Призрак без имени

Предисловие от автора. Привет, прекрасные! Добро пожаловать к Безымянному! Для тех, кто пришел сюда из истории «Scared to Live»: снова здравствуйте! Если вы нашли это благодаря «Ghost of You»: приятно видеть вас снова! И если вы новенький: привет! Меня зовут Мак, здесь так же есть моя сестра Джен, и я просто обожаю писать! Описание работы — это буквально оборванное на полуслове краткое содержание, поэтому, можете считать, что вам позволили взглянуть на сокращенную версию. По большому счету, эта история — кульминация нашего с Джен долгого (трехчасового) рассуждения о том, что могло бы произойти, если бы Мэри не сбежала с Натаниэлем, когда он был ребенком, а выбрала бы иной метод защиты своего сына. Это все довольно дико, я бы даже сказала, что в истории определенно есть моменты, которые покажутся вам необычными, но это в основном потому, что вселенная значительно изменилась. Ключевым примером будет Ичиро. Он все еще бесконечно далек от Лисов, но они с Натаниэлем (и Жаном), по сути, братья. Это общее предупреждение, прежде чем мы перейдем ко всему, но Нил в этой истории (и Ичиро, и Жан, и некоторые из OC в том числе) выросли в обстановке насилия и бесконечных мафиозных разборок. Они определенно будут обсуждать насилие, похищения людей и целый ряд незаконных и порой вызывающих нешуточное беспокойство вещей с такой легкостью, как будто это совершенно нормально. Как будто это естественно — обсуждать за семейным ужином преимущества убийства перед длительными пытками. С другой стороны, все они очень плохо разбираются в настоящих человеческих взаимоотношениях. Эта история представляет собой очень странную смесь травм и насилия, а также саркастического и ситуативного юмора. У нас запланировано около 74 глав для этой истории, потому что кто же не любит смехотворно длинные, чрезмерно потакающие своим желаниям фики, верно? Сцены в этой главе, согласно мучительно подробным заметкам, которые мы с Джен сделали, названы «Определение качественной проститутки» и «То, о чем папа не знает, навредит ему» соответственно, так что можете насладиться этим вместе с нами! 😉 Предупреждения по содержанию: обсуждение убийств/насилия, похищений людей, получения выкупа, обсуждение пыток, угроз, столкновений с врагами (Натан и Лола). Наслаждайтесь! — Мак и Джен ❤️ Предисловие от переводчика. Они определенно два профессиональных садиста (я в восторге). С другой стороны, разве мы здесь сами не для того, чтобы делать себе больно, читая то, как становится больно нашим любимым персонажам? Так что, в целом, приятного прочтения. Как нам и сказали, начинаем наслаждаться. Будьте готовы к введению в историю некоторого количества ОС персонажей.

***

Натаниэль ненавидит парики. Конечно, он не настолько глуп, чтобы начать чесать голову у всех на виду, пока эти ебучие сетки раздирают ему всю кожу, однако даже так с париками всегда дохуя ненужной головной боли. Он не может позволить себе поправить волосы слишком резко или же позволить кому-то касаться искусственных прядей. Парик нельзя мочить и, естественно, падать вниз головой в бассейн с ним непозволительно. Нат обязан всегда следить за тем, чтобы волосы не сползали на бок, вызывая ненужные ситуации. Вопрос правильного тона волос всегда становится еще занозой в заднице. Увы, Алекс Филдс блондин. В последний раз Натаниэль красил волосы для Алекса полтора месяца назад, потому и Оливер, которым Нат становился несколько раз за то время, тоже оказался светловолосым. С последнего момента Алекса прошло почти три недели, но сегодня ему не нужен Алекс настолько долго, чтобы возвращать блонд, особенно учитывая, что в ближайшее время ему все еще предстоит встретиться с отцом. По крайней мере, у Алекса хотя бы голубые глаза, так что он может избавить себя от необходимости надевать цветные контактные линзы на глаза, раскрасневшиеся из-за отсутствия сна