каменные ступеньки вросли в землю от времени. Её ожидал всадник на огромном вороном коне. Горло сжалось от слез. — Господин. Рубашка и штаны, пропитавшись кровью, неприятно липли к телу, словно вторая холодная кожа. Осознав, что всё ещё держит при себе кровь Цая, Киоши движением пальцев заставила упасть её в пыль. Остановилась перед Рёменом и глубоко поклонилась. — Господин. Спасибо, что нашёл меня. Он недовольно цокнул, дернул уголком рта. Скрестив руки на груди, молча ждал чего-то. Киоши выпрямилась, чувствуя себя бесплодным призраком — тело вдруг перестало слушаться, злое лицо Рёмена поплыло. Мужчина поймал лишившуюся чувств девушку, большим пальцем стёр чужую кровь с её губ. — Ураумэ!