«Черная Вдова: секреты тьмы»

Пар стелется над поверхностью воды, окутывая всё вокруг мягкой пеленой. Сквозь него едва различимы тени других посетительниц, мерцающие в тёплом свете фонарей. Шум воды, приглушённые голоса и редкий смех создают ощущение отдалённости от реального мира. Я сижу у края бассейна, погрузив ноги в горячую воду, и ощущаю, как тепло медленно проникает в мышцы, размягчая их. Всё тело словно поддаётся этому ощущению, растворяется, становится лёгким. Спустя столько месяцев напряжения это почти приятно. Женский смех доносится откуда-то из глубины пара, но мне он неинтересен. Здесь можно просто… быть. Опускаюсь в воду, положив полотенце на голову, приятное тепло разливается по всему телу. Пар становился гуще, а приглушённый свет фонарей размывался в этой туманной дымке, превращая всё вокруг в зыбкое, почти нереальное пространство. Время здесь словно текло по своим законам, и я не могла точно сказать, сколько уже сижу в воде. Вдохнув горячий влажный воздух, опускаюсь чуть ниже, позволяя воде достать до подбородка. Приятное, чуть обжигающее тепло проникает под кожу, заставляя мышцы разжиматься. Как давно не было момента, когда никто не дёргает, не вызывает к Хокаге, не зовёт на тренировку, не поручает очередную вылазку. Лишь я и это густое, влажное тепло, растворяющее мысли. Где-то неподалёку послышался всплеск воды и чей-то ленивый голос: — Ох, как же хорошо… Необязательно оборачиваться, чтобы понять — чужие радости остались где-то на границе восприятия. Они меня не касаются. Слегка откидываюсь назад, позволяя воде коснуться ушей, чтобы звук стал приглушённым, а мир — ещё более далёким. Даже чужие голоса теперь казались чем-то безличным и ненастоящим. Поймав себя на этой мысли, я медленно закрываю глаза. Это было почти… уютно. Где-то над водой поплыл запах травяного отвара, который подавали на краю бани. Мята, жасмин, немного имбиря. Даже здесь, в этом месте, всё имело свой порядок, свой ритуал. Мир за этими стенами мог рушиться, старейшины плести заговоры, АНБУ исчезать без следа, Какаши со своей книгой вечно пропадать на заданиях, но здесь — всё оставалось прежним. В этом было что-то правильное. Только сейчас понимаю, как давно не позволяла себе просто… остановиться. Рядом плеск воды, кто-то заходил в бассейн. На мгновение приоткрыла глаза — юная шиноби с короткими тёмными волосами, в компании ещё двух девушек, что-то обсуждала, их смех тонкой струйкой рассыпался в воздухе. Я отвела взгляд, позволяя этому моменту пренадлежать лишь им. Здесь никто не знал, кто я. Ни Аризу Кумори. Ни капитан АНБУ. Ни охотница. Просто девочка в паре, с мило закинутым на голову полотенцем. Слегка выдохнув, облокачиваюсь на край бассейна, поднимаю взгляд к влажному куполу пара над головой. Всё остальное потом. Спустя два часа Свежая одежда приятно облегает тело, а тёплый воздух сменяется вечерней прохладой, когда я неспешно покидаю горячий источник. Пар за спиной тает, оставляя ощущение влажной кожи и слабого запаха травяных масел. Но покой недолговечен. Уже на подходе к улице мысли возвращаются к привычным делам. Нужно дальше модифицировать паутину, укрепить броню, поиграться с её свойствами… Было бы здорово как-то совместить в ней прочность, гибкость и легкость. Бой с Мизукаге ясно показал, что я всё ещё далека от совершенства. А последнее столкновение с весьма большой группой шиноби дало понять: даже режим мудреца — не абсолютное преимущество. Полагаться на него без продуманной тактики — значит однажды остаться без шанса. Деревня уже погружалась в вечерний полумрак, когда я свернула с главной улицы, покинув оживлённые кварталы и пройдя мимо патруля Учих. Через несколько минут впереди показался знакомый полигон. Заброшенное место на краю леса, заросшее травой и усыпанное обломками мишеней. Здесь я тренировалась ещё с детства, здесь впервые сразилась с Какаши. Остановившись в центре площадки, глубоко вдыхаю прохладный воздух. Здесь тихо. Даже ночные насекомые пока не решались