последние трое суток. Натаниэль делает большой глоток кофе, из стаканчика в руках, пытаясь сообразить, что именно нужно сделать Алексу, чтобы справиться с новой задачей. Алекс был харизматичным и дружелюбным парнем. Он улыбался больше левой стороной рта, чем правой, а его семья работала в гостиничном бизнесе. Как минимум, по бумагам. Алекс Филдс и его родители де-факто не существовали вне кукольного театрального лабиринта, выстроенного Натаниэлем. Фейковые аккаунты на вымышленные имена, недвижимость десятилетней давности, зарегистрированная на десятки разных людей, парочка отелей Ичиро для правдоподобности, поддельное удостоверение личности, несколько постановочных семейных фотографий, на которых Элиас играет старшего брата, а девочка-актриса — младшую сестру, и внезапно Филдсы становятся узнаваемой в узких кругах семьей, известной своим предпринимательским чутьем и детьми, где каждый идеально подходит под описание «сын маминой подруги». — Каков статус? — спрашивает Натаниэль. Стаканчик с кофе оттягивает его нижнюю губу, пока он сам говорит настолько тихо, чтобы никто из суетливых прохожих его не услышал. Хотя, даже если кто-то и выловит пару отдельных фраз, они, в целом, ничем не отличались от сотни других, брошенных в центре делового района. Элиас с грохотом пододвигает свой стул, прежде чем отвечать: — Она собирается уходить. На твоем месте, я бы отложил кофе. В целом, верное замечание. Как минимум потому, что ранее, когда Джемма Майерс слышала об Алексе в последний раз, тот плотно занимался семейными делами, из-за чего пришлось переносить всю досконально спланированную операцию. Проще говоря, у Натаниэля три дня подряд температура подскочила под 41 градус, потому все, чем он мог быть физически занят — запивать ибупрофен лимонным чаем с имбирем, даже если он приложил слишком много усилий, чтобы подобраться к Майерс и получить нужную информацию как можно скорее. Ибупрофен в те дни выжимал свой максимум. — О, прошу прощения, — тянет Натаниэль, не скрывая острого холодка в своих словах, — но я что-то не припомню, чтобы видел, как вы разбираете тела, которые кое-кто оставил после себя. Он буквально слышит, как Элиаса передергивает, когда в разговор включается Чарли. — Послушай, Нат, они появились из ниоткуда, — настаивает она, и ее голос хрипит через наушник. — Ни у меня, ни у Мии не было другого выбора. Натаниэль быстро опустошает стакан, стараясь не зацикливаться на том, что привело его сюда. — В следующий раз не звони мне. На самом деле, это совершенно не то, что он подразумевает. Благо, после двух с половиной лет тяжелой (неохотной) совместной работы и горького опыта, каждый из трех его слишком легкомысленных подопечных это понимают. — Неа, ты любишь нас, — подтверждает Миа. — Ты бы сделал это снова, не задумываясь. И он действительно сделал бы. Натаниэль не сможет признать, что любит этих троих по-настоящему; он все еще не до конца уверен, что хоть когда-либо кого-то любил или же сможет полюбить. Возможно, он когда-то любил свою мать, давно, в далеком детстве, когда еще не умел разделять разные части собственной личности, но теперь для Натаниэля небезопасно любить так, как это сделал бы Абрам. Натаниэль вырос в доме, где не существовало любви, и был брошен в мир, где о ней никто не смел говорить. Таковы были правила игры, в которой он имел право лишь выживать каждый божий день. Однако Абрам все еще каким-то брасом существовал, по крайней мере, те его части, которые не были вырезаны кинжалами, топорами и разделочными ножами Мясника. Абрам любил. Он любил свою мать. Любил, потому кричал и плакал, когда его отец разрывал маму на части, прежде чем Натаниэль схватился за нож, тот самый, которым Лола угрожала вскрыть ему вены. Более того, Абрам любил и все еще любит Жана, Ичиро и Айко. Любит их как членов семьи, которыми они стали для Абрама. И, может быть, когда-нибудь