Пионы и О́ни

Страх — лучшая мотивация. Страх за свою жалкую жизнь, за жизнь старшего брата и его беременной жены. Страх за него — мужчину с жесткими руками и злыми глазами. Разве можно бояться кого-то и за кого-то одновременно? Терзать тревожными мыслями беспокойный разум, проведя ночь в одиночестве, не сомкнув глаз? В конюшне было почти так же холодно, как на улице. Пахло прелой соломой и навозом — слуги ещё не приступили к утренней уборке. Изо рта вырывались плотные облачка пара и инеем оседали на подрагивающих ресницах. Кутаясь в короткую меховую накидку, Киоши неторопливо шла вдоль денников, бросая осторожные взгляды на породистых боевых коней. И хотя им холод не страшен, она подумала, что стоило хотя бы зажечь несколько закрытых жаровен — от холода ломило пальцы. Животные провожали её влажными умными взглядами и, не сочтя интересной незнакомую женщину, возвращались к овсу в кормушках. Рёмен ухаживал за своим конём лично — положив ладонь на крепкую высокую спину, он медленными, выверенными движениями, в которых чувствовался большой опыт, чистил крутой бок жесткой щеткой. Конь, словно заигрывая, толкался широким лбом ему под руку и мешался, подковы глухо стучали по земляному полу. Киоши остановилась, не дойдя несколько шагов, опасаясь приближаться к грозному зверю. Мельком осмотрела плащ Рёмена, небрежно брошенный на тюки с сеном, и его обнаженные запястья — мужчина закатал рукава выпущенной поверх хакамы рубахи. Она поёжилась. — Как его зовут? — Кадзан, — коротко ответил мужчина, не отрываясь от своего занятия и не поворачивая головы. Девушка сочла это недобрым знаком. Напряжение повисло в морозном воздухе, словно фрагмент дорогого стекла — задень, и оно со оглушительным звоном разлетится, раня осколками. — Ему идёт. Шкура коня лоснилась и горела, как лучи солнца на закате. Киоши сделала маленький шаг, и Кадзан, вскинув голову, предупредительно клацнул крупными зубами, заставляя её замереть. Длинная тёмно-рыжая грива разметалась по спине, голубые глаза смотрели с немым вызовом. — Мы только привыкаем друг к другу, — в голосе Рёмена промелькнула легкая насмешка, словно он потешался над страхом девушки, находя его забавным. Свободной рукой он похлопал коня, и тот довольно заржал. — Поэтому ты сам ухаживаешь за ним? Чтобы привыкнуть? Мужчина, не ответив, плавно провёл рукой по спине и ласково потрепал Кадзана по холке. Конь прогнул шею и склонил голову, затоптался на месте, как большой сытый кот. Киоши мысленно надулась — почему-то казалось, что конь понимает: хозяин предпочел его вместо глупой женщины. — Приходится. Моего Кагу забрали. Покрасневшие от холода пальцы собрали гриву и, сжав, потянули. Кадзан присмирел и замер на месте. — Всякого зверя нужно приручить. Показать, кто сильнее, — от движения вены на запястье набухли. Киоши поджала губы — думалось, что подобный метод применялся не только к коням. — Господин, сегодня особенно холодно. Ты не заболее… — Где Вэйдун? — грубо перебил он, повернувшись. — Мне казалось, брат всё рассказал. В голове промелькнула беспокойная мысль — кормил ли Рёмен своих коней человеческим мясом? Рыжее чудовище, возвышающееся над своим ездоком, выглядело не обычным конём, скорее, демоном. Лицо Рёмена ничего не выражало, лишь взгляд прищуренных глаз оценивающе пробежался по тщательно нанесённому макияжу и волосам, собранным шпилькой с подвесками в тугой узел. Она специально нарядилась утром, чтобы он не счёл её больной и некрасивой. — Сказал. Теперь хочу послушать тебя. По лицу девушки пробежало едва заметное смятение — перед тем, как предать отца и сдать крепость Кагораси, она убедила Широ соврать о казни предателя. Сама не понимала, почему пожелала сохранить тому жизнь. Быть может, хотела иметь запасной план в случае неудачи или преподнести Рёмену в виде дара, чтобы отвадить от себя ярость из-за побега. Но её молчание затягивалось, и правда, рискующая всплыть наружу, таила в себе опасность. Что, если