Пионы и О́ни

Единственный факел на стене длинного тёмного коридора чадил густым горьким дымом. Слабое оранжевое пламя трепетало на сквозняке. Сырость и холод проникали до костей, слабое дыхание вырывалось изо рта едва заметным белесым паром, оседало на чёрных длинных волосах, в беспорядке рассыпавшихся на плечах. Обнажённый торс, покрытый синяками и разводами крови, казался твёрдым и бледным, словно статуя давно забытого бога. Пленник не двигался — прикрыв глаза, он считал вдохи и экономил силы. Они ему скоро понадобятся, он чувствовал это. Колени от долгого стояния на полу словно примёрзли к грубому камню; запястья, скованные широкими браслетами внутренней стороной друг к другу, давно потеряли чувствительность; тугой ошейник из тусклого, отливающего медью металла сдавливал горло, крадя дыхание. Длинная крепкая цепь, соединяющая кандалы с ошейником, крепилась к кольцу в стене. Мужчина терпеливо ждал и дышал. Плоский живот поднимался и опускался в такт размеренному дыханию — особенная техника, позволяющая собрать крупицы проклятой энергии, не заблокированной магическими артефактами, надетыми на него. Он слабо двинул — первое движение за долгие дни — длинным указательным пальцем, чувствуя, как на кончике затрепетала его сила, ледяная и колючая, как буйная горная река зимой. Вэйдун довольно улыбнулся и, вскинув голову, сделал глубокий вдох полной грудью. *** Повязка слабо пахла травами и приятно холодила горящую огнём руку. Лекарь, древний старец, трясущимися, раздутыми от долгой болезни пальцами накладывал лечебную ткань на только что залеченный им перелом. Киоши помнила его с самого детства, уже тогда шаман, способный лечить своей техникой чужие раны, был чудовищно стар. Вошедшему в лазарет Широ хватило одного беглого взгляда на растрёпанную и красную Киоши, прижимающую к животу перевязанную руку, и довольно ухмыляющегося Рёмена, стоящего в дальнем углу, чтобы понять всё. Девушка сама чувствовала запах разврата, исходящий от неё: мужской пот, пропитавший её кожу, аромат раздавленных пионов и семени, засыхающего у неё на бедре под дзюбаном. — Что произошло? — Я была неосторожна и поскользнулась, показывая господину теплицу, — тихо ответила Киоши, пристально смотря на брата. — Всё хорошо, не волнуйся. Стиснув зубы, Широ медленно кивнул, взгляд, полный презрения, на мгновение метнулся на Рёмена. Но молодой глава клана быстро взял себя в руки, не позволив ярости овладеть разумом. — Господин, в коридоре ожидает служанка, она покажет покои. Продолжая похабно ухмыляться, Рёмен направился к двери и, поравнявшись с Киоши, лениво бросил: — Думаю, я знаю, где буду спать. Девушка вспыхнула от его слов, почти услышав, как брат скрипнул зубами. Едва они остались наедине, не считая лекаря, Широ набросился на неё. — Что ты сделала? — Лишь доказала искренность своих слов. — Легла под него? Киоши, ты вдова, не относившая положенный траур по мужу, а уже спишь с другим мужчиной. — Думаешь, у меня есть выбор? — зашипела она в склонившееся над собой потемневшее лицо Широ. — Если он чего-то хочет, то берёт. — Я был лучшего мнения о тебе, сестра. Думал, ты нашла к нему подход своим умом и хитростью, ты же просто раздвинула ноги. Киоши ничего не ответила, продолжая в упор смотреть на брата с нечитаемым выражением на осунувшемся лице. Казалось, с трудом разлепила сухие губы. — Где отец? — В темнице. — С Вэйдуном? — Нет, в другой темнице, — Широ с нажимом выделил последнее слово. Девушка едва подавила дрожь — Кио Камо заперли в тесном железном саркофаге, покрытом древними письменами — и металл, и знаки блокировали проклятую энергию. Она явно представила обессилевшего от злости и потери крови, такого беспомощного отца и слегка улыбнулась. — Хорошо. — Постарайся не оставаться с Рёменом наедине. Я не допущу, чтобы в моем клане оказалась падшая женщина. Когда Широ закрыл за собой дверь, Киоши, словно в пустоту, тихо произнесла: — Лекарь, дай мне средство, чтобы я не понесла. ***        Омывшись в купальне, Киоши, охваченная внезапной