выйти. Хорошо. Подняв ладони, высвобождаю умеренное количество энергии. Под кожей рождается знакомое покалывание — вены темнеют, а поверхность кожи покрывается хитином. Формирую его сначала в одной руке. Пластина медленно вытягивается от запястья до локтя, черная, будто глянцевая. Провожу по ней пальцами другой руки — крепкий, но всё ещё слишком плотный. Тяжеловат. Щурюсь. Именно таким хитином я пользовалась до этого момента, но… Мне нужно не это. Мне нужна броня, что будет защищать, но не мешать двигаться. Лёгкая. Податливая. Такая, чтобы сливалась с кожей, а не превращала движения в скованные. Усиливаю концентрацию, энергия течёт иначе — вязкая, чуть плотнее. В этот раз хитин ложится тоньше, почти прозрачным слоем, впитавшим в себя природную чакру. Пробую согнуть запястье, сделать взмах. Гораздо лучше. Теперь прочность. Касаюсь образовавшейся пластины двумя пальцами и добавляю чакру. Поверхность темнеет, становятся видны внутренние прожилки, усиливающие каркас. Провожу по ней ногтем — остаётся едва заметная царапина. Так. Сбрасываю первую заготовку и начинаю заново. Мне нужно, чтобы броня в бою ложилась не отдельными пластинами, а сеткой, подобной тончайшей паутине, способной выдерживать прямой удар, но при этом растягиваться, подстраиваясь под движение тела. Вызываю новый поток чакры. Пальцы едва дрожат от напряжения. Хитин вспыхивает между ними в полупрозрачном каркасе, напоминающем паутинную вязь. Плетение идёт быстрее, живее. И снова проверка. Резкий выпад вперёд, переворот, уход в сторону — гибкость не пострадала. А прочность? Создаю острую иглу из паутины, с размаху втыкая её в ладонь, броня вместе с рукой оказывается пробита насквозь. Да почему!

***

Спустя некоторое время тщетных попыток опускаю руки. Раны затягиваются достаточно быстро, чтобы это было заметно невооружённым взглядом. Мгновение просто стою, вглядываясь в тёмное небо. Луна пробивается сквозь тонкие облака, лёгкий ветер касается кожи, развеивая запах чакры и горячего хитина. Тишина. Даже лес молчит. И тогда в поле зрения появляется медленно приближающаяся фигура. Человек, кем бы он ни был, двигался не спеша, поэтому прошло несколько минут прежде чем он вышел на полигон, увидев меня. — Аризу? — Из тени деревьев на меня смотрит Итачи, явно удивленный нашей встречей. — Привет. — Разворачиваюсь к нему и наблюдаю за ним, ожидая дальнейших действий. Но он молчит, видимо ожидая того же с моей стороны. — Пришел тренироваться? Короткий кивок. — Что ж, присоединяйся, если хочешь. — Несколько секунд размышлений погружают полигон в тишину, после чего, что-то решив для себя, мальчик подходит ближе ко мне, встав напротив старых мишеней. Достав из подсумка восемь сюрикенов, по четыре в каждую руку, он бросил их в сторону мишеней, и все как один попали в цель. Металлический звон стих, оставив после себя лишь лёгкое эхо среди деревьев. Я наблюдаю за Итачи, как он, почти не меняясь в лице, аккуратно достаёт ещё несколько сюрикенов. Его движения отточены, но всё ещё пропитаны юношеской осторожностью. Неуверенность? Нет… скорее осмотрительность. — Почему не тренируешься на полигоне своего клана? — нарушаю тишину. Он продолжает, одновременно отвечая. — Слишком много глаз. Я вновь отвожу взгляд к мишеням. Пожалуй, в его возрасте я тоже предпочитала одиночество. — И правильно, — говорю, подходя к краю площадки. — Люди мешают. Итачи молчит, но я чувствую его внимательный взгляд. Вызываю чакру, формируя новую хитиновую пластину на предплечье. Она ложится почти невесомо. Плетение едва уловимо, как влажный шёлк, скользящий по коже. Пробую согнуть кисть. Гибкость сохранена. Но прочность всё ещё оставляет желать лучшего. — Почему вы используете именно это? — тихий голос Итачи раздаётся неожиданно. Я бросаю на него быстрый взгляд. — Для меня это так же естественно как для Учих — Шаринган. Это мой кеккей-генкай, это моя природа, а против неё не пойдешь. Он чуть склоняет голову. — Я этого не знал… Усмехаюсь. — И хорошо. Ненадолго вновь воцаряется