Рядом никого нет

      Полгода спустя.       Санкт-Петербург. Россия.       Толпа. Несмотря на проливной ливень на улицах Петербурга, народу было много. Среди них мельтешил бежевый тренч и белобрысая головка.       Девушка была без зонтика, поэтому двигалась быстрее толпы. Волосы намокли, с пальто скатывались капли. Всего-то - перебежать на другую сторону улицы, где за Гостинкой скрывался «Перекресток».       Вот, знакомые стены Гостиного двора, поворот, еще поворот, и перед ней встало небольшое круглое двухэтажное здание с супермаркетом и Макдональдсом.       Взяв пару йогуртов и сырки, девушка подошла к сектору горячего. Она хотела взять курицу-гриль. Надоело готовить, надоело заказывать еду и питаться полуфабрикатами. Ей и курева хватает. Она отвыкла от привычной еды, от привычной жизни и от судьбы, которую сама себе выбрала.       Перед ней стояли несколько человек - пожилая дама с ребёнком и молодая пара. Ждать недолго, девушка тихо проговаривала в телефоне, что нужно не забыть купить. Корм для Жука.       Звякнул телефон. Девушка полезла в джинсы. Пальцы трясутся, она не может держать край пальто, он постоянно выскальзывает у нее. Чертова наркоманка.       «Я у тебя, не пугайся. Купил бутылку вина, я первый зачет сдал. У нас гости»       - Cazzo! Cosa non è questo mondo?*       Сказано было немного громко. Дама обернулась, но ничего не сказала. Молодая пара стала оглядываться и о чем-то удивленно заговорили. Девушка извинилась также по-итальянски, чтобы не разрушать общую картину, но от этой сцены ей стало совершенно не по себе.       Она так и не привыкла говорить вслух на русском. Иногда, забывая, она говорила на английском или итальянском, отчего продавцы и кассиры невольно шарахались и начинали, бранясь на чем свет стоит на бедную девушку, искать переводчика или доставать телефон. Они и не знали, что девушка просто на автомате говорила на тех языках, которые были для нее родными. В отличие от русского, ставший для нее чужим.       «У нас гости». Это сообщение каждый раз доставляло ей дискомфорт. Но сейчас сообщение отдалось особой тревогой.       Она боялась, что в один прекрасный момент может приехать он и все опять разрушится. Она обретет покой. Только каждый раз к брату приходили его друзья со школы, одногруппники и просто знакомые.       Каждый раз после того, как она скажет что-то по-итальянски. Воспоминания, любимые лица. Он.       Слишком больно, слишком трудно и слишком уничтожающе. Разрушающе, убийственно. Она боялась оставаться одна в квартире, даже несмотря на присутствие большого белого лабрадора по имени Жук. В моменты, когда она не выносила всего этого, просто лежала на кровати, смотря в одну точку или сидела на кафеле душа с включённой водой, Жук звал ее гулять. И она выходила. Становилось легче, но ненадолго.       Брат почти переехал к ней, ему нравилось проводить с девушкой свободное время. Он спасал ее от одиночества, спасал от тяжелых мыслей.       Миша не спрашивал у нее, что произошло, почему она вернулась обратно. Он просто был с ней. Единственное, о чем попросила его девушка, так это ни с кем не общаться, в особенности с Джорджем. Ее не грызла совесть, нет. Она не хотела, чтобы тот знал, где она. Там, где никогда не хотела больше очутиться.       Она написала ему то же письмо, как и другим. Никакого плача, ничего, абсолютное безразличие.       Включая проигрыватель под ночь, брат и сестра бывало танцевали под старые песни до утра. А когда Миша не ночевал у нее, то она танцевала одна, в гордом одиночестве, а Жук лежал на диване и внимательно смотрел на свою хозяйку, которая понемногу сходила с ума.       Целая комната с пластинками во всю стену, постеры с группами прошлого, барабаны, одиноко стоящие в углу, бас-гитара. Она к ним не притрагивалась с тех пор, как купила. Для нее это стало в какой-то степени обычным сувениром о прежней жизни.       «Torna a casa» и «Этому городу» стали любимыми песнями. Теми самыми, без которых нельзя пережить этот смрад и ужас происходящего. Транквилизаторы, наркота, курение. Ничего не спасает. Она становится безжизненным существом, которое ничего не чувствует.       Такова жизнь. Такова ее участь. Она сделала так, как хотела. Но не лучше бы было просто остаться, остаться вместе с любящими тебя людьми, с друзьями и родными тебе, чем взять и в один миг все разрушить? Она не знала. Выхода назад не было. Выход есть всегда.       Чтобы к ней не возникло никаких вопросов со стороны прокуратуры или налоговой насчет денег, которые у нее были на руках, она стала подрабатывать репетитором по-итальянскому. Вследствие бурной популярности группы, большинство женского подросткового населения Петербурга. В какой-то момент девушка стала пользоваться популярностью среди молодежи, потому что каким-то образом выяснилось, что она связана с итальянцами. После этого она перестала давать уроки итальянского. Хватит с нее.       Вернулась к фотографии, выходило просто прекрасно. Иногда ходила одна по городу ночью, уходила из дома фотографировать. Бывало, что даже доходила до Петропавловской крепости, Кунсткамеры.       А еще ноутбук. Неотъемлемая часть ее жизни. Она писала, она не могла выйти никуда без книги, ноутбука или записной книжки. Три части, которые никогда не сложатся воедино. Она писала, писала стихи и рассказы, писала свои мысли и новые песни. Песни, которые она никогда не будет петь. Потому что она не хочет. Песни, которые она никогда никогда никому не покажет.       Потому что рядом никого нет.       Кроме Жука.       И татуировки «Non c’è nessuno accanto»**, набитой параллельно венам на левой руке.       Одна лишь Саша.       Рассчитавшись на кассе, девушка забежала в свое любимое кафе у Казанского собора, купила кофе и круассаны. Но все-таки, с итальянскими они несравнимы. Ни то, ни другое.       Вся промокшая, замерзшая, но немного расслабленная девушка забежала в уже закрывавшийся лифт и поднялась с соседями на третий этаж.       - Миш, я дома! Надеюсь, ты мне поможешь!       - Mi aiuterò.***       Так вот оно, плохое предчувствие. Никогда ее еще не подводило.       Саша подняла голову, увидела знакомый силуэт в проеме коридора, позади него прошмыгнул Жук и побежал к хозяйке, приветствуя е звучным лаем. Но та его уже не слышала.       В глазах закружилось, глаза закатились. Она без чувств упала прямо у входа. Благо, успела поставить кофе на тумбу.