брат обозлился на неё и всё рассказал, и сейчас, стоит соврать, голова покатится по полу с глухим стуком? — Я знаю всё лишь со слов Широ. Вэйдун потребовал у отца неисполнимого, и он избавился от него. — Что он потребовал? — Меня. Киоши твёрдо взглянула мужчине в лицо, мысленно сдавливая колотящееся сердце и приказывая успокоиться. Так нагло она врала ему впервые. Вытянутые к вискам глаза мужчины сузились, превратившись в тусклые красные щелки, в глубине которых полыхало и ревело пламя. — Помнится, когда я вернулся в Лисью Нору, у врат меня встретила жрица, насаженная на кол, — Рёмен разжал кулак и пропустил гриву между пальцев, но конь, послушно замерев, продолжал стоять без движения. — Ты сказала, в вашей семье эта кара для тех, кто посмел поднять руку на Камо. Разве грязный полукровка, возжелавший дочь главы клана, не оскорбил его? Разве такое желание не сравнимо с нападением? Почему я не вижу его труп? Почему никто не знает, как его казнили? — его голос понизился до тихого вкрадчивого полушепота. Казалось, по тёмным углам зашевелились липкие тени, они стелились по полу к ногам девушки, в денниках заволновались лошади. — Ты хочешь уличить меня во лжи, господин? — В недомолвках. Ты говоришь, что считаешь нужным, но твой страх выдает тебя. — У меня нет доказательств. — Доказательств? — Рёмен презрительно фыркнул и бросил щётку в плетеную корзину со скарбом. — Думаешь, не поверю на слово? — А ты поверишь? — Я не позволял отвечать вопросом на мой вопрос. Киоши виновато потупила взгляд, рассматривая свои аккуратные тапочки. К мыску прилипла соломинка, а тени вились совсем рядом, плотные, как туман, и гибкие, как змеи. От них несло могильным холодом. Подавив дрожь в безвольно висящих руках, она сглотнула горькую, после недавно принятого лекарства, слюну. С плеча сползла накидка. — Мне нечего сказать, господин. Лучше бы он кричал, крушил всё вокруг. Скалил зубы, сомкнул пальцы у неё на шее, внимательно всматриваясь в самую душу в поисках истины. Спокойные, с лёгкой ленцой вопросы и ничего не выражающий взгляд пугали больше ярости. Ярость понятна, тихая вдумчивость пугала. — Подойди. — Я боюсь. — Он не обидит тебя. Киоши не осмелилась возразить — не глядя на мужчину, она медленно, через силу, словно муха, завязшая в янтаре, приблизилась. В нос ударил острый пот Рёмена. Кадзан недовольно задёргал ушами и тихо фыркнул. Тени отступили, дышать стало легче. — Я ведь многое спускаю тебе с рук, моя милая лисичка, — он накрыл её плечо ладонью, и девушка вздрогнула от горячего прикосновения, ощутив через платье жар и тяжесть его руки. — И ты до сих пор не осознала особого отношения к себе? — Настроение господина порой переменчиво. — Верно, — он скользнул от плеча вниз по предплечью и мягко обхватил её локоть. В касании ощущалась какая-то нежная грусть и печать. Она подняла голову — Рёмен слегка улыбался. Она рассматривала красивое лицо мужчины, впитывая едва заметные мелочи — бледные веснушки на длинном носу, не сошедшие даже зимой; крохотную ямочку на щеке от улыбки; тонкий шрам над правой бровью. Сердце защемило от тоски. Большим пальцем он почти нежно поглаживал сгиб локтя. — Я хотел содрать с вас кожу живьём, вырезать на костях проклятья и отправить на большак, а после, — ласковые прикосновения и ровный голос шли вразрез со страшными словами. — Найти твои останки и скормить твоей семье. Но ты жива. — Благодарю за щедрость. Промолчав, он убрал руку и отвернулся к коню. Длинные мозолистые пальцы начали ловко плести тонкую косичку на гриве. Киоши продолжала стоять на месте, ошарашенная столь резкой переменой, и не знала, можно ли ей уйти без разрешения. — Я ничего тебе не сделаю, если сама не дашь мне повод, — задумчиво произнёс Рёмен, словно обращаясь не к ней, а размышляя вслух. — И позволю остаться рядом. Перестань бояться каждого моего слова, иначе сойдёшь с ума. Но и место своё не забывай. Иди. — Хорошо, я поняла, — склонив