Месть бывает... горячей

Хорас застал её одну в тёмной комнате с сигаретой в руке. — Ты чего это тут в потьмах сидишь? — спросил он, включая свет. Баронесса срочно вытерла рукой следы слёз, но Хорас всё равно заметил, да, впрочем, как не заметить припухлых век и красных глаз. — А чего не на выпускном? — Да, так, — ответила Ванесса, глядя в тёмное окно. Хорас не стал спрашивать дальше, зная натуру баронессы, потому что с Эстеллой у них на самом деле было гораздо больше общего, чем могло показаться, он просто подошёл и обнял её за плечи. Ванесса шумно вздохнула и положила свою руку на руку Хораса. — Тебе, наверное, всё это дико? — тихо спросил он. — Наоборот, слишком напоминает о другой жизни, — ответила она. — Странно и необычно, что ты вообще от неё отказалась. Я ведь не спрашивал у тебя почему, и для меня это так и остаётся загадкой. — Ты знаешь, как летают гуси? — Гуси? Причём тут гуси? — Они летают клином, и когда вожак устаёт, его сменяет другой сильный гусь, и стая продолжает лететь. На самом деле я давно устала лететь впереди. Меня сменил сильный лидер… Баронесса замолкла, она вскинула на Хораса выразительный взгляд. За время совместного проживания Хорас научился понимать Ванессу по разным оттенкам взгляда. Он знал, когда лучше было не лезть, а когда стоило проявить инициативу, как сейчас. Он подхватил баронессу на руки и отнес на кровать, расстегивая полы пиджака и стягивая одежду под предвосхищающие грудные стоны. Ночь выдалась крайне жаркой. Баронесса словно топила невысказанное горе в бесконечных поцелуях, обвивая, притягивая к себе, заставляя задыхаться от восторга. Сегодня она была необычайно требовательна. Фон Хеллман и вправду была великолепной любовницей. Хорас иной раз недоумевал, что именно ему выпало счастье оказаться в одной постели с такой женщиной. Всё было странным, но именно он, молодой и неотесанный, имел силу удержать такую неуёмную страсть, и именно он, никогда не учившийся никаким тонкостям психологии, тонко чувствовал все моменты, нюансы, все перепады настроения. Сегодня ей было нужно быть прижатой к влажным подушкам, нужно было стонать громко в голос, нужно было быть утомленной и наполненной. Она плакала и кусала его за плечо, и снова притягивала к себе, и целовала, доводя до исступления и его, и себя. Она успокоилась только спустя пару часов. Теперь же она лежала плотно прижимаясь к его мокрому телу. Её тело всё ещё подрагивало, отзываясь волной мурашек от любого прикосновения. Дыхание было неровным, всхлипывающим. Мокрые поцелуи слишком чувственными. После этой ночи Хорас никогда не мог больше спокойно смотреть на губы Хеллман, помня, на что были способны эти губы, сколько наслаждения они таили в себе. Хорас гладил рукой между ног баронессы. Скользкая приятная пульсирующая влажность, столько раз принявшая его сегодня ночью, что он сбился со счёта. Запах. Её ошеломляющий запах. Утро. Кофе. Приятная суета. Баронесса спала. Её великолепное тело едва прикрывала простыня. Если бы Хорас был фотографом или художником он непременно бы запечатлел этот миг, но он не был ни тем, ни другим, поэтому он просто сохранил его в своей памяти. Леди сонно потянулась, простыня соскользнула с груди, обнажая тёмные сжатые соски. — Кофе, Ванесса? — Да, — она улыбнулась ему. Но едва кофе был подан к постели, Хораса снова оплели руки, и жаркие губы утащили в мир блаженных чувств. Ещё не остывшее с ночи лоно, снова приняло его, обволакивая жаром, топя в наслаждении. Хорас снова проваливался, выныривая лишь для того, чтобы вздохнуть, но Ванесса снова не дала ему отстраниться, открывая грань невидимых миров, в которых он терял себя, забывая счёт времени. Он лежал меж её великолепных грудей, в очередной раз приходя в себя. — Во истину