Ничего сверхъестественного

- Добрый ты мальчик,- сказал он мне тоненьким голоском,- спасибо за валежки; посмотри-ка, я из них себе какой полушубок сшил, вишь, какой славный! (с) В.Ф. Одоевский "Игоша"

Чтобы не оплошать снова и на этот раз либо поймать плачущего по ночам дитятю, либо достоверно убедиться, что его не было, братья серьезно подготовились. А именно: весь день продрыхли на печи в поповском доме. Казалось бы, с виду обычные лоботрясы, на самом же деле отважные борцы с нечистью. Даже Елена Федоровна прониклась нелегкой участью экстрасенсов, разрешила кипятить чайник, оставила пачку кофейного напитка и сахар - "А то опять всю ночь храпеть только будете, оболтусы". - Кофеек. С конфетками, - жестом фокусника Димка извлек из кармана горсть батончиков "Буратино". - Ставь чайник. - Где взял? - Там уже нет. Сёмка вздохнул. Батончики он не любил, но выбирать не приходилось. - Еще и несвежие! - возмущался Сёмка, грызя батончик и запивая невкусным, зато горячим "Колосом". - Чем богаты, тем и рады, - не поддавался критике Димка. - Жуй молча или сейчас сам за конфетами пойдешь. - Где же я среди ночи конфеты найду? - разумно возразил Семён. - Вот и... В это самое время ребенок наконец заплакал. Это был явно младенец и рыдал он так, что сердце разрывалось от жалости к малютке. Братья уставились друг на друга, пытаясь определить направление звука. Вроде бы из задних комнат, а вроде бы с улицы - не понять. - Будто стены плачут, - прислушался Сёмка. - Это вряд ли, - усомнился Димон. - Давай, ты на улицу, я дом обыщу. Поймаем плаксу. Сёмка неопределенно пожал плечами - если плакса не захочет быть пойманным, хоть разбейся тогда, а не найдешь - застегнул куртец и вышел вон с мачете наперевес. Димка взял обрез наизготовку и пошел обходить дом. Зайдя в первую комнату, Димка с замиранием сердца похлопал по стене на уровне своего плеча, ища, где включить свет, и каждую секунду ожидая, что затихарившееся дитя сейчас выпрыгнет и навсегда утащит его в темноту на радость хозяйке дома. Выключатель наконец попал под ладонь, свет загорелся. Комната была как комната: телевизор, два кресла, диван и тумбочка с незаконченным рукоделием. Ни живых, ни мертвых младенцев не наблюдалось. В следующую комнату Димка прошел смелее, тем более, зловредная плакса заткнулась и молчала, как партизан на допросе. Выключатель нашелся сразу - Димка уже знал, на каком уровне искать. Здесь закономерно оказалась спальня. На кровати с никелированными ножками, на высокой перине кто-то спал, укрывшись одеялом, разметав по подушке длинные темные волосы. Первым порывом Димки было погасить свет и тихонечко выйти, чтобы избежать неловкой ситуации. Но потом он сообразил: никого здесь быть не должно. Хозяйка наверняка предупредила бы. И вообще, говорили, что одинокая она. Пока Димка решал дилемму, насколько неприлично нарушить покой развалившегося в чужой постели существа, одеяло зашевелилось. Димка поднял обрез - так, на всякий пожарный. С постели медленно поднялась высокая худая женщина. Лицо ее скрывалось за растрепанными волосами. К груди женщина судорожно прижимала нечто, завернутое в пеленку, как младенца. Личико предполагаемого младенца было прикрыто уголком пеленки - то есть, утверждать наверняка, что именно у нее в руках, не приходилось. То ли глубоко спящий ребенок, то ли кукла, то ли вообще невесть что. В комнате, кстати, резко похолодало. Не до инея по стенам, но температура ощутимо упала, как холодным ветром надуло. Женщина сделала несколько деревянных - будто только что выучившийся ходить манекен - шагов по направлению к Димке. - Мой ребенок голоден, - прошелестела она еле слышно. - Дай молока. Подняла голову. Ледяной порыв качнул пряди, открывая лицо. На Димку глядел пустыми глазницами обтянутый истончившейся кожей череп. По сухим щекам, как слезы, стекали капли крови. - Молока, - снова прошептала она и с неожиданной силой сунула свой сверток опешившему Димке прямо в руки. - Окрестить надо. Мертвеньких в храме не крестят. Сверток завозился, а женщина прижала ладони к своему животу, где на фоне светлой