Гость и темная долина

Полгода пролетело незаметно. За это время Кэйа единожды выходил в город: отец взял с собой в ателье, чтобы заказать костюм. Увиденное в тот день отпечаталось в памяти крайне мрачной картиной: замшелые стены домов с окраины, с севера у башен полуразваленная крепость, огромный собор в центре города, в чьих объятиях покоились шумная площадь и тихие улочки. Толпы неприветливого народа, чье нутро осквернено призраком свободы. Город, запятнанный, прискорбно дышащий на ладан и медленно разрушающийся изнутри, гнойной раной вспарывал зелень островка, на котором стоял, готовый уйти вместе с ним на дно. Стрелы бесчинства разрывали ребра улиц и проходились желтыми потоками лимфы, ибо уже сама земля выплевывала всю чернь, что лилась на неё, проходя сквозь пыльный тротуар. Хоть Альбериху и было чуть страшно, он с любопытством всматривался в пустые лица местных, многие из которых с похмелья. Тогда, по дороге в швейный дом, он увидел ровный строй монахинь. Лишь одного быстрого взгляда было достаточно, чтобы понять, что их молитвы не были услышаны, а всё существо этого места вот-вот рухнет в этот поток бесконечного кошмара, где уже обитали фактически все горожане. Они могли бы стать лучом надежды, но даже испачканные пылью подолы длинных белых юбок и дрожащие от морфия руки у половины из строя, не вселяли никакого доверия, а наоборот, вместе со всем происходящим лишь подтверждало догадки о ныне мертвом образе бога. Внезапно на голову свалились воспоминания о Снежной. Нет, там не было монахинь, не было худющих людей, чьи глаза готовы пойти навыкат лишь от легкого запаха нашатыря из ближайшей аптеки. Там было мрачно и постоянно шел снег. Но этот мрак не был столь давящим, как тут. Возможно, причина этого кроется в менталитете того места: за все время пребывания там, юнец ни разу не видел, чтобы каждый житель города пил изо дня в день, не наблюдал и среди льдов застывшего фонтана мусор, не замечал злости мародеров. Почему? Быть может, потому что они иногда улыбались. Их суровый вид был шатким, ибо при первой же улыбке можно понять, что он делает это искренне. Там не улыбались через силу. А здесь... за все несколько часов скитания по Мондштадту, Кэйа так и не увидел трезвой улыбки прохожего. В этом городе мер менялся каждые три года, но гораздо чаще выходило так, что он уходил с должности раньше отпущенного ему срока. Точнее, мер умирал, будучи правителем города. Суеверные твердили, что это все из-за пьяниц - основного контингента: мол, это все их дурь сносит с мест проявление адекватности, ибо все меры не были пьющими людьми. Конечно, только дурак поверит подобному. Просто это совпадение. Это не особо волновало Кэйю, ведь все ведомое ему ограничивалось яркими воспоминаниями из заснеженных земель, сводным братом, особняком и его обитателями, а город был лишь частицей черного шума, слизанным с улиц. Мальчик уснул с мыслями о грязи его нового дома. Наутро шел сильный дождь, смывающий багровые следы с плитки у дома, а ветер, перекатывающий пустую винную бочку, разбивался о резной камень дорожки. Позже, как только юнец вышел из спальни, то подумал, что мрак города добрался и до винокурни: слуги, точно насильно заточенные здесь, ходили с опустошением на исхудалых лицах, и их печаль была столь велика, что её отражение отпечатывалось паром на холодном окне. Кэйа прошел в комнату к Люку, но его встретили только пустая постель и бардак на письменном столе. Если быть честным, гость совсем не ожидал улицезреть учебное место брата в столь плачевном состоянии. Подойдя к оному, юнец откопал из-под завала красок и цветных карандашей рисунок, испачканный в углу каплями чая. На слегка смятом листе бумаги изображены два человека, смутно похожих на самих братьев, но смазанная краска мешала выяснить, кто же нарисован. Сочтя свою догадку верной, Кэйа сразу обрадовался, выделяясь из общей гнетущей атмосферы. Вечером того же дня Альберих сидел в своей комнате, ожидая Дилюка. Ежедневные занятия счетом и грамматикой ужасно утомляли, из-за чего после нескольких часов учебы было ощущение, будто язык отсыхает после чтения вслух, а мозги перестали функционировать и стали кашицей из-за сложных уравнений. Облокотившись на спинку стула, он почувствовал лишь легкую дрожь в затекших ногах и руках. Если выбирать любимую из пяти дисциплин, которым обучался гость, то чтение сразу приходит на ум, но до чего же тошнотворна научная литература или математические труды. Росший на сказках, он по-прежнему не растерял своего запала к вниманию невероятных историй, среди чьего множества выделялось старое поверье про создание города, вставшего вопреки наставлениям ветров. Поплатившись за непослушание, жители не сбежали с плодородных земель, разлинованных кистями гор. Тогда же ветер, разъяренный наглостью странников, воплотился в образе юноши-барда, но проживая в городе под новым именем, вжился и сам стал человеком, прожив свой век с ликом бродячего поэта. Сейчас эта мысль одурманила маленькую головушку Альбериха, предположившего, что этот самый бард может быть жив. Вдруг, он до сих пор слоняется по улочкам Мондштадта, как бледный призрак, наивно ожидающий освобождения? Или он работает в одном из ресторанов, или, скорее в какой-то таверне, а может, уже давно почил, да и все забыли о нем?.. Эта идея внезапно осенила мальца, и он вскочил из-за стола, обронив карандаши и не замечая этого, побежал к Аделинде, чтобы спросить, так ли это. Громкий топот вызвал у Аделинды тяжелый вздох, но её золотое терпение столь крепкое, что один юный господин был бы не в состоянии разрушить его. Когда же цель была настигнута, малец протараторил:       - Аделинда, расскажи мне историю появления города! – запыхавшийся, он с искрой во взгляде был готов внимать рассказу, пока в его голове загустели иные мысли, мешавшие проникновению в историю.       - Я рассказывала вам эту историю.       - Но я хочу услышать снова! – буря восторга сменилась началом гиперактивности. Никак не унимающийся мальчишка поправил растрепанный маленький хвостик, затянув ленту. Прежде всего, служанка отвела младшего господина в комнату и наказала приготовиться ко сну. Кэйа не ожидал такого поворота событий, и уж было хотел возразить, но маятник часов опередил его, оповещая о наступлении ночи. Замечая недовольную мордашку, девушка улыбнулась:       - Уже девять часов. Вам пора спать. Никак не пререкаясь, Альберих затаил маленькую детскую обиду и на внезапно нагремевшую ночь, и на служанку, и на сказку, которая оказалась столь длинной, что на её пересказ ушло бы больше времени, чем на написание урока арифметики. Тем временем Люк проскользил по коридору, бросая мягкую, почти неразличимую тень на резьбу вазы. Он знал про режим сна, помнил про стакан молока на ночь и фактически все делал как по расписанию и без напоминания со стороны. Кэйа же, наоборот, своей непоседливостью вспугивал любой намек на организованность, тогда как его спокойное состояние возможно только во сне, и то, не всегда. Дилюк был на мероприятии с отцом. Там его внимание привлекли лишь тяжелые бордовые шторы, едва раскачивающиеся под ветерком с форточки. Ни отец, ни губернатор, ни мер не смогли произвести на него должного впечатления, и все их слова обратились тягучим битумом, утяжеляющим и без того уставшее сознание. Наследник винного промысла осознавал, как необходимо хорошо преподнести себя, чтобы после на тебя глядели как на зверушку в клетке и кто-тио пожелал бы купить подобное чудо, а другой отведать нв ужин. С головой, полной всяким бредом, мальчик лег спать, так и не увидевшись с Кэйей.