голову в легком поклоне, она резко развернулась и торопливо направилась к выходу. Спина горела от его взгляда, кровь шумела в ушах — он веселился, говоря лживые слова? Она ни на мгновение не должна забывать, с кем пытается играть в свои глупые интриги. Как она вообще могла позволить себе подумать, что сможет обхитрить его? Рёмен умнее и хитрее. Он сильный и жестокий, он видит её насквозь. Ему приносит удовольствие наблюдать, как она изворачивается, но сама же путается в собственных узлах. Она слишком близко подошла к краю, и хватит малейшего дуновения, чтобы лисичка оступилась и умерла. Декабрьский мороз обжёг горло и лёгкие, Киоши торопливо шла, почти бежала по внутреннему двору, не обращая внимания на встречающихся на пути слуг, сгибавшихся перед госпожой в поклоне. В голове стучала одна-единственная мысль: «убить, убить Вэйдуна, убить, убить». Уничтожить все признаки его существования, способные навредить ей. Киоши резко остановилась, словно приросла к земле, и подняла голову — со свинцового низкого неба, плавно кружась, упала снежинка и, растаяв у неё на щеке, превратилась в слезу. Девушка глубоко и медленно вдохнула, задержав в груди холодный воздух, пахнущий углём, и расправила плечи. За последнее время она стала сильнее, проклятая энергия ощущалась стабильной и откликалась по первому зову. Нужно лишь спуститься на нижний уровень, призвать клинок и — Киоши прикрыла глаза — вогнать его в грудь мужчины с бесцветными глазами. Не нужно давать ему возможности заговорить, не смотреть ему в лицо. В конце концов, это он во всём виноват, и из-за его глупой ошибки ей пришлось бежать, чтобы не попасть под горячую руку Рёмена. Вэйдун и так слишком задержался в этом мире. Раздражённо поведя плечами, она, уже неторопливо и размеренно, направилась к пристройке, где среди длинных извилистых коридоров прятался вход к подземной тюрьме. Внутри было тепло и влажно, едва уловимо пахло плесенью и старой пылью. Часто дыша от волнения, Киоши решительно шла вперед, понимая, что ничто не сможет остановить её. Вэйдун должен умереть, чтобы она могла жить, и нет ничего, способного размягчить ей сердце. И хотя пальцы нервно подрагивали, она была полна решимости. Девушка завернула за крутой поворот и едва не врезалась в высокого мужчину. — Широ? Старший брат, неприятно улыбаясь, опирался рукой о каменную стену. Тусклый свет из узкого окна неподалеку позволил рассмотреть расфокусированный взгляд и мелкую испарину у него на лбу. Ворот рубахи сбился, узел на поясе широких брюк развязался. При каждом вдохе до девушки доносился резкий неприятный запах, отчего слезились глаза — брат был пьян, несмотря на раннее утро. — Моя милая сестричка, — глумливо произнёс он, приближаясь нетвёрдой походкой. — Что случилось? — Киоши, сжав кулаки так сильно, что короткие ногти впились в ладонь, приказала себе не двигаться. — Что-то с Симурой? — Моя брюхатая жена в полном здравии. Чего не скажешь о тебе, — Широ наклонился, остекленевшие карие глаза впились в зелёные глаза сестры. — Куда направлялась? — По делам. — Хм, по делам? — он пристально рассматривал лицо младшей сестры, запах саке душил. — Поручение твоёго любовника или сама проявила инициативу? — Прекрати, Широ. Я ведь никто ему, сам знаешь. — Ты обслуживаешь его, когда он пожелает, — несмотря на грозный тон, брат мягко прикоснулся пальцами к её лицу. Киоши подумала, что мужчины сегодня донельзя странные. — Только посмотри, как ты нарядилась для него. — Не для него. Для нас. Пока я хорошенькая и послушная, его всё устраивает. — Знаешь, Киоши, хоть наш отец гниёт в заточении, я совсем не чувствую себя главой, — его холодные липкие пальцы больно стиснули ей щеку, пачкаясь белилами. — Слуги едко перешёптываются у меня за спиной, твой таинственный гость, занявший библиотеку и не высказавший мне должного уважения. А этот ублюдок, — со злостью выплюнул он. — Захватил всё пространство, с важным видом он вышагивает по моей