Минус на минус (18+)

Спрятать Чонина за спину было инстинктивным движением. До Чана не сразу даже дошло то, что сказал ему Сондже (в том, кто из этих двоих был именно так называемым «братом», сомнений ни возникло ни на секунду). Но уже мгновение спустя он был на ногах и придерживал одной рукой Чонина за своей спиной, а второй доставал телефон. Альфы на пороге замерли, видимо, не ожидая от него такой прыти. Минджон нервно облизывался и быстро оглядывал комнату, а Сондже смотрел только на испуганно выглядывающего из-за плеча Чана омежку. — Иди ко мне, Нини, — дрогнувшим голосом сказал он и поманил Чонина рукой. — Не бойся, этот урод больше тебя не тронет. Иди ко мне… — Нет, нет, Сондже, — торопливо заговорил Чонин, пытаясь выйти вперёд, но Чан на автомате ухватил его и прижал к себе, не давая сделать этого. И омега послушно перестал дёргаться, только заговорил ещё быстрее и взволнованнее: — Это Чан, Сондже, он мой истинный! Представляешь? Я его вчера встретил… Прошу, Сондже, не делай глупостей! — Какой ещё истинный? — сдавленно вскрикнул Сондже, делая несколько шагов вперёд. Чан зарычал: — Не подходи! Убирайся! Это мой омега! Но Сондже его не слушал, он опустил биту и протянул свободную руку к Чонину: — Нини, солнышко… — его голос был полон отчаяния. — Что бы ни сказал тебе этот урод, не слушай! Я! Я твой истинный, Нини! Иди ко мне, прошу! Чан растерялся от неожиданности и инстинктивно сильнее прижал омегу к себе. Его мысли заметались разрозненным роем, и он замер, ожидая ответа Чонина. — Ты?.. — изумился Чонин. — Что ты говоришь… Сондже… Минджон между тем смотрел на своего главаря с не меньшим удивлением и почёсывал затылок, присвистывая. — Нини, Нини, послушай, — торопливо заговорил Сондже, делая ещё один шаг к Чану, — ты же сам говорил, что любишь мой запах! Что чувствуешь мой апельсин! Что это единственный запах, который ты чувствуешь! Ну же, Нини, хороший мой, иди сюда, иди ко мне! — последнюю фразу он почти выкрикнул, мучительно сжав кулак и стукнув им по столу, около которого оказался. — Иди немедленно! Ты мой! Я столько ждал тебя! Я ведь не трогал тебя, правда? Я ждал, а не лез тебе в штаны или в рот, как эта мразь! — Его голос внезапно стал умоляющим, почти жалобным: — Нини, хороший мой, подойди ко мне, пойдём отсюда! Видишь, я пришёл за тобой! Я измучился, пока искал тебя по всей базе, я так боялся, что ты снова попался, что с тобой что-то случилось! Нини… Мой Нини… — Сондже начал задыхаться от гнева и тоски, его глаза метались с лица Чана на прижатого к его боку Чонина, который, видимо, онемел и не мог и слова выговорить. — Что с тобой сделал этот мудак? Что? Он приставал к тебе? Он… заставил тебя?.. Прошу, иди ко мне, он ничего тебе больше не сделает! Я заберу тебя, мы вернёмся домой, слышишь? Я никому тебя не дам в обиду! Нини! Иди же ко мне! Альфа явно еле сдерживался, чтобы не кинуться на Чана, но он пока боялся напугать омежку или навредить ему. — Это мой омега, — так же стараясь сдерживаться, сказал Чан. — Я слышу его запах, Сондже… — Заткнись! Это враньё! Нини не пахнет! — закричал альфа и, перемахнув через стол, рванулся к Чану, но Чонин, внезапным сильным движением вырвавшись из объятий своего истинного, встал перед ним и заслонил его от разъярённого Сондже. Тот остановился как вкопанный, затормозив в паре метров от решительно выставившего руки вперёд омеги. — Ты… Ты его защищаешь? Нини… — с ужасом тихо спросил альфа. — Это мой истинный, Сондже! — твёрдо сказал Чонин. — Я уверен в этом. Он чувствует меня. Он знает, слышит, что у меня… Ты этого не чувствуешь