***

Тарталья вернулся с очередного выговора. Пульчинелла утверждал, что ученик растерял все свои навыки после уезда друга, но верил, что все нежелание тренироваться обусловлено простой ленью, в то время как сам юнец хотел играть, а не заниматься, как ему казалось, бессмысленной тратой времени. Пока он бок о бок жил с пленным мальчиком, то ему виделось всё это не таким угнетающе-медлительным, а веселым и стоящим. Не было ни одной тренировки, которую бы Аякс желал пропустить или уйти раньше положенного. Вечер выдался очень трудным, а утяжеляла его и вязь прошедших дней, проведенных в скорби по самому себе. Морозные дни стали мягче, но даже перемена погоды ввиду приближения лета не могла порадовать нашего героя. Здесь он не гость и даже не проходимец. Потому сбежать из этого ледяного ада ещё сложнее, чем он себе представлял ранее, ибо тотальный контроль действий не доходил только до мыслей (и то, не всегда). Если бы его учителям представилась возможность взять под свое чуткое руководство всего Тарталью, то вскоре он бы стал горсткой пепла от гнева Синьоры. Даже безмолвный диск луны не слышал внутренних стенаний мальчика, скрашивая свое молчание редким присутствием на небе. Быть честным, Тарталья всегда чувствовал, что Кэйа здесь ненадолго. Пусть он и влился в текущий темп жизни и даже стал обучаться вместе с другом, сам рыжик ощущал всю текучесть этих моментов, которые вряд ли когда-то удастся повторить. Кэйа был гостем, которого приняли относительно тепло, пусть и местный народ являлся виновником гибели его родины и просто исполнили свой долг, раз оставили его в живых. - Ну и чего молчишь? – не ожидая ответа от луны, малец просто лег на кровать, зная, что она, как всегда, проигнорирует.