Месть бывает... горячей

Утром баронесса поняла, что ей надо ехать. Поняла, что её долг, её неоплаченные давние счета этой жизни призвали её. Она должна была ехать к дочери, к столь недавно обретённой, профессионально обожаемой и проклинаемой, ненавистной, но единственной дочери. Буквально два года тому назад, баронесса так бы никогда не подумала, но сейчас… сейчас всё слишком сильно изменилось. Точнее всё слишком сильно изменил один человек, и он сейчас спал рядом безмятежным лёгким сном. Некрасивый. Он казался ей самым красивым, щедрым, великодушным и добрым. Он таким и был. Бездушная пластиковая красота, бездушные красивые образы. Всё это осталось за бортом в прошлой жизни. В этой Хорас научил любить и пробудил словно закрытые на замок чувства. И теперь леди Хеллман требовалось проявить человечность в отношении одного единственного человека, к которому она была столь несправедлива. Когда ещё ежели не сейчас, когда её дочь испытывала такие страдания? Словно судьба проигрывала одну и ту же историю. Нежеланный ребёнок. Да, нежеланный по разным причинам, но нежеланный, что может звучать страшнее. Утром, когда с первыми лучами солнца пробудился жизнерадостный толстяк, неунывающий Хорас-неваляшка, Ванесса сделала вид, что крепко спит. На деле она всю ночь не смыкала глаз, а когда ближе к предрассветным часам услышала мерное похрапывание, то развернулась к Хорасу и, боясь разбудить его прикосновением пальцев, просто лежала, любуясь его лицом. Странно, любоваться особо было нечем, но Ванессе казалось, что Хорас словно светится изнутри. Ей хотелось его целовать, прижимать нежно, ласково. Словно она никогда не была Хеллман — злой и жестокой, целеустремлённой и решительной, способной на любую низость и подлость. — Как ты? — первым делом спросил Хорас, едва Ванесса перестала изображать сон. — Хорошо, — ответила она, пряча взгляд и улыбаясь средне между смущением и грустью. — Знаешь, вашество, ты, конечно, может и умеешь врать там искусно и убедительно, но я как-то никогда не ловился на это. Знаешь, я бесконечно счастлив от того, что я рядом с тобой. Но я же буду самым несчастным, если нас с тобою что-то разлучит. А я сейчас чувствую, что нас с тобой разлучает недосказанность. — Вместо всех слов, — баронесса взяла Хораса обеими руками за щеки и приблизила к его губам свои губы. Хораса словно пробил ток вперемешку с запахом самых диковинных цветов.

***

— С тобою точно всё будет хорошо? — спросил Хорас, занося ногу над порогом. В его сердце теснилась странная щемящая тоска. — Конечно, — спокойно и с улыбкой ответила Ванесса. — Иди, кафе само себя не откроет. Со мной всё будет в порядке. Хорас махнул рукой, улыбнулся, но ушёл, полный тяжёлых переживаний. Какой к чёрту бизнес, когда творилось такое. Ванесса, конечно, пообещала ему, что она ок и глупостей делать не будет, и вообще ей некогда раскисать, в школе какое-то важное мероприятие. И тысяча, тысяча слов. Но у неё действительно плохо получилась его обманывать. Точнее не его ум, этого добра у Хораса не водилось, сердце. Проведя весь день в муках и расспросах посетителей о том, кто вчера приезжал в их дом, влюбленный кондитер, снова закрылся пораньше и поспешил с места работы прямо в школу к Ванессе. И плевать было на то, что они договорились не шляться на работу друг друга. — Как? — только и вымолвил толстяк, чувствуя как его руки сделались мокрыми. — Да как-то так, взяла несколько дней за свой счёт. Сказала, у неё срочные дела в Лондоне. — Но ведь я… — А записки она что не оставила? — Я ещё не был дома. — Слуш, а чё вчера было то? — любопытное лицо какой-то коллеги Ванессы, молодой черноволосой учительницы исказилось гримасой. — Да, я не особо понял. Эта баронесса как её там… — Хельман. — Да, — Хорас положил руку на вспотевший лоб. — Да, так вот она, короче, это, ну с нашей Мюриэль, моей точнее, тёткой то бишь, ну, короче, она это приехала такая типа вау прям не ждала, такая встреча, всё такое. — А где они с тёткой-то твоей познакомились? — А я шут знаю? Там ж колледж частный был закрытый. — Где? — Да в Портсмуте. — А леди-то из Лондона вроде? — Слушай, ты чё меня спрашиваешь, вот приедет Ва… вааще вот, ну что за дела? Я домой, короч. — Ну давай, — насуплено отозвалась молодая учительница, провожая Хораса подозрительным взглядом. Дома Хораса ожидаемо ждала лишь одиноко скулящая Тоси. — Уехала таки, — в сердцах сказал Хорас, снимая кепи. Его сердце упало куда-то глубоко вниз, воздух загустел, а стены дома показались слишком тесными. — Щас, Тоси, щас, пойдём гулять, — сказал он скорее машинально, взглядом ища поводок. И тут Хорас увидел лист бумаги, что лежал сложенный вдвое на столе. Развернув его, он дрожащими руками приблизил письмо к лицу. Теряясь в идеально ровных строчках мелкого красивого почерка, он начал читать медленно, по слогам. «Милый Хорас, прости за столь внезапное исчезновение, но я поняла, что мне надо это сделать и сделать одной. Я должна разобраться со своими семейными делами, слишком долго я игнорировала проблему, а проблема теперь выросла до небес. Я вернусь, я обязательно вернусь, я не бросаю тебя. Я не могу говорить тебе, глядя в глаза, о том, что ты для меня значишь, и что ты сделал. Ты словно вытащил меня из затяжной болезни. Да, болела я очень долго и успела проверить в то, что мир может выглядеть только так, как мне однажды увиделось. Ты показал мне другой взгляд. Не знаю, ставил ли ты себе такую цель, но то, что произошло за эти два года… Я благодарна тебе за эти два года. Я не знаю, как пройдёт моя встреча. Точно знаю, что путь обратно будет лёгким. Прости ещё раз за эту спешность и самовольство, но ты же знаешь мой упёртый характер. Мне надо торопиться, пока кое-кто не наделал беды. П. С. Когда приеду, обсудим одну очень интересную деталь в наших отношениях. Твоя любимая тётушка Мюриэль»