крепости и велит моим людям, что делать. — Скоро всё закончится. — Я слышал это множество раз, сестрица. И поэтому сам принял меры. Киоши широко распахнула глаза, боль от его прикосновений отступила на второй план. — Что ты сделал? Широ расплылся в самодовольной улыбке. — Ты ведь к нему шла? К полукровке? Не утруждайся, там его нет. На мгновение сердце пропустило удар и болезненно сжалось — он убил его? Но боль тут же сменилась облегчением, что ей самой не пришлось делать этого. Странная смесь из грусти и радости сдавила грудь. Широ расхохотался. — Кто бы мог подумать, что сестрица неравнодушна к безродным псам? — Уже неважно, Широ. Вэйдун мёртв, а значит… — Мёртв? — склонив голову набок, перебил брат. Отпустив её лицо, он схватил девушку за запястья и сильно сжал. — Разве я сказал, что он мёртв? Нет, дорогая сестра, я снарядил его припасами, дал лошадь и отправил с письмом к Императору. Скоро прибудет помощь. Киоши слабо дёрнулась, даже не пытаясь вырваться из хватки. Страх и недоверие отразились на побелевшем лице. От пристального, полубезумного взгляда брата стало не по себе, во рту пересохло. — Широ, что же ты наделал? — Решил нашу проблему. Мы заложники обстоятельств и только. Когда Император пришлёт Передовой Отряд Космоса, я присоединюсь к нему, и мы убьём Рёмена, а после всю его армию. Они великие и сильные шаманы, не знавшие поражений. Я должен был сделать это ещё тогда, стоило ему показаться у наших ворот. Улыбаясь, он притянул её руку к своему лицу и легко поцеловал внутреннюю часть ладони. Нахмурился, чем-то недовольный. — У тебя холодные руки, не стоит ходить по такому морозу. Возвращайся к себе и не волнуйся, я позабочусь о тебе и Симуре. Скоро всё будет как раньше. Прижав к груди руку, ещё сохранившую тепло чужих губ, Киоши не сводила взгляда с Широ, нетвёрдой походкой направляющегося к выходу. Уже никогда не будет как прежде. У них всегда были хорошие отношения, она искренне любила и верила ему, но сейчас была раздражена. Девушка считала его умным и дальновидным, но от его поступка несло глупостью и трусостью. Что-то ей подсказывало, если Рёмен закончит ритуал, никто не сможет остановить его. Но вдруг они прибудут раньше… Должна ли она рассказать? Позади послышалось тихое вежливое покашливание и шорох одежды. Киоши повернулась. — Что ты здесь делаешь? — властно и громко спросила она у мужчины, появившегося из теней. Монах, почтительно склонившись в поклоне, поднял голову и сверкнул хитрыми антрацитовыми глазами. — Я вышел на прогулку и немного заблудился в вашей огромной крепости. Прошу простить, госпожа. Она нервно прикусила губу: — Как много ты слышал? — Только то, что скажет мне госпожа. — Ты расскажешь Рёмену? — Я здесь не для этого, — Кэндзяку распрямился, и Киоши только сейчас осознала, насколько он высокий — в росте он не уступал Широ, да и не слишком ли он красив для монаха? — Моё дело лишь перевести свиток. — Почему? — Киоши нехорошо прищурилась. Руки чесались призвать кровавые путы, связать его по рукам и ногам и допросить. Монах печально вздохнул: — Я живу уже очень долго, госпожа, и мир теряет смысл и краски, если не подталкивать определённых людей к определённым поступкам, которые влекут за собой интересные события. Мне нравится наблюдать. Киоши недоверчиво выгнула бровь — она помнила, что Рёмен запретил разговаривать с монахом, но любопытство точило её, как личинка древоточца трухлявое дерево — быстро и настойчиво. И хотя на лице мужчины красовалась приятная улыбка, его взгляд пугал. А ещё манил секретами, хранящимися в непроглядной тьме. Холодный, расчётливый блеск в тёмной бездне наводил мысли об остром уме монаха и секретах, что он скрывал за вежливой улыбкой. Она отчаянно не доверяла Кэндзяку и испытывала перед ним дикий, почти животный ужас, сама не понимая почему. — Как скоро госпожа предоставит обещанные яды и снадобья? — Мне нужно пару дней, — ответила она и напряглась, поймав себя на том, что