сорочки стремительно распускался кровавый цветок. Настолько стремительно, что подол за мгновения намок, набряк, и на пол часто посыпались темно-багровые капли. Сверток же действительно оказался младенцем, и прехорошеньким. Активно крутясь, он разметал свои пеленки, улыбнулся Димке очаровательно-бессмысленной детской улыбкой, потом нахмурил бесцветные бровки, сморщил нос, раскрыл рот, но вместо чтобы, как и полагается младенчикам, жалобно заплакать, принялся визжать, четко выговаривая беззубым ртом: - Имя! Имя! Как мое имя?! Совсем развернувшиеся тряпки обнажили страшный обрубок, у которого не было ни ручек, ни ножек. Младенец продолжал домогаться имени, вереща почти на уровне ультразвука, мертвая женщина молча истекала кровью, которой в ней, казалось бы, уже не должно быть. Все закончилось в одно мгновение, когда Димка поднял обрез - то ли мертвую добить, то ли в себя шмальнуть, чтобы в мозг перестал вкручиваться противный голос младенчика. Ни кровящей тетки, ни визжащего обрубыша просто не стало. Даже лужи крови на полу не осталось. Димка развернулся и, как перепуганный лось, снося двери и ушибаясь об косяки, ломанулся на улицу, к брату. *** Сёмка обошел дом по периметру и убедился, что на улице рыданий не слышно. Он встал у крыльца, топая ногами, чтобы не натащить в дом снега, подозревая, что в глазах Елены Федоровны это будет приравнено к "учинить чего". - Посиди со мной, дяденька, - услышал Сёмка тонкий голосок и обернулся. На лавочке за крыльцом сидел светлоголовый ребенок небольших лет, закутанный в тулупчик. - Это ты по ночам плачешь? - спросил Сёмка, стряхнув с лавочки снег и усаживаясь чуть поодаль ребенка. - Как же мне не плакать, - согласился ребенок. - Зима пришла, а у меня валежек нет. Холодно мне, вот и плачу. - Что такое валежки? - машинально спросил Сёмка. Ребенок захихикал, будто славно подшутил над бестолковым дядькой. - Зачем тебе такой большой нож? - посмеявшись, спросил малыш. - Капусту рубить? - Тебя убивать, - Сёмка покрутил перед глазами дедов подарок, будто сам впервые увидел. - Меня таким не убьешь, - серьезно поведал ребенок. - Я ведь нежить. - Да уж, я догадался, - вздохнул Сёмка. - И как от тебя избавиться? - Ну ты даешь, дяденька, - снова пришел в развеселое настроение ребеночек, улыбаясь широко и очаровательно. - Так я тебе и скажу, думаешь? - Думаю, нет, - согласился Семён. - Убить меня нельзя, - уверил мелкий, - только время зря потратишь, я все равно завывать по ночам под окнами буду. И в доме буду. Можно имя дать, тогда угомонюсь. Но если не угадаешь, пожалеешь, понятно? - Чего ж тут непонятного… Участие Сёмки в разговоре с болтливой нечистью сводилось к коротким фразам, скорее из вежливости, чем ради диалога. - А можно, - дитя заговорчески подмигнуло, - подарить мне валежки, молочка налить, кренделек для меня положить, и будем мы жить с теть Леной душа в душу. Неласковая она, не угощает, подарков не подносит, вот и грустно мне, вот я и плачу ночами. - Это точно, неласковая, - Сёмка не на шутку задумался, что лучше: рискнуть здоровьем и попытаться назвать ребеночка, или уболтать теть Лену делать подношения нечисти. Особенно в виде неясных валежек. - Уговоришь хозяйку меня привечать? - снова сделался серьезным малыш. Сёмку перекосило при слове "хозяйка". - Что за шум, а драки нету? - обернулся он на раздавшийся вдруг барабанный бой по дверям изнутри хаты. - Это второй ломится, - безмятежно пояснил ребеночек. - Мы с мамкой пуганули его чутка. "Что, и маму в дом?" - подумал Семён голосом кота Матроскина. - "Только мамы нам не хватало". - Может, откроешь? - вступился за брата Сёмка. - Ага. Возьми меня на ручки. Заметив сомнения Сёмки на счет ручек, дитенок добавил: - Да не боись, не укушу. Отложив оружие, Сёмка попытался взять ребеночка, да не тут то было. Тулупчик оказался напялен натурально на обрубыш, как на полено с русой болтливой головенкой поверх. И головенка откровенно веселилась, наблюдая, как Сёмка корячится, чтобы поднять его на руки и тулуп не уронить - ну холодно же. Когда ребеночек оказался в объятиях младшего, дверь