тишина. Где-то на дереве коротко стрекочет цикада. Не испугалась меня? Странно. — Вы не боитесь? — вдруг спрашивает он. Слова повисают в воздухе. Я оборачиваюсь, встречая его чёрные, цепкие глаза. — Бояться чего? — Стать монстром. На секунду кажется, что весь полигон будто сжимается вокруг нас, воздух становится плотнее. Я чуть наклоняю голову, позволяя прядям волос упасть на лицо. — Я могу быть монстром лишь в глазах других, а чужие глаза меня не интересуют. — Тихо. Спокойно. Без злости и боли. Просто как факт. Он опускает взгляд. Я подхожу ближе и, проходя мимо, останавливаюсь на миг рядом с ним. — Не бойся стать тем, кем должен. Просто убедись, что потом сможешь смотреть себе в глаза. Итачи серьезно задумывается над моими словами, такой умный ребенок, мне даже жаль, что ему уготована участь не лучше моей. Мир никогда не принимает тех кто задает правильные вопросы, и тем более тех кто находит на них правильные ответы. Я смотрю, как он молча убирает сюрикены с мишеней, положив их обратно в подсумок, движения всё такие же точные. Его лицо спокойно, но в глазах — вопросы. Слишком много для такого возраста. На мгновение раздумываю, а потом всё-таки говорю: — Оттачивать метание сюрикенов до совершенства — это хорошо. Но твои навыки в этом направлении будут расти куда быстрее, если ты сделаешь свои тренировки более сложными. Жду пока он вновь подойдет ко мне и продолжаю: — Давай твоей мишенью стану я, это поможет тебе увидеть недостатки в твоих навыках, будешь знать над чем работать. — Но.. — Я не даю ему закончить. — Всё в порядке, ты не навредишь мне. Итачи несколько секунд смотрит на меня. Его взгляд, обычно спокойный, теперь чуть дрожит, но не от страха — от концентрации. Он молчит, обдумывая моё предложение, как привык взвешивать всё, даже малейшие решения. Я не тороплю его. Стою, позволив ветру перебросить на плечо прядь волос. — Ладно. — Наконец, коротко кивает. Его голос ровный, но я чувствую напряжение в чакре — едва заметное, как дрожь тонкой паутины. Итачи вновь достаёт сюрикены. Я вижу, как его пальцы сжимают холодный металл. Он не торопится. Для него это не просто бросок — это испытание. Он не может позволить себе ошибиться. Я разворачиваюсь боком, убрав руки в карманы. — Начинай. В этот момент всё вокруг словно замирает. Шорох ветра. Далёкий стрекот насекомого. Его резкий, чёткий взмах руки. Первый сюрикен летит почти бесшумно. Я отхожу на шаг в сторону — тонкое лезвие разрывает воздух в сантиметре от плеча. Второй я улавливаю боковым зрением — уклон вниз, лёгкий разворот корпуса. Третий — почти в упор, но зубы ловят его в полёте. Четвёртый и пятый следуют друг за другом. Уход в сторону, прыжок назад. Лезвия впиваются в землю. Остальные три — стремительный, точный залп. Ловлю сюрикены рукой, останавливая их по очереди между пальцами, и только после этого резко сокращаю дистанцию между нами. Итачи мгновенно напрягается, но не отступает. Я останавливаюсь в шаге. Забрав сюрикен из рта и зафиксировав его между большим и указательным пальцами. Теперь в моей руке полная коллекция из четырех метательных звезд. — Вот так. — Тихо. — Если хочешь по-настоящему чему-то научиться — твоя мишень должна быть жива, и способна сопротивляться. Только так поймёшь, как себя ведёт противник. И где ты ошибаешься. В данном случае я показала тебе предсказуемость траектории твоего броска. Он тяжело дышит, но не из усталости — из-за напряжения. Я возвращаю ему четыре сюрикена, вложив в ладонь. — Как улучшить твою технику придумаешь уже сам, я не специалист в этой сфере, да и не нужно мне это. Он смотрит мне в глаза, серьёзный, взрослый не по возрасту. — Я знаю как улучшить мою технику. Бой и правда мне помог, спасибо. Он выставляет перед собой руку, сложив пальцы в знак концентрации, видимо ожидая, что я отвечу на его символический примирительный жест. Впрочем почему бы и нет. Наши печати сливаются в одну, символизируя мир, короткое мгновение, и всё уже закончено. Воспитание. Кивнув Учихе, отворачиваюсь