He call me beautiful, like it’s my name

В помещении, где густо пахло персиками, базиликом, мятой и клубникой, солнце золотом заливало светлые кирпичные стены. Деревянные поддоны стояли на импровизированных столах вдоль стен, картонные коробки полегче умещались на полках над ними. Тут было бы слишком душно, если бы не распахнутые настежь широкие окна, и гостеприимно открытые двери, выходящие на пыльную улицу. Уже вечерело, солнце постепенно закатывалось за горизонт, но жара не спешила спадать, и Лиам проводит тыльной стороной ладони по лбу, смахивая влагу. Если бы это было чуть менее неприлично — он бы давно стянул тонкую футболку вовсе, но его шоу вряд ли бы оценили пожилые покупательницы и дамы с детьми, приходившие в его лавку за помидорами. Так что Лиам терпел, лишь иногда подставляя лицо под слабый ветерок от вентилятора. Честно говоря, он бы давно закрыл лавку, ведь в закатные, особо жаркие часы, никто обычно не приходит, и в середине лета Лиам всегда закрывался на несколько часов раньше. Но его особый покупатель, которого он ждал весь этот утомительный день, так ни разу и не появился на горизонте, но Лиам не терял надежду. Ему ужасно хотелось пить, и единственным развлечением под вечер становилось наблюдение за его соседом напротив, который вечно смотрел футбол в записи и громко и яростно его комментировал. Но сегодня телевизор молчал, а ставни на первом этаже были плотно закрыты. Еще Пейну нравилось слушать разговоры женщины, чей балкон располагался прямо над навесом его лавки. Она каждый день в одно и то же время выходила туда, драматично курила в длинном атласном халате и материла какого-то Фернандо на чем свет стоит. Еще по пятницам она покупала у Лиама виноград, и в ее сумке всегда позвякивала бутылка вина. В общем, женщина жила жизнь, о которой в тайне мечтал Пейн. Но сейчас она молчала, должно быть, Фернандо в этот раз так ее достал, что она решила не распыляться по мелочам. На часах доходило семь, начали зажигаться уличные фонари и светильники на верандах, и стало совсем тоскливо. Лиам уже подумал, что пора бы перестать валять дурака, начать уборку, накрыть ящики, и вообще не ждать чуда, потому что Зейн никому ничего не должен и было глупо думать, что он захочет провести свой субботний вечер с ним, а не где-нибудь еще. Потому что Пейн все еще был уверен, что для Зейна он просто летнее развлечение, и вскоре это все ему должно наскучить. Когда Лиам уже взялся за веник, колокольчик над открытой дверью натужно звякнул, будто его толкнули пальцем. В лавку первее своего хозяина влетает рыжий лохматый беспорядок, радостно бросающийся к Лиаму, ластясь к его большим теплым ладоням. Пес лижет его пальцы и радостно повизгивает, пока Пейн свободной рукой треплет собаку за ушами и по голове. — Все трудитесь? — Ангел с черными, как грозовое ночное небо волосами и нежными шоколадными глазами, в которых будто сверкало золото, выглядел замечательно, как и всегда. Ему катастрофически шли молочного цвета шорты, затянутые узким ремнем, показывающие острые смуглые коленки, на которых красуются несколько свежих ссадин — это они с Лиамом на прошлой неделе пробовали верховую езду в конюшне отца Найла. И большая, снятая с чужого плеча коричневая легкая рубашка, расстегнутая на три верхние пуговицы, не скрывала витиеватые узоры на его груди. Лиаму не нужно было долго думать, чтобы понять — эта та рубашка, которую он сегодня утром искал впопыхах, собираясь на работу. Что ж, хорошо что она нашлась. — Вы не устали, Лиам? — Зейн не разговаривает — мурчит, словно пригревшийся кот. Он мягко улыбается, легкими, почти беззвучными шагами подходя ближе. Лиаму кажется, что Малик одним взмахом ресниц может положить к своим ногам целые империи. Ну, или сам Лиам готов сделать это для него. Пейн понимает, что действительно очень устал, но когда Зейн подходит совсем близко, кладет одну ладонь Лиаму на плечо, а второй перебирает его волосы на затылке — усталость снимает как рукой, и он уверенно кладет ладони Зейну на талию, теребя полы своей-чужой рубашки. — Не устал, — Вполголоса проговаривает он, прижимаясь к