он признает, что он начал расширять этот круг за счет трех идиотов, наблюдавших за ним и его целью через камеры видеонаблюдения. Любить опасно, и Натаниэль это знает. Независимо от того, какую личность он надевает и кем становится. Он знает, что любить людей или даже привязываться к вещам почти так же глупо, как мечтать, на что-то надеяться и загадывать желания. Это знание приходило ему с подкашивающей ноги болью, как, например, два с половиной года назад, когда ему оставалось лишь наблюдать, как Жана заперли в Гнезде. Это знание все еще било под дых после каждого письма или звонка Моро, которые они с Ичиро могли осилить лишь с бутылкой чего-то крепкого в другой руке. Это знание даже сейчас мешает ему сосредоточиться на задании, когда где-то на фоне без перерыва крутится мысль, что Айко сидит в кабинете врача и пытается понять, опасны ли спазмы в животе, что обострились за последние недели, для ее ребенка. Это отвлекает его внимание каждый раз, когда он не может точно вспомнить, где должен находиться каждый из членов его семьи, потому что как он может обеспечить их безопасность, если даже не знает, как до них добраться? Поэтому, когда дело доходит до чего-то подобного, он требует, чтобы подопечные всегда звонили ему. Не в последнюю очередь потому, что он слишком хорошо знает, как сильно люди отца не любят разбираться с неожиданными мелкими неприятностями, однако так же и потому, что какая-то очень глубокая часть его личности все еще должна знать, когда его команде может понадобиться помощь, и, быть может, еще меньшая, еще более забытая часть отчаянно жаждет, чтобы именно Нат был тем, кто придет на подмогу. Натаниэль выкидывает пустой стаканчик. На тротуаре толпятся люди, в обеденный перерыв их особенно много, они почти сливаются в неразборчивые кучи, однако по костюмам можно понять, где идут руководители в дорогих тканях, а где стажеры в дешевых подделках. Момент достаточно удачный, чтобы при необходимости затеряться в толпе, одновременно с этим напряженный, ведь приходится постоянно следить за тем, как бы не подцепить ненужного завеку-свидетеля. — Майерс, — требует Натаниэль. Он слышит, как чьи-то пальцы бегут по клавиатуре. Если бы они потеряли Майерс больше, чем на сорок секунд, Нат, вероятно, убил бы их еще до того, как у отца появился бы шанс. — Направляется к тебе, — быстро отвечает Элиас. — У тебя есть примерно минута. Натаниэль щелкает языком в ответ и возвращается к торговому автомату, вливая в него слишком много однодолларовых купюр за ебучую бутылку имбирного чая. Чарли кашляет прямо в трубку. — Это хуйня отвратительна. — Тебе тоже было бы полезно, — задумчиво произносит Натаниэль. — Тогда можешь выпить еще одну за меня, босс, — встревает Элиас, — десять секунд. Натаниэль аккуратно оборачивается, сосредотачиваясь на том, чтобы открутить крышку купленной бутылки, пристально наблюдая за той стороной улицы, откуда должна появиться цель. Джемма Майерс была дочерью Ричи Майерса, главы крупного картеля. Милая девушка, слишком откровенно заинтересованная во времяпрепровождении в компании симпатичных блондинов, однако важно было лишь то, что ее отец оказался одним из крупнейших источников дохода Мясника. Если они хотели ослабить Мясника, а, будем честны, Натаниэль страстно мечтал и грезил лишь о том, чтобы отец стал как можно более слабым, Майерс должен был умереть. Натаниэлю казалось, что ему, быть может, было бы даже жаль девушку, если бы он все еще умел сожалеть. — Алекс? Юноша оборачивается ровно настолько, чтобы посмотреть на зовущего через плечо, поднося бутылку с чаем к губам. Выражение его лица в миг приобретает идеальную картину замешательства. — Джемма? — спрашивает Нат, надевая удивление, как новый костюм. — Алекс! — смеется девушка, подбегая к нему с распростертыми руками. — Боже мой! Как я рада тебя видеть! Нат держит себя собранным, однако даже так