и иду к своей стороне полигона, оставляя за спиной ощущение, что после моих слов в Конохе стало на одного монстра больше. Проводя маленький урок для Итачи, мне кое-что пришло в голову. Совсем не связанное с ним, но такое здравое, как же мне это не пришло в голову раньше… Я пыталась создать подкожный хитиновый покров, который служил бы второй кожей, но зачем? Когда я выращиваю на спине лапы, то на коже не остается никаких следов после их деактивации. Значит кожа принимает в их создании как минимум не последнее место, а основной компонент лап — хитин. Мне не нужна вторая кожа, моя кожа и есть хитин, просто… Крайне экзотическая его форма. Всё что нужно — сделать её прочнее, не теряя других свойств. В этом мне поможет природная чакра, она всегда поглощается моим организмом, всё что мне нужно — усилить свой контроль настолько чтобы я смогла перенаправить энергию в другое русло. Конечно… Это всё объясняет, кожа не может так быстро восстанавливаться, но если у меня нет кожи, лишь хитиновый покров, имитирующий её, то это объясняет и быстрое восстановление, и способность изменять свой цвет для маскировки. Как же я раньше до этого не додумалась? Все эти месяцы, бессонные ночи, бессмысленные попытки укрепить вторую кожу… А ведь всё лежало на поверхности. Моя кожа уже хитин. Я всегда носила броню — просто не замечала этого. Останавливаюсь, сжав пальцы в кулак. Чакра отзывается на мой зов, стекает в ладони, под кожу, пронизывает каждую клетку. Вызываю природную чакру. В воздухе что-то меняется — словно сам лес затаил дыхание, а ночь сгущается вокруг. Привычный холодный поток тягучей, живой энергии проникает в организм, ложится тяжёлым слоем под кожу. Но вместо того чтобы поглотиться и рассеяться, как раньше, я направляю её в другое русло — прямо в эпидермис. Лёгкое покалывание. Затем тепло. Поверхность кожи начинает изменяться. Она темнеет, приобретая лёгкий металлический отлив. Исчезает естественный барьер между внешним слоем и хитином — они сливаются. Ладони всё ещё ощущаются как кожа, или я просто не знаю как должна ощущаться кожа в собственном теле. Гибкая. Эластичная. Я пробую согнуть пальцы — податливо. Ударяю кулаком о ближайший камень. Камень крошится. Никаких повреждений. Почти идеальное соединение. Из-за спины ощущаю движение. Итачи стоит на прежнем месте, но его лицо изменилось. Взгляд остался спокойным, но глаза… в них уже нет прежнего детского интереса. Там — осознание. Понимание, что сейчас он стал свидетелем чего-то, что видит далеко не каждый. — Вы… — Он замолкает, не договорив. Я оборачиваюсь через плечо. — Понимаешь, Итачи? — Спокойно. — Люди нарекают монстрами тех кого не понимают, кого боятся, хотя иногда для страха нет причин. И в этот миг я чувствую: в его сознании отложилось не просто знание, а принцип. Он опускает взгляд, и когда снова поднимает — в его глазах горит та самая взрослая, слишком тяжёлая для ребёнка решимость. Я увидела это в нём ещё тогда, на войне. Я отключаю Сеннин-модо, позволяя чакре рассеяться. Кожа вновь принимает прежний вид, глупо было бы надеяться, что я смогу навсегда изменить тело с первой попытки. Всё упирается в контроль. — Возвращайся домой. Уже поздно. — Бросаю через плечо, покидая полигон. С лёгкой улыбкой смотрю на собственные ладони. Теперь начнутся настоящие тренировки. Шесть месяцев спустя Конец лета. Листья мерно кружатся в воздухе, уносимые холодным, пахнущим сыростью ветром. Неужели ранняя осень? Воздух становится резче, ночи — длиннее, и улицы ближе к вечеру пустеют быстрее, чем обычно. Период, который старики деревни называют временем ожидания. Никто не знает, чего именно ждут, но все подсознательно чувствуют, что впереди перемены. Я выхожу из тени одного из старых зданий АНБУ, запах прогретого дерева и сырости цепляется за одежду. Уже шесть месяцев как я не появлялась на общественных полигонах. Предпочитая уединение, я обустроила собственное место на границе леса — там, куда никто не ходит, и никто не мешает. За это время многое