Стекло между нами.

      В Гусу как всегда было холодно и туманно, даже как-то мрачновато. А может, это Лань Ванцзи только так казалось? Солнце ведь светило целый день и грело своими лучами промёрзшую землю. Но почему ему снова так холодно? Может, всё дело в том, что его источник света погас, и он просто больше не мог жить без него, да и не хотел? Лань Чжань больше не верил в завтрашний день. Не верил в людей. На душе было темно и холодно.       Он видел красоту дня, каждый день наблюдая, как солнечные лучи игриво пляшут на ребристой глади Нефритового озера, каждый раз вспоминая, как пять лет назад именно Вэй Ин дал озеру такое название — «Нефритовое» или озеро Яочи. — Почему именно Нефритовое? — спросил однажды альфа. — Да потому что оно такое же холодное, но в то же время безумно прекрасное, как и ты, Лань Чжань, — широко улыбаясь, отвечал Вэй Ин.       Тогда альфе это показалось забавным и милым, но сейчас он и правда видел сходство, но не в красоте и холоде, а в одиночестве. Теперь он так же остался один посреди заснеженных гор, как и это одинокое озеро, сокрытое от всего мира.       Альфа много раз испытывал это чувство, но никак не мог к нему привыкнуть. Да и как можно привыкнуть к душевной боли, пожирающей тебя изнутри? Он просто терпел и пытался смириться со своим одиночеством, пытался даже забыть, но и это ему было неподвластно.       Чтобы хоть как-то отвлечься и заглушить душевные страдания, Лань Ванцзи работал до поздней ночи, не жалея собственных сил. Но когда он возвращался в дом, что построил для своего омеги на берегу этого самого «Нефритового озера», эта боль возвращалась с удвоенной силой.       И вот сейчас, переступая порог собственного дома, он вновь ощутил свою беспомощность. Там, где когда-то светило солнце и всегда было тепло и уютно, стало так же холодно и мрачно, как на душе Лань Чжаня. И дело не в том, что альфа не любил чистоту и порядок, наоборот, он всегда был чистоплотен, но сейчас у него просто не хватало духу сдвинуть с места даже маленькую деталь в интерьере. Всё в доме оставалось так, как однажды поставил Вэй Ин. Даже рисунок двух маленьких кроликов на стеклянной перегородке, что нарисовал омега собственной кровью, когда нечаянно порезал палец, устанавливая эту перегородку. Лань Чжань тогда так и не понял, для чего она вообще служит, но ничего против мужу не сказал.       Вэй Ин был полной противоположностью Лань Чжаня. Если альфа постоянно молчал и соблюдал правила, то Вэй Ин болтал без остановки и нарушал каждый день не менее сотни этих самых правил. А во время беременности этот омега и вовсе хитро пользовался своим положением, нарушая ещё больше правил, требуя то, чего не мог раньше. Ведь его супруг так сильно его любит. Он и так никогда не отказывал своему мужу ни в чём, а в таком положении тем более. Вэй Ин для него был целой вселенной, а Лань Чжань для Вэй Ина — всем миром.       Лань Чжань до сих пор помнит каждую черту лица своего любимого, его привычки: как он проводил пальцем по кончику носа, когда был расстроен и чувствовал себя одиноко, как он улыбался и как эта яркая улыбка отражалась в его глазах. Он помнил каждую морщинку вокруг губ и глаз, когда видел эту улыбку, идущую из глубин самого чистого в мире сердца. Стоило только посмотреть на счастливого Вэй Ина, и мир Ванцзи сразу же обретал яркие краски, его окутывало тепло, которое наполняло душу жизненной энергией. Рядом с этим человеком он всегда чувствовал себя комфортно, и только ему он мог открыться до конца и показать себя таким, какой он есть на самом деле, не скрывая свои чувства и эмоции. Рядом друг с другом они были безумно счастливы. Каждую ночь альфа гладил уже немаленький животик своего омеги, проводил руками по кругу, ласкал, наклонялся к нему и шёпотом говорил: «Я люблю тебя, сынок, мы любим тебя и ждём». А затем улыбался самой счастливой улыбкой, на которую только был способен. Смотря на эту картину, Вэй Ин иногда даже думал: «Неужели это мой муж?» Но это же Вэй Ин, он не мог не устоять, чтобы не подразнить эту холодную каменную статую в человеческом обличии. — Лань Чжань! — Мгм… — Аха-ха-ха-ха. Не могу. Вот как я и ожидал. Ты снова это сказал. — Вэй Ин! Уже ночь, прекрати так шуметь. — Аах, не могу, если сможешь, то останови меня.       