ему требуются дополнительные усилия, чтобы не броситься в противоположную сторону, когда его заключают в объятия. Алекс небрежно обнимает подругу за плечи в ответ. Видеть ее снова не было приятно. Предполагалось, что девушка понадобится только на подступах. Заполучить доверие, подобраться ближе, добраться до отца. Проще простого. План выполнялся бы за считанные недели, если бы правила не поменялись, как делали это в любой другой раз. Однако, конечно, стоило ожидать изменений. Всегда, правила менялись всегда. В новом варианте требовалось похитить Джемму для выкупа, и у Ната было не более часа, чтобы увезти ее домой прежде, чем Майерс сообразит, что к чему, и свяжется с Мясником. Нату требовалось забрать Джемму и заставить ее умолять своего дорогого папашу о спасении раньше, чем хоть кто-то поймет, что девушка пропала. Нат позволяет ей быть настолько близко еще секунду, прежде чем провести большим пальцем по ее плечам и отступить на шаг назад. Алекс улыбается Джемме, левый уголок его рта приподнимается выше правого. — Мы правда не виделись настолько давно? Она наклоняется, чтобы оставить невинный поцелуй на его щеке, и улыбается. Ее лицо загорелое и покрыто веснушками. Алексу нравилась Джемма, ее веснушки и то, как ярко она улыбалась. У него была младшая сестра, настолько похожая на нее, что это даже немного пугало. — Куда ты пропал? Алекс легко смеется, отпивая чай прежде, чем закрыть бутылку крышкой. — Честно говоря, мама на некоторое время украла меня на запад. У нас открылось новое здание, и она отказывалась доверять Питу управление им в одиночку. Они с Джеммой стоят рядом с торговым автоматом, невидимые ни для толпы, ни для камеры, прижимаясь к стене. — Эй, не обижай Питера, он хороший! — настаивает Джемма с улыбкой. Замечая сомнение на лице Алекса, она снова смеется и поправляет себя. — Ладно, как минимум, у него добрые намерения. Алекс усмехается. — Ага, но из-за его намерений в день открытия чуть не случился пожар. Глаза Джеммы расширяются в секунду, и с ее губ срывается вздох. — Нет! — отрицает она. — Да, — настаивает Алекс, в то время как в наушнике раздается язвительный голос Элиаса: — Как фальшивый Питер, я оскорблен этой ложью. Джемма все еще смотрит на него широко распахнутыми глазами, когда Алекс продолжает: — Между прочим, все вылилось в сущий хаос, который пришлось разгребать мне, — он морщится. — Мама кастрировала бы нас обоих, если бы мы это не исправили. Всегда на секунду Натаниэль чувствует неожиданный укол совести, осознав, что история Алекса связана с нежданными гостями Мии и Чарли. Алекс быстро выдыхает, отбрасывая от себя Натаниэля. Джемма легонько толкает его плечом. — Но ты справился. Алекс закатывает глаза. — Ну не мог же я позволить Питу сжечь холл дотла, не так ли? Я потратил месяцы на ругань с дизайнерами. — Чарли готов фургон, — сообщает Миа в наушник. — Ну уж нет, — мягко возражает Джемма. — Ты просто хороший брат. Алекс смеется, быстрый вздох и морщинки проявляются в уголках его глаз. — Так и скажешь моей маме, — Алекс еще немного смотрит на Джемму, проследив за ее расширившимся взглядом, прежде чем снова заговорить, демонстративно взглянув на часы. — Я совершенно бездарно трачу твой обеденный перерыв, не так ли? — он качает головой, как бы осуждая себя. — В таком случае, спишемся? Джемма ожидаемо морщит лоб, и ее губы изгибаются в недовольной гримасе. — Ты ничего не растрачиваешь, Лекс. Алекс медленно оглядывает подругу снова, позволив своей улыбке превратиться в широкую сияющую ухмылку. — Ладно. Но тогда мне следует хотя бы пригласить тебя куда-нибудь. Проведешь со мной свой обеденный перерыв? Джемма сию же секунду заливается румянцем, окрасив щеки в ярко-розовый цвет. — О, конечно, с превиликим удовольствием. Алекс улыбается и протягивает ей руку. И Джемма, милая и предсказуемая Джемма, питавшая слабость к светловолосым мальчиком с