сама собой открылась, и прямо в снег вывалился старший, бешено крутя шальными глазами. - Ружьишко где потерял, дяденька? - веселился ребеночек. - Сёмыч, брось его, он опасный! - заорал Димка, заметив, с кем обнимается брат. - И ничего опасного, - обиделся дитенок. - Шуток не понимаешь что ли? Заорал, побежал. Такой большой, а такой нервный. Димка поднялся, отплевываясь от попавшего в рот снега. - Фигасе шуточки, - злобно ответил он, отряхиваясь. - Это ж ты там орал, домогаясь имени? Ты кто такой вообще? - Надоели вы мне со своими дурацкими вопросами, - набычился ребеночек. - Повторяю еще раз: мертвых не убить, со мной можно только договориться. Уговорите тетку, чтобы меня привечала и приваживала, я плакать перестану, пакостить не буду. А нет, так воля ваша, изведу, сама здесь жить не станет. Поняли что ли? Братья вразнобой закивали - Сёмка понятливо, Димка неохотно. - Вот и славно. Надеюсь, больше не увидимся. Отпусти меня теперь! Сёмка осторожно усадил инвалидика на лавочку, и тот сразу исчез. В доме заплакало. - Блин, ватник там остался. Что-то не везет мне, - огорчился Димка. - Конфету ему дай, свое забери, - посоветовал Сёмка. - Так кто это был? - Без понятия, - пожал плечами Семён. - Поспеши, пока ты бегал и орал, я всю задницу на лавочке отморозил. Дружно решили идти ночевать к Борису. Оставаться в доме Елены Федоровны больше не хотелось. К тому же стоило выработать стратегию, как уговорить зловредную женщину "привечать" плаксу. Димка со всей вынужденной почтительностью оставил посреди стола батончик, пробормотав "угощайся", нервно сдернул ватник с вешалки и ретировался. Калашниковы поспешили по морозу к кладбищу, чтобы не успеть окончательно окоченеть. *** Гарпия Федоровна не выглядела, как человек, готовый идти на компромиссы с домовыми духами. Недоверчиво поджав губы, она то и дело глядела на стол, где сиротливо валялся пустой фантик от "Буратино". Явно подозревала: экстрасенсы конфеты лопали, а бумажки не выбрасывали. - Вы поймите, - втолковывал ей Димка, - от вас не убудет молочка в блюдце налить, зато он угомонится, тревожить не станет. Может даже помогать будет. - Корову не держим, - отрезала Гарпия. - Тогда пряничек положите, - искал компромиссы отец Борис, призванный в кампанию по борьбе за права барабашек для усиления эффекта. - Не отказывай в благодеянии нуждающемуся, когда рука твоя в силе сделать его. Не говори другу твоему: "пойди и приди опять, и завтра я дам ", когда ты имеешь при себе. - А ты вообще молчи, тебе ни в каких экстрасенсов по чину верить не положено, - красиво уделала Бориса Елена Федоровна. Сраженный изящностью и краткостью контратаки, Димка восхищенно оцепенел. Замолчал и Борис. - Жалко его, - сентиментально хлюпнул носом Сёмка. - Маленький. Мамка померла, сам сгинул, душа бесприютная страдает. Холодно ему, одиноко. И валежек нет. - Черти чумазые! Да где ж я вам валежки возьму? - слегка дрогнула тетка. - Елена Федоровна, - Сёмка сделал проникновенный взгляд, - только вы и сможете что-нибудь толковое придумать. - Не отвращай очей от просящего и не давай человеку повода проклинать тебя, - робко попытался вякнуть падре. - А, хрен с вами, пусть живет, - поняла, что от нее не отстанут Елена Федоровна. - Разносолов не будет, слышишь, нет? И никаких валежек, пимами обойдешься, в сенях тебе поставлю! - Добрый человек оставляет добрую память, злой человек будет быстро забыт, - обрадовался Борис. - Так мы пойдем? - уважительно пролепетал Димон. - Спасибо, спасибо, милая Елена Федоровна, - рассыпался в благодарностях Сёмка, который больше всего проникся участью плачущего духа. - Топайте. Калитку затворить не забудьте, - не стала провожать гостей тетка. - И по дороге не соприте ничего, знаю я вас. - Милая женщина, - приходил в себя Димка, вывалившись на улицу. - Добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносит доброе, - не стал возражать Борис, так же утомленный миссией. - Домой хочу, - объявил Сёмка, уставший от приключений. - С Богом езжайте, - обрадовался Борис. Уж больно беспокойные гости были эти неугомонные братцы.