оправдывается. — Нам повезло, что их не нужно настаивать, а запасы трав и ингредиентов в избытке. — Верно, Камо всегда славились своими знаниями в медицине, Зенины — оружием, Дарён — плодовитостью, а Годжо — властью, — Кэндзяку спрятал длинные изящные кисти в широких рукавах одеяния. — И всё же, нам стоит поторопиться, пока кое-кто другой не обратил свой взор в вашу сторону, госпожа. — Разумеется, — она натянуто улыбнулась. — Я сейчас же направлюсь к лекарю. — Буду с нетерпением ждать от Вас новостей, — монах вновь согнулся в поклоне. Вот только проявление вежливости не казалось искренним, наоборот, все его действия и слова сочились фальшью и издёвкой. Поравнявшись с ним, Киоши словно невзначай провела ладонью по его локтю через грубую ткань монашеской накидки — совершенно чужая, сильная энергия, густая и зловонная, зубами вгрызлась в слабую ауру девушки. Эта сущность ревела, грозилась разорвать, сожрать разум и душу, извратить, запятнать. Она резко отпрянула, словно обожглась, испуганными глазами глядя на него — что он такое? Киоши умела слушать чужую кровь, улавливая через неё смутные образы желаний и мыслей, но то, что она почувствовала, было чем-то древним и незнакомым. Ужасающим. Словно она на мгновение заглянула в преисподнюю, коснулась самого страшного демона и привлекла его внимание. Мужчина, выпрямившись, неодобрительно качнул головой и наклонился к застывшей от ужаса девушке. Глаза казались черными дырами без зрачков, тонкие губы сжались в бледную полоску. — У тебя интересный дар, госпожа, но будь осторожна, как бы он не обернулся проклятьем. Помни приказ своего господина, — тихо прошептал он ей на ухо. — И береги себя. *** В тоже время. Столица, Императорский Двор. Купальни во Внутреннем дворце Императора. Красивый темноволосый мужчина, закрыв глаза, издал протяжный стон. Растрёпанные пряди отросших волос падали на точеное лицо, искажённое сладостной мукой. Расслабленная кисть с худыми длинными пальцами выводила странные узоры на спине девушки, стоящей на коленях у его ног. Одна из многочисленных наложниц Императора, давясь, принимала в рот длинный член темноволосого, губы распухли от долгого процесса, слюна стекала по подбородку и капала ей на крепкие ляжки. Развалившись на низкой кушетке, мужчина изредка приподнимал мускулистые сухие бёдра, головка изогнутого члена упиралась в стенку горла, и прекрасная девушка сдавленно давилась, но не отстранялась, боясь нарушить приказ. Сам Император восседал в глубоком кресле напротив, с жадным интересом наблюдая за процессом. Его чресла, ссохшиеся, темно-коричневого цвета, бесполезным куском плоти терялись в жестких лобковых волосах. Две обнаженные наложницы, юные и свежие, как первые весенние цветы, бережно обмывали его старческие ноги, покрытые язвами, в тазу с тёплой водой, третья — медленно расчесывала жидкие седые волосы. От Императора исходило зловоние гниющей плоти и похоти. Темноволосый, сильно сжав кулаком волосы ублажающей его девушки, толкнулся вперед, изливаясь ей в рот, та слабо пискнула и уперлась руками ему в бёдра, но мужчина не обратил на это внимания. Закончив, он ленивым движением оттолкнул её от себя и открыл небесно-голубые глаза. — Убирайся. Прижимая ладонь ко рту, полного семени и вытекающего даже через плотно сжатые губы, наложница поспешно поднялась на ноги и затерялась в плотном паре, поднимающемся от горячей воды. Император разразился скрипучим смехом, обвисшие грудные мышцы и складки на обрюзгшем животе затряслись. — Изамо, ты несправедливо жесток с моими девочками. Изамо Годжо, глава клана и первый приближенный Императора, расслабленно мигнул, ещё не придя в себя от наслаждения, сладкой негой пронёсшимся по конечностям. Потянулся и, закинув ноги на кушетку, заложил руки за голову. — Я делаю лишь то, чего они заслуживают, мой Император. Старик снова рассмеялся — немощный, он давно потерял мужскую силу ввиду возраста, но всё равно держал больше