красивыми глазами и яркой улыбкой, к мальчикам с хорошими семейными отношениями и разбитым сердцем, протягивает ему руку в ответ. — Пойдем, — повторяет Алекс, беря ее за ладонь и мягко увлекая за собой. — Я знаю идеальное место. — Господи, Нат, ты справляешься слишком хорошо. Юноша игнорирует голос Элиаса в ушах, уводя Джемму сквозь толпу в легкостью, говорившей лишь о том, как Нат годами учился растворяться в толпе прямо под пристальным наблюдением камер. Это, через несколько секунд, подтверждает и Мия: — Камеры вас потеряли, направляйтесь к машине. Джемма все время держит Алекса за руку, болтая и улыбаясь ему, ни капли не сомневаясь в том, что перед ней именно тот мальчик, за кого тот себя выдает. — Мою машину только что припарковали где-то здесь, — задумчиво произносит Нат, притягивая девушку ближе, когда они заходят в лифт. Он сжимает руку цели в своей, задержав свой взгляд на ее губах на пару секунд дольше положенного, пока говорит. Всего каких-то пару мгновений спустя Джемма приближается и кладет свободную руку юноше на грудь. Она наклоняется вперед, не отводя взгляд, чтобы легко прижаться к его губам своими, и Алекс так же невесомо отвечает на поцелуй. Натаниэлю необходимо было оттолкнуть ее, отшвырнуть в сторону и сразу после отмыться дочиста в чане с кислотой. Но однако он лишь шумно дышит, пока, закрыв глаза и покрывая поцелуями мужскую шею, Джемма совершенно пропускает мимо своего внимания карточку, которую Нат прикладывает к считывателю в лифте, и игнорирует иглу, выскользнувшую из чехла в его рукаве. В следующую секунду Джемма отскакивает с робкой улыбкой на лице и столбенеет от устремленного на нее мертвого взгляда. — Алекс? Алекс окончательно растворяется между главным этажом и третьим подземным уровнем. Натаниэль вздрагивает, услышав, как лифт со звоном останавливается на нужном этаже и отходит на задний план. Больше не остается ничего, кроме Рейсу. Кроме призрака. Он делает неуловимо быстрое движение, игла вонзается в кожу, и кетамин бежит по венам. Он замечает выражение боли на лице цели, видит, как ее зрачки расширяются на секунду в паническом припадке, как потом она падает ровно в руки, когда двери лифта открываются. Он выводит ее по коридорам, тихо ворча о том, что врачи прописали принимать бедной девушку лекарства, чтобы избежать еще обмороков. Лиззи, иначе как бы тебе стало лучше? Обеспокоенный любовник ведет свою упрямую невесту к их машине. Дверь фургона открывается быстро, и призрак кладет тело на заднее сиденье, бросая парик там же, чтобы сразу после вытереть лицо салфеткой от грима, которую ему протягивает Чарли. — Ты едешь с нами? — спрашивает она. Он качает головой. — Выкуп, — это было все, что Рейсу мог бы ответить. — Езжай. Он игнорирует прощание, брошенное напоследок, прежде, чем Чарли захлопывает дверь машины. Он стоит на лестничной площадке, слушая, как заводится двигатель и скользят шины выруливающего с парковки авто. Рейсу извлекает из тайника в колонне одноразовый телефон, открывает его и прислоняется спиной к прохладной бетонной стене, набирая номера, который запомнил и который вряд ли бы смог забыть. Перед ответом он слышит два долгих гудка. — Да? Его губы недовольно искривляются. — Мистер Майерс, — он старается говорить холодно и вежливо, фокусируясь на том, чтобы в голосе не было ни малейшего намека на акцент. — Я надеялся поговорить с вами, безусловно, о важном деле. Ричи Майерс что-то неразборчиво ворчит. — А кто спрашивает? Рейсу тихо усмехается. — Прошу меня простить, — выдыхает он. — Рейсу. По ту сторону трубки слышно, как Майерс сглатывает настолько громко, словно напрямую кричит о порыве охватившего ужаса. Это имя имело неоспоримую репутацию. Рейсу был человеком, которого, как было известно, боялись все поголовно в криминальном мире. У него не было лица, у него не было имени, у него не было сердца. Когда Призрак приходил