ты одинаково дверь в рай и ад, — тихо прошептал он, не в силах отвести взгляда от её великолепия. — Почему в ад? — Потому, что я как дурак тебя ревную. И ревную скорее даже к твоему прошлому. — Прошлому? — баронесса заливисто рассмеялась. День начался как обычно. Спокойная размеренная суета. Спокойные дела. — Ваше сиятельство, вы слишком неприлично сияете, — подтрунил её Хорас, выходя из дома. — Боюсь, люди начнут говорить разное, да и… — Что и? — В вас начнут влюбляться все мужчины этого городка. — Хм, — баронесса улыбнулась. Она сидела за столом с большой кружкой чая, перед ней лежали выкройки для очередного заказа. — Тебе нечего бояться, Хорас. Пусть влюбляются. — И всё же я боюсь, — сказал он тихо и закрыл за собой дверь. Баронесса проводила взглядом его фигуру за окном. Начнут влюбляться… Да. Ванесса сделала ещё один большой глоток обжигающе горячего чая. Влюбляться… Да, их в прошлом было немало. И почти обо всех этих влюбленностях баронесса жалела. Выданная замуж без любви страстная и темпераментная в чём-то мечтательная, но никогда не показывающая этого юная леди. Она бы могла смириться с властью мужа, если бы муж обладал той степенью власти, какая могла бы укротить её взрывной характер. Отец был для неё эталоном подлинного мужества, подлинного отцовства. Сильный, уверенный в меру мягкий, в меру жесткий. Почему он выдал её за такого…? Чем его смог подкупить барон? Нет, она никогда не жаловалась, да, впрочем, и жаловаться вскоре стало некому. Мать умерла родами, а отец свалился с инфарктом. Он был сильным, он тоже никогда никому не жаловался. Лишь она видела его бледнеющее лицо. Целовала холодеющие руки, сидя у постели умирающего. Может быть он просто боялся не успеть выдать её замуж? Он так и не ответил. Он хотел, но смерть навеки сомкнула его губы. Да, барон читал стихи, приглашал на прогулки, говорил красивые слова. Он умел быть эффектным, но вся его эффектность исчезала, по мере раскрытия истинного характера. Леди Хеллман, всегда обаятельная на людях, в темноте своего будуара горько плакала. Барон предпочитал мужчин… Когда она узнала об этом, то больше не смогла принимать его в своей спальне. Стали понятны его холодность и отстраненность. Развод? О нет, он слишком хорошо устроился. Для полного эффекта ему не хватало только наследника. А она не собиралась рожать для него, для его идеальной репутации, он и так слишком много поимел от неё. У них существовал негласный компромисс. Он закрывал глаза на её увлечения, она на его, главное, чтобы это происходило в тайне. Но каков был её выбор? Жигало, садовник, а может водитель? Любой, кому можно было спокойно заткнуть рот. Но рано или поздно всё равно пошли бы слухи. «Баронесса не верна мужу. Баронесса посещает неприличные места. Баронесса спит с дворецким». Джон. Красавец Джон. Влюбленный Джон. Опаливший её своей страстью. Молчанием молящих глаз. А барон? Барон слишком хорошо умел казаться праведным, слишком хорошо умел скрывать свою натуру. На фоне него именно она казалась холодной самовлюбленной стервой. Любовь как в английском романе. Любовь на заднем сидении автомобиля, любовь на фоне девственно свежей английской природы. Да, вот такая она сука. При живом и любящем муже спит с дворецким. Дворецким, который так похож на её отца. Дворецким, который и не догадывался о той буре страстей, что рвала её нутро. Все английские романы заканчиваются плохо. Плохо закончился и её. Беременность. Барон был рад, а она перебила в своей комнате всё, до чего дотянулась рука. Джон каждый раз молчал, когда видел её. Она каждый раз отвечала на его молчаливый вопрос. — Не твой. Не от тебя. Джон увозил её на долгие прогулки, где она плакала вместе с дождливой английской природой. Нет, никаких