Разве этому альфе нужно было когда-то повторять дважды, тем более, если это говорил или же делал его любимый омега? Альфа сразу же отстранился от живота омеги и впился в его губы, затыкая тому рот. И так было каждую ночь. Они счастливые провожали ещё один день, всё ближе приближаясь к тому дню, когда на свет появится их первенец. Как же они ждали…       Смахнув с лица слезу, проступившую от нахлынувших воспоминаний, Лань Чжань взял в руки чёрное ханьфу и красную ленту, садясь на пол и спиной прислоняясь к кровати, прижимая ноги к груди. Он делал это каждый день. Уже четыре года подряд, словно это какая-то традиция. Приходил с работы, брал одежды своего мужа и вот так садился на пол, в очередной раз разрывая себе душу на части.       Альфа преподнёс к лицу одежды любимого, вдыхая едва уловимый аромат своего омеги. Глаза вновь прослезились, и он сильно обнял это ханьфу и ленту, прижимая к груди, словно это был его спасательный круг. Положив подбородок себе на колени, он посмотрел на мечи, стоящие рядом в углу, и флейту, которая пылилась в одиночестве уже столько лет. На свой гуцинь, на котором теперь только и хочется играть грустные мелодии, на колыбель, что так и не наполнилась ароматом маленького чуда, и из которой ему так и не услышать плач или смех своего малыша. Колыбель, в которой он никогда не увидит крохотное тельце, мирно сопящее и посасывающее с причмокиванием пальчик.       В груди снова всё болезненно сжалось, и он выдохнул, издавая болезненный стон. Стон разочарования от жизни. Две капли слезы пробежались, рождаясь в глазах, начиная свой жизненный путь по щекам, скользя по подбородку, затем обрываясь, безмолвно летя и теряясь в складках чёрного ханьфу.       Закрыв глаза, альфа снова улетел в свои воспоминания. Уже четыре года. Четыре долгих года назад в тот роковой день, который должен был стать для Лань Чжаня и его любимого мужа, смысла всей его жизни Вэй Ина, самым счастливым. В тот день на свет должно было появиться их маленькое чудо, их ангелочек, плод их любви. Но кто тогда знал? Кто мог подумать, что всё будет иначе? Что в тот день он не только не обретёт своё самое долгожданное счастье, но и потеряет то, что уже имел. Потеряет свою душу и своего малыша. Потеряет смысл всей своей жизни и частичку себя, которую его омега вынашивал все 9 месяцев с такой любовью и трепетом. Они ведь так настрадались, прошли через такие сложности, прежде чем смогли быть вместе. И кто же мог подумать, что всё закончится так быстро, не успев даже начаться? Они ведь мечтали о бесконечной жизни рядом друг с другом, о большой и дружной семье, думали не только об одном ребёнке, а минимум о троих. Но не смогли насладиться даже одним.       За несколько дней до родов Лань Чжань видел, что его омега, его любимый муж ходит слишком медленно, иногда опираясь на что-нибудь, тяжело дышит и часто нагибается, придерживая обеими руками свой живот, издавая тихие стоны боли. Альфа волновался за своего мужа, но Вэй Ин всегда его утешал, говоря, что до родов осталось совсем мало и это естественно.       В тот самый день, когда должны были начаться роды, Ванцзи услышал громкий шум в доме. Со страхом в глазах альфа вбежал в дом, зная, что это может быть Вэй Ин и с ним что-то случилось. Вбежав в дом, Лань Чжань увидел своего омегу, скрутившегося, как младенец на полу, и корчившегося от боли. Вокруг него была гора разбитой посуды и опрокинутый кухонный стол. Альфа быстро оказался около мужа, приподнимая его голову и кладя себе на колени. Он спрашивал, пытался выяснить, что не так, но Вэй Ину было не до разговоров. Он только мычал и открывал рот, словно рыба.       