тревогой, металась по своей комнате, не находя сил уснуть. Мысли её всё чаще и чаще возвращались к Вэйдуну — она держала его на случай, если вдруг впадёт в немилость Рёмена, и ей нужно будет задобрить его. Вот только она понимала, что каждая минута, проведённая Вэйдуном взаперти, приближает саму Киоши к чему-то страшному. Девушка не знала, насколько он силён, сможет ли он справиться с подавляющей аурой оков. И как к этому отнесётся сам Рёмен, узнав, какого важного пленника она скрывает. Руки мелко задрожали, а разум твердил, что она должна отдать предателя прямо сейчас, чтобы не усугубить ситуацию. Два тонких ключа холодили ей шею — первый открывал замки на кандалах заключённого в темнице, второй подходил к замку небольшого сундука, хранившегося в сокровищнице отца. Киоши подозревала, что именно там лежал свиток со столь нужным Рёмену ритуалом. Девушка замерла, испуганная трепетанием пламени свечей от сквозняка открытой двери — в проёме стоял Рёмен, за его широкой фигурой мельтешила растерянная служанка. Киоши отпустила её небрежным взмахом руки, во все глаза рассматривая мужчину: влажные волосы зачесаны назад, на сильном загорелом теле лишь хакама и тёмно-красный, с золотой вышивкой хаори. Похоже, он пришёл к ней на обратном пути с источника. Не говоря ни слова, Рёмен закрыл за собой дверь и, осматриваясь, прошёл по комнате к футону. Киоши, странно мотнув головой, направилась к зеркалу и начала расчесывать длинные волосы черепашьим гребнем, через отражение наблюдая за ним: отбросив одеяло в сторону, мужчина удобно сел, скрестив длинные ноги, и, насмешливо улыбаясь, следил, как она следит за ним. — В Лисьей Норе мне нравилось больше, — прервав затянувшееся молчание, задумчиво проговорил Рёмен. — Почему? — Горный воздух, простор для духа и тела. Здесь же, — он обвёл взглядом низкий потолок. — Слишком много камня, сыро и мрачно. Неудивительно, что ты выросла такой унылой. — Значит, ты не останешься здесь надолго? Рёмен согласно хмыкнул в ответ, его рассеянный взгляд бродил по тёмным стенам, мебели и цеплялся за мелкие женские вещицы: красивый веер и сложенный зонт у стены, выцветший от времени гобелен с ветками красной камелии, приоткрытую шкатулку, полную украшений, бумажный фонарь и раскрытую книгу рядом; низкий изящный столик, украшенный вазой с букетом пышных пионов нежного розового цвета. — Верно. Мне здесь не место. Как и тебе. Черноволосая поймала внимательный взгляд, направленный на неё. Повела плечом. — Господин желает, чтобы я отправилась с ним? — А ты хочешь? — Как пожелает господин. — Я спросил, хочешь ли ты, а не чего желаю я. Киоши глубоко вдохнула и опустила голову, волосы закрыли её лицо от пристального алого взгляда. До боли сжала гребень в ладони, чувствуя, как твёрдая поверхность впивается в нежную кожу. — Я знаю, что ты не собираешься меня забрать. К чему такие жестокие вопросы? Военный поход — не подходящее занятие для такой слабой женщины, как я. Что касается любовных утех… На твоём пути будет много городов и борделей. Рёмен опасно прищурился и неожиданно рассмеялся: — Умная лисичка. Значит, останешься здесь и выйдешь замуж по указанию брата? — Да. Я — Камо. Это мой долг перед кланом. Рёмен презрительно фыркнул. Толстые вены напряглись на запястьях. — Не ты ли говорила, что готова пойти за мной, чтобы собственными глазами увидеть, как я уничтожу всех аристократов? — Если господин пожелает, я приеду в столицу вслед за ним, поднимусь по ступенькам императорского дворца, залитыми кровью, и склонюсь перед ним, сидящим на троне. — Подойди. Отложив гребень, Киоши неторопливо, сжимая холодные руки в кулаки, приблизилась к нему. Рёмен с любопытством склонил голову на бок. — Ты боишься меня? — Все боятся. Он за пояс подтянул её к себе ближе и, не выпустив шёлковую ленту из пальцев, принялся неторопливо развязывать узел нижнего платья. — Господин? Рё…рёмен… Распахнув длинные полы одеяния, он прижался щекой к её животу, ластясь, словно большой кот. Руки его, непривычно мягкие и нежные, легли на бёдра девушки, пока