даже сейчас, когда стоишь так близко, а он сразу сказал! И чем я пахну — тоже! А ведь об этом только я знал. Мне тогда Чонги-хён сказал. Помнишь? Он тоже назвал тогда этот цветок — лилейник… Так что Чан… Прости, Сондже… Я не знал, что ты думаешь… — Ах, не знал? — вдруг нехорошо усмехнулся Сондже и откинул биту. — Ну, так я расскажу. И покажу. Хочешь лизаться? Я-то думал, что мой Нини — невинный и нежный цветочек? А ты лёг под первого встречного, стоило ему что-то там тебе наплести? Я научу тебя, как надо себя вести! Но сначала… — И он кинулся на омегу, оттолкнул его и напал на Чана, повалил его на стоящую прямо за ним постель и вцепился в его горло сильными руками. Чан не успел среагировать, потому что был занят: пока Чонин заслонял его, он быстро нашёл в сообщениях номер местной полиции, который ему кинул Сынмин и, благословляя своего агента, торопливо, одним глазом глядя на затылок и спину Нини, чтобы не терять контроля над ситуацией, набрал его. Но на этом везение кончилось, телефон полетел в сторону, а сам он оказался прижатым сильным телом к кровати с жёстким захватом на своей шее, видя только глаза, полные ярости, которые грозили стать последним, что увидит Чан в этой жизни. — Убью! — рычал Сондже. — Я убью тебя! Мразь! На малолеток потянуло, сука? Решил нежным и наивным омежкой позабавиться? Ты трахнул его? Да? Говори! — Он встряхивал Чана, пытаясь стиснуть его горло ещё сильнее. — Ты трогал его? Сука! Ублюдок! Я убью тебя! Убью! Но Чан тоже был сильным. И в зал ходил регулярно. Поэтому он вцепился в руки Сондже и начал мощно давить на болезненные точки около локтей, заставив тем самым младшего застонать от боли и поморщиться, но из захвата выбраться Чану не удавалось. Они перекатывались с боку на бок, Сондже умудрился лбом ударить Чана в лицо и разбить ему нос и губы. Нини, очнувшись после падения, вскочил и кинулся на своего «названого братца», колотя кулаками по его спине и плечам. — Минджон! — взревел Сондже. Второй бандит понятливо угукнул и схватил Чонина, оттаскивая его от сцепившихся в смертельной схватке альф. — Тише, тише, сладкий, — приговаривал он, держа отчаянно вырывающегося Чонина в крепких объятиях и зажимая ему рот, чтобы он криками не привлёк чужого внимания. — И до тебя дойдёт очередь, Сондже и тебя обласкает, он так давно об этом мечтает, Нини, так давно! А потом, может, и нам что-нибудь перепадёт. — Минджон грубо перехватил Чонина, чтобы полностью блокировать его сопротивление, и жадно лизнул шею юноши, а потом прикусил нежную кожу: вид борющихся на кровати альф явно возбуждал его и будил в нём его необузданного зверя. Омега хрипло вскрикнул от отвратительного ощущения мокрого чужого языка на своей шее и задёргался сильнее. Воспользовавшись тем, что Минджон не сводил взгляда с дерущихся альф, он вывернул лицо из захвата и жалобно закричал, слабо понимая, что говорит: — Чан! Чан! Помоги! Помоги мне! Это стало для Чана триггером. Его омега был в опасности. И никакой бешеный сопляк, отчаянно цепляющийся за его шею, не мог остановить его на пути к своей паре. Он зарычал так, что Сондже невольно вздрогнул от неожиданности и чуть ослабил захват, чем Чан и воспользовался: он крепко ухватил противника и резко вздёрнул его над собой, а потом перевернул, оседлал и ударил в нос кулаком, выбивая из него сознание. После резко вскочил и развернулся к растерянному Минджону, продолжающему сжимать в руках мучительно мычащего под закрытым ладонью ртом Чонина. — Отпусти моего омегу и отойди! — пророкотал Чан. Но Минджон, очевидно, и сам был сильным альфой, он