Зейну чуть ближе, — Я ждал тебя весь день. Лиам не хочет в чем-то упрекать Малика. Лиам, как никто другой знает, как Зейну была важна его свобода, и каким своенравным он был. Так что он просто делится, потому что, на самом деле, переживал, как и всегда, когда Зейна подолгу не было поблизости. И он совершенно не в обиде, тем более, если они еще хотя бы пару минут проведут в таком положении, наслаждаясь теплом и близостью друг друга. — Я знаю, дорогой, простите, — Малик чуть приоткрывает рот, сводит брови к переносице, делая выражение своего лица еще чуть более виноватым. Сосредоточенно проводит кончиками пальцев по щеке Лиама, ласкает линию его челюсти так легко и невесомо, будто от любого неловкого движения Пейн треснет, словно хрупкий фарфор, — Гарри задержал меня со своими апельсинами, и я таскал его корзину весь день, пока он болтал с каким-то туристом. Лиам прикрывает глаза, совсем забывая о духоте в помещении, о сильном запахе розмарина и базилика, от которого уже начинает подташнивать, и опускает потяжелевшую голову Зейну на плечо, незаметно вздыхая чуть глубже, улавливая легкий аромат специй, моря, трав с поля и апельсиновых корок, не разбавленный тяжелым, не подходящим Зейну, одеколоном. Ему хочется зарыться в шею Малика носом, и стоять так вечность, пока ноги не перестанут держать его. Он чувствует, как Зейн тоже вздыхает, проводя ладонью по непослушным волосам Лиама. Малик приглаживает их, укладывая так, как ему самому нравится, и поправляет воротник футболки Пейна. — Давайте я помогу вам с уборкой, — Тихий вкрадчивый голос щекочет щеку Лиам и мурашки пробегают по его спине в районе позвоночника, — А потом мы прогуляемся, жара уже спала. *** Пока Лиам запирал лавку на замок, Зейн ворковал со своим псом, скачущим меж их ног, и обвивал руками талию Пейна, прижимаясь щекой к его спине. Лиам не особо разбирал, что парень говорил, но его мягкий мурчащий голос, тянущий какие-то глупости — был всем, что нужно этим вечером. Летние ночи в их краях всегда были очень тихи, певчие птицы просыпались только с рассветом, ветер не тревожил раскидистые деревья и высокую траву в полях, и местные жители расходились по домам, предпочитая спокойный отдых шумным гуляниям. Покой улиц нарушают только тихие шаги и задорное порыкивание рыжего пса, тащащего за собой внушительного размера палку, почти ветку. Уже совсем стемнело, дорогу им освещает только луна, повисшая над их головами словно хрупкая новогодняя игрушка. Звезды, которыми усыпано темно-синее полотно неба, будто веснушками, складывались в замысловатые созвездия, которые Зейн рассматривает на ходу, задрав голову. Лиам придерживает его под локоть, чтобы тот не споткнулся о неровности брусчатки. Самому Пейну даже не нужно было поднимать голову, чтобы рассмотреть звездное небо. Он видит его во всей его красе, только взглянув в глаза Зейна, светящиеся тысячами маленьких небесных светлячков. Малику, несомненно, шли темные южно-итальянские ночи, Тосканская жара, просторы, которым не видно конца и края, и в которых Зейн чувствовал себя своей тарелке. Ему шел местный расслабленный темп жизни, шли вечерние прогулки под луной по узким улочкам и пробежки по протоптанным тропинкам в широких полях ранним утром. Лиаму еще хотелось добавить про себя, что Зейну шли его большие ладони на своих плечах, темные пятнышки под ключицами и тихо украденные шмотки Лиама на изящных плечах и бедрах. Лиам наблюдал за Зейном и раздумывал над всем этим, когда Малик вдруг остановился. Звезды в его темных глазах все еще ярко горели, на губах играла нежная улыбка, и он тянется к Лиаму, притягивая его к себе за футболку, скомканную в пальцах на боках. — В ваших глазах звездное небо мне нравится намного больше, — Почти шепчет Зейн, а потом привстанет на носочки, мягко прикасаясь губами к губам Лиама, улыбаясь в легкий поцелуй, — Вы даже прекрасней луны. Так что, даже если это просто летний роман — Лиам согласен на все, пока самый прекрасный парень на свете говорит ему такие вещи, так аккуратно держит его за руки и нежно улыбается ему в губы. We were together. I forget the rest.