она продолжала стоять столбом. Нежась о живот, мужчина поцеловал кожу под рёбрами, чередуя прикосновения губ и ласки подбородком, щекой и носом, опускаясь ниже, сжимая пальцы на бёдрах всё сильнее, словно опасаясь, что она попытается вырваться. Вздрагивая от приятных прикосновений, распыляющих в ней жар, Киоши несмело запустила руки в мягкие волнистые волосы, перебирая пряди. Когда широкий горячий язык длинным размашистым движением коснулся складок, она тихо застонала, сжимая его волосы. Его хватка стала крепче, движения языка глубже и настойчивее, мужчина вжался лицом в её бедра, целуя чувствительную пульсирующую точку, толкаясь языком вглубь. Дыхание перехватывало, всё тело горело огнём; умелые ласки рождали покалывающие разряды в пояснице, стремительными молниями распространяющиеся по позвоночнику. Она опустила взгляд и задохнулась от представшего её взору зрелища — жестокий кровавый тиран, закрыв глаза, словно от удовольствия, дарил ей ласку, поглаживая и сжимая ягодицы девушки, подбородок и даже кончик длинного прямого носа блестели от её соков. Сдавлено выдохнув, Киоши вся сжалась от резкого наслаждения, сковавшего её тело, и бессильно завалилась вперед, на него. Этой ночью Рёмен брал её несколько раз, мучительно долго и сладко, отчего она рассыпалась на тысячи осколков под ним, а настойчивые требовательные ласки мужчины возрождали её вновь. Утомлённый долгим днём и ночными забавами, он уснул, обнимая разомлевшую и довольную девушку под грудью, широкой ладонью касаясь места, где ощущалось частое сердцебиение. Киоши резко пробудилась, не понимая, что именно вырвало её из дремоты. Рядом спал Рёмен, даже во сне не перестав её обнимать. Она не сдержала улыбки — сейчас, впервые проведя ночь с мужчиной, она была просто счастлива. Счастьем обычным, тихим и женским. В комнате было ещё темно, до рассвета оставалось не больше часа, свечи успели догореть. Пошевелившись, с удовольствием ощущая тупую приятную боль во всём теле после ночи любви, Киоши теснее прижалась спиной к горячему боку мужчины и закрыла глаза. Тихий, едва уловимый для человеческого слуха шорох не дал ей уснуть. Девушка широко раскрыла глаза, в панике рассматривая густую плотную темноту, явно ощущая чьё-то присутствие. Очень знакомое, родное. Сердце стучало набатом прямо в ладонь крепко спящего Рёмена. Плотная, чуть темнее, чем царящая вокруг тьма, высокая тень выступила из угла. Быстро и бесшумно, как дух, рванула к постели. В сером, едва занявшемся рассвете, пробивающемся в небольшое окно, хищно сверкнуло лезвие сай. Не успев вскрикнуть, Киоши бросилась вперёд, закрывая собой Рёмена. Тонкое и холодное лезвие раскалённым прутом вошло ей под ключицу; охнув, девушка перехватила тонкое запястье, держащее оружие, и, мгновенно сотворив клинок из крови, вогнала его в вязкую темноту, где, по её представлению, должно находиться лицо нападавшего — кровь, твердая, как сталь, прошла легко, не встретив сопротивления. Рука дрогнула, и Киоши удовлетворенно выдохнула, осознав, что удар достиг своей цели. — Киоши! Девушка вздрогнула. Слишком знакомый голос… — Как ты могла? — лихорадочно, злым шёпотом прохрипела Имир Камо — клинок попал ей в горло. — Предала отца и брата, легла под этого ублюдка и, — кровь хлынула изо рта пузырями. — Заслонила его собой. — Киоши, — давно проснувшийся Рёмен сжал пальцы на её плече и потянул на себя. — Отодвинься, — коротко приказал он. Она не пошевелилась, невидящими глазами смотря на белое лицо матери, различимое в слабом свете. Густая и горячая кровь заливала ей бёдра, материнские пальцы, когда-то нежные и самые ласковые на свете, железными тисками держали её за предплечье. Пахло розовым маслом. — Ты сдохнешь, как собака, и твоё имя забудут, — содрогаясь, Имир издала тяжёлый булькающий вздох и, упав в ноги дочери, умерла. Киоши, словно не чувствуя боли от ранения, нанесённого матерью, и не слышавшая Рёмена, зовущего её по имени, согнулась под тяжестью совершённого ей поступка и тихо завывала, хоть и глаза её оставались сухими.