Ты тоже мой друг

Шёл двенадцатый день заключения Ягами Лайта. Он уже потерял семь килограммов и лежал на полу не в силах подняться на кровать. Рьюзаки знал, что у Лайта слабый иммунитет: это очевидно исходя из его озабоченности правильным питанием и полноценным ночным сном, но даже не предполагал, что заключение может так сильно пошатнуть его здоровье. Поначалу он наблюдал за Лайтом совершенно беспристрастно, но с каждым днём состояние заключённого ухудшалось, и смотреть на него было всё больнее и больнее. Три дня назад Лайт кричал, что взятие под стражу было ошибкой, и он не может быть Кирой. На следующий день он, казалось, пришёл в себя, но что-то в нем всё же изменилось, что-то едва уловимое. В его взгляде появилась какая-то детская невинность, и это не давало детективу покоя. - Ты плохо выглядишь, - сказал Рьюзаки в микрофон, стараясь звучать как можно отстранённее. - Как ты себя чувствуешь? - Всё хорошо. "Ох, Лайт, ничего хорошего", - подумал Рьюзаки. На следующий день пришёл доктор. После осмотра он прописал много лекарств, но посоветовал в первую очередь пригласить психотерапевта. - Ты устроил голодовку? - Нет. - Тогда почему ничего не ешь? - Не хочу, - Лайт не был настроен продолжать диалог и закрыл глаза, изображая крепкий сон. - Ты ведь лучше меня понимаешь, какая это нагрузка для организма. Но Лайт больше не отвечал. Кажется, ему уже было всё равно. 4.30. Все спали, кроме Эл и Лайта. Детектив решил принести главному подозреваемому еду и поговорить с ним. Лайт всё так же лежал на полу, не подав никакой реакции, даже увидев в комнате знакомые босые ноги. Рьюзаки опустился на корточки так, чтобы видеть его лицо. Оно было белым, как холодное зимнее небо, а совсем недавно полные жизни янтарные глаза теперь едва можно было разглядеть из-под обрамлявших их чёрных синяков. Теперь во взгляде Лайта не было ни страха, ни гнева. Осталась лишь смиренная печаль. Сердце Рьюзаки неприятно защемило. - Лайт... - Я понимаю причину твоих действий, - слабым, но от этого не менее твёрдым голосом перебил его Лайт. - Всё в порядке. - Ты похудел на семь килограммов. Ты не ешь и не спишь и выглядишь хуже меня. - Ну, спасибо, - ухмыльнулся Лайт, приложив для этого большое усилие. - Ты должен поесть. В ответ Лайт лишь медленно вздохнул, закрыв глаза. - Я принёс твои любимые "вкусняшки", - Рьюзаки с наигранным отвращением опустил глаза на гречневую кашу с овощами. Почти незаметной, но тёплой и искренней улыбкой Лайт улыбнулся своим воспоминаниям о том, как он пытался приучить Рьюзаки правильно питаться, пока они вместе искали Киру. Но воспоминание о том, как он по непонятной даже ему причине совершенно добровольно оказался здесь под круглосуточным наблюдением, мгновенно вернуло его к реальности. - Зачем ты здесь, Рьюзаки? Ты ведь знаешь, что я не умру. Остальное не должно тебя беспокоить. - Должно. Потому что ты мой друг. Мир замер. "Он назвал меня другом?" Сердце забилось с бешеной силой, а дыхание... "Черт, я перестал дышать!" Но вот, маска невозмутимости снова на нём. - Друг? - Конечно, а ты как думал? Лайт попытался вернуть маску, но вспыхнувшие на болезненно белом лице красные щёки и горящие от счастья глаза говорили сами за себя. - Рьюзаки... Лайт попытался подняться и чуть не упал, но детектив ловко подхватил его и усадил так, чтобы тот мог опереться спиной о кровать. - Рьюзаки, - продолжил смущённый Лайт в привычной серьёзной манере. - Ты тоже мой друг. "Ты тоже мой друг", - повторил про себя Рьюзаки, словно заставляя себя поверить. Эта мысль прошлась приятным теплом по всему телу, и он повторил вновь. "Ты тоже мой друг." Два гениальных ума. Два ребёнка. Два бесконечно одиноких сердца. Впервые они смотрели друг на друга без масок, под которыми так старательно прятали себя настоящих, живых и жаждущих любить. И им казалось, что сейчас в мире нет никого счастливей их двоих. Теперь они друзья. Теперь они вместе.