детей. — Джон? Ты поможешь мне избавиться от этого? Джон помог, но не простил. С тех пор как он унёс из спальни новорожденную, они так ни разу и не поговорили. Между ними всё было кончено. Любовь умерла. Барон, узнав о случившемся, пришёл в бешенство. На людях печальный и нежно трепетный, ласково целующий супругу, что потеряла ребёнка, наедине он смотрел жёстко, сидя нога на ногу, куря одну за одной. — Я бы принял его. Зачем ты его убила? — Я не… — Не ври мне, сволочь. Я знаю, что ребёнок родился абсолютно здоровым. — Я не собираюсь играть по твоим правилам, Генри. Ты и так отнял у меня всё. — Мне без разницы то, как сильно ты меня ненавидишь, дорогая, но у нас должны быть дети. — Чтобы тебе никто не смог прошептать в спину мужеложец? Глаза барона в миг налились яростью. — Ты родишь, Мими, родишь. — Только через мой труп. — Ладно, если ты так хочешь, — сказал барон, вставая. Всё, что потом могла вспомнить баронесса, так это то, что очнулась, привязанная к постели. Барон сопел над ней. Было больно. Противно. Пусто. Когда эякуляция произошла, супруг с остервенением отстранился от неё. — Сама так решила. Но я буду делать это, пока ты не родишь, хотя ты знаешь, насколько мне это неприятно. — Бедный, — только и прошептала она ему вслед со всем возможным ядом в голосе. Не выдержав, он ударил её по щеке. Через пару дней она отравила его. Банально отравила, подсыпав яд в вино. Её никто не обвинил. Она сидела перед трюмо, разглядывая великолепие своего лица и тела. Её никто не обвинил, никто не остановил. Да, она теперь убийца. Убийца, как из классического английского детектива. Пусть. Она слишком хороша, она слишком много пережила, она имеет право наконец-то стать счастливой. Прошла ещё пара лет. Она и вправду выглядела счастливой. Выглядела, но не была. Идеально выстроенный бизнес — единственная отрада. «Фон Хеллман — холодна как лёд, но опасна как пламя», — так шептались о ней. Она влюбляла в себя насмерть, но не любила. Лишь иногда проявляющаяся слабость ломала её выверенный мир. Она каждый раз жалела об этих слабостях, будь то роман с известным артистом, или мимолётное увлечение молодым дизайнером, таким как Джеффри. Джеффри — одна сплошная головная боль. Мальчик: юный, беспомощно влюбленный, очарованный. Она до сих пор не могла простить себе того, что он оказался в её постели. Пусть и всего на одну ночь. Она навсегда поломала его судьбу, сделав вечным заложником дома мод «Баронессы Хеллман». И сейчас неужели всё начинало повторяться? Нет. Никаких повторов. Хеллман пропала без вести. Есть только Мюриэль Сквотч, немолодая, незамужняя учительница рукоделия, проживающая в провинции настолько глухой, что там никогда не слышали о таком явлении как высокая мода. Но разве скроешь натуру? Благо она была любима. Благо она была укрощена. Снова верёвки, но какие другие ощущения? Хорас. За свою насыщенную жизнь Хеллман научилась читать людей. Хорас не был насильником. Он был всего лишь тайно влюблённым в её дочь тихим хорошим парнем. Парнем из той плеяды простых парней, которые при всей своей невзрачности были способны на самые удивительные подвиги. Этим он её и покорил. Не тем, что привязал к стулу, тем, что отвязал. Тем, что от него, словно от мяча, отскакивали все её колкости. Непробиваемая вечно жизнерадостная неваляшка. Она искренне влюбилась в этот непобедимый характер, в его нежность, смелость, в умение встать на защиту, в его доброту. Она пожелала остаться с ним, а не вести борьбу за свою модную дорогую и пустую жизнь. В той жизни не было любви. Слава, деньги, власть — да, кого-то они слепят. Но для человека это на самом деле не главное. Всё равно тоска скребёт за сердцем. Человеку невозможно без любви. Сейчас баронесса знала это на все сто процентов.