на зов, никакие молитвы, деньги, люди или гарантии не имели ни малейшего значения. Перед призраком все были одинаково ничтожны. Голос Майерса дрожит, когда он находит в себе силы продолжить. — Что я могу для Вас сделать? — У вас есть дочь, — начинает Рейсу. — Очень милая девочка. Она сейчас в фургоне, накачана кетамином. Через несколько минут ее доставят в место, где она будет находиться в крайне неудобных условиях. — Джемма? — хрипит Майерс. — Джемма у Вас? — Нет, мистер Майерс, — парирует Рейсу. — Джемма в машине, а я разговариваю с Вами. Скажите, Вы слышите шум мотора? Еще один шумный вздох в трубке. Он думает об этом секунду. Глотать, когда тебе страшно. Он и представить себе не может, что это действительно помогает хоть от чего-то. — Нет. Рейсу мягко тянет слова так, что это могло бы показаться приятным, если бы оно исходило от кого-нибудь, кроме него. — До меня дошли слухи, что Вы ведете дела с Мясником из Балтимора, — он выжидает. — Это так? — Да, — поспешно отвечает Майерс, — да, веду. — Так прекращайте, — подытоживает призрак. Майерс шипит на другом конце провода. — Я не могу просто… Вы хоть представляете, что он может со мной сделать? — Конечно, — подтверждает Рейсу, но его слова не звучат ни утешительно, ни сочувствующе. — Однако, видите ли, Джемма в машине, мистер Майерс, и если мне придется навестить ее… я то, конечно, сделаю это. Я держу свое слово. Однако я не думаю, что кому-то из нас действительно это понравится бы, не так ли? — Нет, — выдыхает Майерс. — Нет, пожалуйста. Она моя малышка, — умоляет мужчина. — Пожалуйста. Рейсу издает удивленный звук, достаточно громкий, чтобы его услышать по связи. — Джемма сейчас на складе, мистер Майерс, — сообщает он дрожащему мужчине на другом конце провода. — Скажите мне, что будет дальше. Либо я даю своим людям разрешение сжечь подошвы ее ног и снять кожу с костей, либо вы прекращаете свои дела с Мясником. Он ждет, и несколько мгновений в трубке слышится тяжелое, сбитое дыхание. — Тик-так, тик-так, мистер Майерс. Я не очень терпеливый человек. — Час! — кричит мужчина. — Дайте мне час! Прошу! — Я не люблю попрашаек, мистер Майерс, — отвечает Рейсу. — Но Вам, так уж и быть, даю один час. — Спасибо, — пресмыкается мужчина. — Спасибо, спасибо вам. — Был рад знакомству, мистер Майерс, — заканчивает Рейсу. — Услышимся через час. Он захлопывает телефон, роняет его на пол и давит ботинком. Нужен всего один хороший удар, чтобы корпус разлетелся, и он мог легко выудил симку, смять ее зубами и выплюнуть остатки в салфетку. Он сожжет ее позже. Он устремляется прочь и уходит к мотоциклу, спрятанному Элиасом этажом выше прошлой ночью. По мере того, как он идет, путы Рейсу ослабляются, призрак рассыпается, почти ощутимо хрустит омертвевшей броней под ногами, оставляя после себя бесконечное ничто. Дальше ему нужно будет пространство, чтобы собрать себя (какую-то версию себя) обратно воедино. По его оценкам, у него было по меньшей мере два часа, прежде чем Майерс сможет сделать то, что, по его утверждению, он мог бы сделать за один. Он дает Мие четкие инструкции о том, что делать с Джеммой, как только он даст ей понять, что нужно действовать, но ему кажется, что она боится необходимости действительно это сделать. Он выждет три часа, прежде чем его потерянный отец позвонит ему вновь. Этих же трех часов для него достаточно, чтобы снова влезть в одну из своих шкур. Он заводит мотоцикл, и в груди у него приятно урчит от ровного гула двигателя. Он знает, что не должен так ездить, ведь он снова ничто, и ему слишком отчетливо кажется, что такими темпами он скорее съедет с края слишком высокого моста, чем закончит задание. Однако он голоден и он устал, а в метро сейчас настолько много людей, что если он и проведет еще секунду в компании кого-нибудь живого, то потеряет те остатки здравомыслия, за которые еще каким-то чудом держится.