перехватил Чонина одной рукой поперёк груди, зажав его плечи, а второй ловко выхватил из-за пояса пистолет и направил на Чана. — Это ты отойди, ублюдок, — нахально ответил он и помахал оружием, приказывая отодвинуться в сторону. — Нет! Нет, Джонни, нет! — закричал Чонин. — Заткнись, предатель! — процедил Минджон, не сводя взгляда с Чана, который, вытирая кровь с губ, смотрел исподлобья то на дуло пистолета, то на него, то на Чонина. — Подстилка! Недоомега! Безвкусная тварь! С каждым словом лицо Чонина становилось всё бледнее и всё больше искажалось привычным, видимо, страданием. А Чан всё больше зверел. — Мы покажем тебе, Нини, что значит — предать банду, — между тем продолжал Минджон, упиваясь своей властью. — Мы тебе такое устроим, что ты и твоя нежная задница надолго… Чан дослушивать не стал. Он собрал все силы и дёрнулся в сторону, чтобы обойти Минджона справа, но забыл, что как раз там лежал без сознания Сондже, чьи ноги свешивались с постели. Об эти ноги он и запнулся и замешкался, теряя равновесие, а в это время Чонин сделал мучительную попытку ударить своего мучителя затылком в подбородок. Но он промахнулся, попал в плечо той руки, которая держала пистолет, и палец Минджона, который уже нажимал на курок, чтобы пристрелить запутавшегося в ногах и качающегося в попытке устоять Чана, дрогнул, кисть дёрнулась и пуля, свистнув у Чана над ухом, врезалась в спинку кровати, прямо за тем местом, где оказался бы Чан, если бы не запнулся о ноги Сондже. Минджон выругался, оттолкнул Чонина в сторону и схватил пистолет двумя руками, направляя в грудь Чану, но в тот момент прямо за ним показался высокий альфа с форме охранника, потом ещё один, и прозвучало громом: — Это охрана отеля! Ни с места! Руки вверх! Быстро! Быстро!

***

— Наш мальчик вырос и отвоевал себе омежку в неравном бою, — смахивая несуществующую слезу, гордо сказал Хёнджин и обнял Сынмина за плечи со спины. — Ты должен им гордиться, папочка. — Я придушу тебя, — не поворачиваясь, процедил бета. — И этого неуёмного кролика тоже. Они стояли около чемоданов на дорожке между двух их бунгало, ждали такси и наблюдали, как Чан, держа Нини на весу, целует его нос и щёки, а тот, вереща, вырывается и отбивается, но сам только крепче обхватывает альфу ногами за бёдра. — Они задрали лизаться, да? — раздражённо сказал Сынмин. — Тебя не бесит? — Ревнуешь, пупсик? — насмешливо спросил Хёнджин. — Нет, конечно, с чего бы? — Сынмин обидчиво цокнул. — Я рад за него. И горд за нас с тобой: мы практически свели их! — Он кинул косой взгляд на иронически приподнявшего бровь Хёнджина. — Ладно, ладно, ты свёл. Всё ты, любовь моя! И твоё сердце с его невероятной, потрясающей чуйкой! Просто… я привык, что Чан только наш… — Он посмотрел на альфу, который уже полностью зажал в объятиях непокорного Чонина и теперь, не стесняясь стоящих не так далеко друзей, страстно целовал губы и шею своего омеги. Сынмин недовольно нахмурился и продолжил: — А теперь смотри: он только на него и смотрит, только его и… лижет да обнюхивает постоянно! Как щенок какой-то, честное слово! — Но Чонин и впрямь такой милашка, — сладким голосом сказал Хёнджин. — И они только-только влюбились! Зато ты теперь сможешь его шантажировать Феликсом в два раза больше: не только мной пугать, но и Чонином — что расскажешь ему. — И на вылезшие из орбит от изумления глаза Сынмина хладнокровно добавил: — Ты и впрямь думал, что я не знаю о том, что Феликс затащил тогда нашего лопушка-альфу в постель? Да он неделю мне этим хвастался! А потом ревел неделю, что Чан его избегает. — Но ты