изменилось. Контроль над природной чакрой стал чище. Новая структура моей «кожи» не только приняла постоянную форму, но и начала адаптироваться к нагрузкам. Я больше не трачу время на бессмысленные попытки сделать тело тем, чем оно никогда не станет. Вместо этого — использую то, что заложено во мне с рождения. Броня. Организм. Оружие. Моя кожа теперь настоящая броня, которая на постоянной основе подпитывается природной чакрой, в ущерб регенерации и это без активации Сеннин-модо. А путем долгих игр с цветами удалось вернуть мой изначальный цвет кожи, которую даже мне весьма сложно пробить. Деревня за эти месяцы тоже не стояла на месте. Несколько боёв на границе, тайные исчезновения шиноби. Старейшины стали реже появляться на публике, Данзо и вовсе пропал из поля зрения. Какаши, что б его, вступил в Корень, и отказывается называть причины. Куренай почти не вижу. Только иногда встречаю её в переулках, всегда с усталым, но всё ещё тёплым взглядом. Итачи… Мы редко пересекаемся, но когда это случается — всегда обмениваемся короткими кивками. Нам больше не нужно слов. Я знаю, что он понял меня. И, возможно, даже принял. А я… Всё та же. Беременность Кушины уже не секрет, нужно будет встретиться с ней и поговорить об этом. А пока что… — Ты так и будешь молчать? — Возвращаюсь из мыслей в реальность, вспоминая, что вообще-то в очередной раз «выбиваю» ответы из Какаши. — Мне нечего тебе сказать, Аризу. — Как ты мог? После всего что ты узнал! Ты знаешь, я готова принять любой твой выбор, но Корень? Корень, Какаши! Данзо! Дом пахнет древесиной, воском и чем-то металлическим — то ли оружием, то ли свежим хитином. Здесь всегда царит полумрак. Я никогда не зажигала много фонарей. Открытые окна, тёмные занавеси, тишина. Какаши стоит у стены, сложив руки на груди. Маску почему-то решил не снимать. Серебристые волосы растрёпаны, под глазами те же тени, что и много лет назад. Только взгляд… теперь в нём стало больше того холодного пустого спокойствия, которое я так хорошо знала по себе. Я видела, что всё идёт к этому, он отстранялся от друзей, а теперь начинает отстраняться от меня. Не позволю. — Мне нечего тебе сказать, Аризу. — Спокойно повторяет он. Но я слышу напряжение в голосе. Он не хочет этого разговора. Он отводит взгляд. — Ты знаешь, что Корень нужен деревне. — Деревне? — я усмехаюсь. На мгновение тишина, только за окном ветер шелестит листвой. Какаши сжимает кулак. — Я делаю то, что должен. — Ты всегда это говоришь. С детства. “То, что должен”. И куда тебя это привело, Какаши? — Я понимаю, что он имеет ввиду, есть то что он просто не может мне рассказать, он всегда говорит так когда его руки связаны. Он снова молчит. Смотрит на меня с усталостью, которую невозможно скрыть. Понимаю, что для него это такой же выбор без выбора. — Зачем? — тише спрашиваю. Он смотрит в пол. — Потому что там… я могу быть полезен. Я… не хочу больше терять близких мне людей. Эти слова бьют сильнее, чем любые обвинения. Потому что я помню его взгляд тогда, на войне. Как тряслась его рука. Как он смотрел на меня, когда я съела того парня из Корня. Я не забыла его взгляд и после смерти Обито, смерти Рин. Я сжимаю кулаки. — Остановись, Какаши. Он поднимает на меня взгляд. Слишком взрослый. Пустой, как и мой. — А ты разве остановишься? И вот теперь — тишина. Мы смотрим друг на друга. Два человека, которые всегда знали, что не доживут до старости. Которые всегда знали цену жизни в тени. Я отступаю на шаг, выдохнув. — Я не остановлюсь. Прямо сейчас войду в кабинет Хокаге и разнесу там всё. Как он мог позволить тебе… И тут я понимаю, он не мог. Минато просто бы не позволил этому случиться. Значит дело не в Какаши, вернее в Какаши, но не… Он отворачивается к окну. — Я ухожу. Когда дверь с громким хлопком закрывается за мной, в доме снова становится тихо. Всё правильно, Какаши. Мы все делаем то, что должны. Только у каждого своё «должен». Пора навестить Кушину, меня начинает раздражать постоянное неведение, в котором они меня держат.