***

Натаниэль появляется в дверях отцовского дома с гордо поднятой головой и в безупречно отутюженном костюме. Даже если его отец и является мясником Кенго, он уже слишком давно не был единственным чудовищем, что бродило по этим коридорам. Натаниэль стал, был и всегда оставался чудовищем, которого создал самостоятельно. Коридоры оказываются пусты, и только несколько слишком молодых девушек, опустившись на колени, скребут половицы щетинистыми губками. Они резко поднимают головы при звуке приближения, но Натаниэль лишь вежливо кивает им, изобразив на лице самое близкое к мягкой улыбке выражение, на которое он способен. Он видит, как они выдыхают, возвращаясь к своей работе, и уходит дальше. Он следует по пустым залам, глядя вперед и не обращая внимания на средневековые статуи и темные картины, украшающие каждую из стен. Звук его шагов, почти бесшумный, эхом от стальных носков расходится по дому вместе с тихим дыханием, в конце концов, обгоняя его самого. Натаниэлю стоит неописуемых усилий не поддаваться панике при мысли, что каждый в этом чертовом доме уже наверняка знает о нем. Ощущение, словно лишь звук его ботинок магнитом притягивает всеобщее внимание. Натаниэль медленно прогоняет воздух через легкие, не позволяя панике овладеть собой. Он был здесь своим монстром, и раньше это был его дом. Он был своим среди прочих местных монстров, злодеев и Лордов. Они же всегда, в первую очередь, несмотря на все тени, страхи и кровь, были лишь людьми. Эта мысль успокаивает дрожь в легких, и Натаниэль старается больше не думать. Он жмет плечами, чтобы расслабиться, и чувствует, как его конечности ожидаемо стягивает несколько ремней. Сегодня у него около шести ножей, один пистолет висит на бедре, и еще один — на лодыжке. Выдох. Дверь в кабинет его отца аккуратно приоткрыта, из-за нее доносится скрипучий голос Лолы, проникающий под кожу с пугающим напоминанием, что в кошмарах Натаниэль все еще слышит его. Юноша с трудом переводит дух и без стука толкает дверь. Он не собирается заранее объявлять о своем присутствии — если они все еще не знают, что он здесь, это только их проблемы. — Младший! — Лола подрывается, не скрывая радостного возбуждения. — Как здорово, что ты пришел! Натаниэль смеряет ее равнодушным взглядом, не обращая внимания на притворное ликование. — Ты позвала меня, Лола. Не удивляйся так, что я тут. Улыбка Лолы выглядит кроваво опасной. Алая помада только сильнее растягивается через ряд сверкающих зубов в диком зверином оскале, слабо походящим на милую улыбку. Такой же улыбкой она одаривала его, когда ему было четыре года, когда у него подгибались колени, когда пухлые детские пальцы еле сжимали слишком большой нож. — Да ладно тебе, Натти. Разве я не могу порадоваться твоему приходу? Натаниэль не удостаивает ее ответом, переводя взгляд на отца. Натан сидит за своим столом, откинувшись на спинку стула и наблюдая за сыном с таким неприкрытым интересом, что Натаниэль понимает: он только услышал новости. — Чем ты занимался последние недели? Натаниэль приподнимает бровь, его голова наклоняется к левому плечу, пока сам он одновременно смотрит на отца и периферийным зрением следит за Лолой. Лола всегда была угрозой, дикой и возбудимой стервой, но его отец был Мясником из Балтимора, его отец был его личным демоном. Натаниэль слишком хорошо знал, с кем у него нет шансов на победу, и это была не Лола. — Меньшим, чем хотелось бы, — отвечает Натаниэль. И это чистейшая правда, даже если Натану не следует знать деталей, чтобы ненароком понять весь смысл услышанного раньше положенного. Натаниэль хочет увидеть, как заживо горит его отец, мечтает разрушить его империю кирпичик за кирпичиком, пока от него не останется ничего, кроме бессильного тела, ползающего по полу со шрамами, подобными шрамам сына. А затем, Натаниэль знает, он перережет ему чертово горло. Вот то, чем он занимается последнее время. Таков был план. Таков был тщательно разработанный им, Ичиро, Айко и Жаном, двухлетний план. План, согласно которому он связался с семьей, с которой никогда по-настоящему не был связан, и заключил сделку, скрепленную кровью сына, которому никогда не было позволено просто быть