мне не говорил, что знаешь! Почему?.. — А ты спрашивал? — усмехнулся Хёнджин, а бета озадаченно покачал головой. — А… откуда ты знаешь, что я его… шантажирую? — робко спросил Сынмин. — Он мне сам сболтнул по пьяни. Ты ж его знаешь. Держится, держится, а потом как по щелчку — и не заткнуть. Он мне тогда на тебя жаловался: как ты его заставляешь чего-то там делать. Я на него разозлился и подумал, что так ему и надо. Пусть у тебя останется эта возможность. — Это потому что я у тебя самый лучший? — тихо сияя радостью, спросил Сынмин, прижимая мужа к себе. — Именно! — нежно сказал Хёнджин и провёл носом по шее беты, заставляя того прижмуриться от удовольствия. — Ну, и потому что я у тебя суперкрутой! Вон как всё устроил этим двоим! Мне можно на «Битву экстрасенсов»! И ещё они со своими страстями пробуждают во мне желание утащить тебя сейчас обратно в дом и там повторить наши экзерсисы из отеля у пика Ильчхульбон. Ты ведь помнишь?.. — Джинни, ты нарочно? — Сынмин резко выдохнул и нехотя отстранился от так и льнущего к нему омеги. — Перестань! Я вообще тебя не понимаю! И в полиции тогда — это ты ко мне приставал! Ты меня спровоцировал на… непотребство! А мы, между прочим, в тот момент ещё не знали, что с Чаном! — Это был не момент, — сладко прошептал Хёнджин мужу в ухо, — это были очень сладкие двадцать минут… — Омега усмехнулся, услышав, как потяжелело дыхание беты, а потом отстранился и как ни в чём не бывало добавил: — Я был уверен, что всё в порядке: просто верю в его предсказание! И когда я услышал по телефону голос этого малолетнего придурка, который рычал про то, что наш любимый сыночка кого-то там трахнул, я сразу понял, что всё будет нормально: Чан встретил своего омегу. — Да не мог ты! Бред это! С чего бы такие выводы? — Ну, вот смотри: Чану не повезло попасть в какую-то передрягу, но повезло, что он в суете набрал твой номер. Дальше: хотя ты и был в душе, рядом оказался весь такой быстро соображающий — я! А у меня был номер охраны отеля. И они успели вовремя… — Не успели! Чана чуть не грохнул этот огромный орангутанг с орехом вместо мозга! — Минни, он даже его не ранил! Они там и сами с Чонином не поняли, что случилось, но ему сказочно! нереально повезло! А такое могло с ним случиться, только если он встретил предназначенного! — Стой, стой! Но этого всего ты не знал, когда мы прибежали в полицейский участок побережья и подняли там всех на уши, чтобы они звонили в отель и выяснили нам всё! — Я чувствовал, — проникновенно ответил Хёнджин. — Понимаешь? Сердечком своим золотым чувствовал!.. Ну, может, ещё немного знал, потому что Чан к тому времени прислал мне сообщение, что с ним всё в порядке… Хотел тебе, но опять промахнулся… Мне повезло… — Что? — Сынмин в бешенстве уставился на своего омегу. — Почему ты мне не показал? — Я показал… Чуть позже. Ты просто… Когда нервничаешь… такой сексуальный… Но ведь тебе же понравилось? Правда? Развлечься в комнате ожидания в полиции мало кому удаётся… ну же, не сердись, Минни… Хотя когда ты сердишься… ммм… Ты такой невероятный… — Хёнджин! Не смей! Скоро такси приедет! Эй! Приставать к мужу на глазах у его друга, который так бессовестно пристаёт к своему омежке на глазах у всех — это минус в карму! — Голос Сынмина стал срываться и уже не был таким уверенным. — Вам обоим… минус… — А что будет, если минус на минус? — прошептал ему в ухо Хёнджин и потянул за собой в сторону их только что оставленного домика. И опять извращённая логика этого странного омеги поставила в тупик умного, серьёзного и очень влюблённого в своего мужа Ким Сынмина.