сотни наложниц во дворце. Ими он предпочитал одаривать верных, а порой — наблюдать. Годжо нравился ему больше всех — наглый, самоуверенный, он обладал шестью глазами и не знал такого понятия, как мораль. Император держал его ближе других, внутренне опасаясь, как бы юнец не восстал против него, но, казалось, главу устраивал текущий порядок, и власть с деньгами лилась в его руки с пугающей легкостью. — Есть новости с провинции Хида? — поинтересовался Годжо. Император досадливо крякнул — ещё с лета шпионы приносили тревожные новости об ублюдке, разоряющем земли Камо, а после и вовсе, что дети Кио Камо свергли своего отца. Вот только правителю не было дела до их междоусобных войн, пусть они хоть все друг друга перебьют. Ему же на руку, если влияние и мощь Камо и Зенинов ослабнет, а Дарён и дальше будет прятаться в горах. Но стоит им повернуть головы в сторону дворца, то преданные Императору генералы наведут порядок, не оставив никого в живых. Иллюзия хрупкого мира хранилась лишь потому, что великие кланы знали своё место. Раздался звук открывающейся двери, и в купальни вошла высокая женщина. Красивая, лёгкий шелковый халат едва прикрывал её стройное сильное тело, в глубоком вырезе приковывало взгляд массивное украшение. Её темно-розовые волосы, как цветок камелии, струились по ровной спине мягкой волной, а серые глаза затянуты молочной пленкой, словно женщина была слепа. Она остановилась, с презрением рассматривая обнаженного Годжо. — Ну, конечно, этот мерзкий выродок тоже здесь. — Камелия, моя дорогая, не нужно так грубить Изамо. Ты ведь знаешь, я не одобряю подобных высказываний. Генерал Риса Зенин, незаконнорождённый ребёнок Императора, которую он ласково называл Камелия — цветок без запаха, — скрестила руки на груди, точеные мускулы красиво выступили на предплечьях. Отвращение не покидало её лицо, хоть глаза и выглядели пустыми. Она не была слепа, как могло показаться на первый взгляд. Она была сильна, импульсивна и кровожадна. Идеальное орудие в руках Императора. Годжо криво ухмыльнулся — желание завалить эту женщину с каждым разом, когда он видел её, становилось всё сильней и сильней. Мягкий член начал твердеть при виде её скривившегося лица, округлых бёдер, но больше всего его возбуждало то, с какой неприкрытой неприязнью она смотрела на него. Камелия перевела взгляд мутных глаз на отца, не обращая внимания на его голое дряхлое тело и наложниц, вьющихся рядом. — Отец, через несколько дней я отбываю в провинцию Хида. Император недовольно нахмурился: — Моя любимая дочь, но зачем? — До меня доносятся интересные слухи. Хочу проверить, правдивы ли они. Правитель пожевал губу оставшимися гнилыми зубами. Затея генерала ему не нравилась. Он желал, чтобы один из сильнейших шаманов всегда оставалась рядом с ним и могла защитить в случае опасности. Да и негодно императорской дочери путешествовать зимой по чужим землям. — Я не буду тебя отговаривать, лишь попрошу задержаться, чтобы выполнить моё поручение. — Как скажешь, отец. — Какая покорная, — похабно ухмыльнулся Годжо, рассматривая тело молодой женщины пожирающим взглядом. — Со мной ты тоже можешь быть такой послушной? Она громко рассмеялась, почти прозрачная тень у неё под ногами забурлила, вытянулась и приняла очертания двух громадных волков. — Камелия, не нужно! — обеспокоенно вскрикнул Император. Помедлив, Камелия скривила губы, и непризнанные шикигами стекли к её ногам чернильными пятнами и исчезли. Ничего не сказав и не поклонившись, она плавно развернулась и направилась к выходу. — Было бы хорошо, поженись вы. — Этого никогда не случится. Скорее, она перережет мне горло, — Годжо ладонью прошёлся по наполовину твёрдому члену и пальцем поманил одну из наложниц, стоящих в ряд у стены, — тело вновь требовало разрядки. Ураумэ, тонкий и незаметный, в легких одеждах согласно столичной моде, прятался за колонной. Его визит к Императору затянулся, но подслушанный разговор того стоил.