ребенком. План, над которым они работали семь месяцев и который уже растянулся еще на год. Вот чем Натаниэль по-настоящему жаждал заниматься. Втыкать нож в спину отца всякий раз, когда это только возможно. Потому, конечно, он без раздумий заставил Джемму Майерс плакать и трястись от страха, пока ее отец пытался разорвать все связи с Натаном, чтобы спасти ее. Конечно, он педантично отрезал каждого из основных поставщиков Мясника и все глубже опускался в кровавые реки, все крепче хватался за собственный кукольный театр и все чаще менял маски, чтобы, в конце концов, разрушить их всех. Однако даже этого было недостаточно. Этого никогда не могло быть достаточно. Пока Натан не умоляет у его ног и истекает кровью в том же самом подвале, где на глазах у Натаниэля умирала его мать, этого никогда не будет быть достаточно. Натан что-то еле слышно мычит, изображая безразличие, и перелистывает несколько страниц на столе. Натаниэль готов поклясться, что они пустые. — Это правда все, из-за чего меня сюда позвали? — Натаниэль давит. — Семейный ужин? Игры в сыночки и дочки? Губы Натана кривятся в неудовлетворении, прежде чем он скалится жуткой улыбкой, подобной лезвию обоюдоострого клинка. Натаниэль отвечает зеркальным оскалом, надев на лицо маску такой же хищной ухмылки. Натан был монстром. Однако он взрастил его в себе сам, в то время как его сына всегда окружали монстры, он вырос в гораздо более жестоких условиях и стал от этого только смертоноснее. Они оба это знали. — Произошли некоторые, — Натан замолкает на секунду, слабо жестикулируя руками, — беспорядки. Натаниэль продолжает улыбаться, сдерживая смех, который мог бы выдать гораздо больше, чем юноша желал сегодня показать. — Беспорядки? Лола шагает на периферии его зрения, передвигаясь ближе к столу Натана, располагаясь между отцом и сыном, словно действительно может остановить схватку. — Похоже на то, — размышляет Натан. — Майерс вышел из игры, закрыл свои счета и исчез, — Натан, прищурившись, смеряет сына. — Я уверен, ты понимаешь, что это значит? — О, он умный мальчик, — мырлычит Лола. — Я уверена, он сможет догадаться сам. Взгляд Натаниэля метает нож в ее сторону, прежде чем снова остановиться на отце. — Финансовая депрессия, — отвечает он, — для тебя просто потеря нескольких миллионов долларов в конце года. — Для нас, — поправляет Натан. — Не забывайся, ты все еще мой сын, даже если ходишь на чужом поводке. Если я пойду ко дну, ты последуешь за мной. Плечи Натаниэля напрягаются, тело каменеет, прежде чем принять боевую стойку. — В таком случае, тебе лучше привести в порядок свои счета, отец. Я бы не хотел разгребать твои ошибки. Лола вскакивает и делает торопливый шаг вперед: — Как ты смеешь! В руке Натаниэля блестит нож, танцующий по костяшкам пальцев, готовый в любой момент быть пущенным в ход. — Осторожно, Лола, — предупреждает он. — Я не заметил на твоей шее никакого ошейника. Она скалится, и ее размазанная помада на переднем зубе напоминает кровь. Однако она быстро успокаивается и вновь занимает место по правую руку от отца. А отец, Натаниэль еле сдерживает дрожь, отец лишь ухмыляется, словно ждал этого момента целый день. — Может, ты и нацепил на себя поводок Ичиро, но в первую очередь ты мой, — выражение лица Натана опасно, лишь от взляда на него нож в руке Натаниэля останавливается, пока по венам бежит холодок. — Ты разберешься с Майерсом и сообщишь мне о том, что найдешь. Я хочу знать, что изменилось, и я хочу свои деньги. Натаниэль еще мгновение смотрит отцу в глаза, прежде чем резко кивнуть. — Посмотрим, что я смогу сделать. — Прежде всего, ты сделаешь это своим главным приоритетом, — заключает Натан. Через долю секунд коварная усмешка вновь расплывается на губах Натаниэля: — Разве что прикажет сам Господь, — отвечает он, опускаясь в притворном поклоне. Мясник щелкает пальцами, отпуская его, и Натаниэль поворачивается спиной к ним обоим. Вопиющее объявление войны. «Я тебя не боюсь», — кричит его сердце между ударами. «Ты не можешь прикоснуться ко мне», — дрожат его пальцы. Два года — слишком долгий срок, чтобы ждать, пока его отец истечет кровью. Но насколько сладостен будет момент, когда этот день, наконец, настанет.