Не добившись никакого ответа от мужа, Ванцзи взял его на руки и побежал к лекарям.       Стоя возле врачевателей впервые в своей жизни, он почувствовал себя бесполезным. Впервые он не мог помочь своему омеге и их сыну. Всё, что он мог, — это только надеяться, что всё будет хорошо. Вот-вот, ещё немного, и он услышит звонкий и радостный голос своего омеги, услышит плач своего малыша. Сможет наконец увидеть, прижать к груди маленькое создание и сможет назвать себя отцом.       Но ни того, ни другого он в тот роковой день не услышал. В первый и последний раз жители Гусу видели нефрита таким. Слышали его крики, его боль. Слышали, как он кричал, как умолял Вэй Ина встать, открыть глаза, как он с надеждой смотрел в сторону врачей и как его взгляд бегал по двум телам, накрытым белыми простынями.       В тот день мир этого альфы рухнул. Его свет, освещавший дорогу в прекрасное и счастливое будущее, потух навсегда. Он больше не видел там ничего. Его мир, его вселенная, его Вэй Ин закрыл свои прекрасные глаза навеки, покидая его и забирая с собой частичку себя, а также и жизнь Лань Чжаня. Душу, сердце, улыбку, счастье, радость — этот омега забрал с собой всё. Этого больше у альфы не было и никогда уже не будет. Всё это было у него только рядом с Вэй Ином. Вэй Ин и был его счастьем, а теперь его нет. Уже долгих мучительных четыре года.       Каждый день он так закрывал глаза, жил только воспоминаниями о любимом и ждал, когда же настанет его время и он уйдёт вслед за своим любимым и их сыном. Он ведь знает и чувствует, что где-то там, на небесах, они его ждут. И в один прекрасный день они воссоединятся и обязательно будут вместе…       Но каждый раз он просыпался от того, как по глазам ударяли яркие лучи отражённого от стекла солнца. Каждый день вставал с опухшими глазами и затёкшим телом. Вновь смотрел на одежды супруга и вдыхал его запах. Это последнее одеяние, что было на Вэй Ине в тот день. На нём долгое время сохранялся запах беременного омеги и их малыша. С каждым годом он становился всё слабее и слабее, но Ванцзи так глубоко вдохнул его в себя, что этот аромат сохранился у него в памяти навсегда.       Перед тем как уйти на работу, альфа всегда напоследок проводил нежно рукой по колыбели, потом шёл в сторону мечей, так же нежно проводил рукой по рукояти Суйбяня и, беря в руки Бичень, выходил из дома, чтобы прожить в ожидании ещё один день и, вернувшись домой, вновь погрузиться в свои воспоминания. Так и продолжая свою жизнь. Дни, недели, месяцы и годы.       Но только одно радовало Лань Чжаня в этом мучительном течении времени - это то, что каждый прожитый день, хоть и с болью, но приближал его к любимому, сокращая срок до их воссоединения. Только этим альфа и мог себя утешить. Терпеливо ожидая и надеясь, что этот день совсем скоро настанет… «Жди меня, Вэй Ин, ждите меня, мои любимые… И прости меня за всё. Я дал клятву, но не смог её сдержать. Я не смог сберечь тебя и нашего малыша. Прости меня, мой мир, прости…»       Аккуратно сложив одежду любимого, альфа решил выйти и прогуляться. Быть может, озеро даст ему ответ.       Проходя мимо той самой перегородки сине-зелёного цвета из закалённого стекла, Лань Чжань кончиком пальцев коснулся рисунка Вэй Ина. Он никогда этого не делал. Не касался рисунка, боясь его повредить. Но сейчас какая-то неведанная сила заставила его это сделать, и как только он прикоснулся к нему, на стекле проявилось два слова:        «Ненавижу грозу».       Посмотрев на надпись, Лань Чжань вновь задышал. Он узнает этот почерк из тысячи. Он видел эти завитушки на иероглифах миллионы раз. Впервые за четыре года одиночества альфа вновь обрёл надежду и, выдохнув на стекло горячий воздух, написал:        «Почему?»