Ожоги молодости

Курносый нос, россыпь веснушек на широком лбу — и маленький кукольный рот. Созданный, чтобы прижиматься губами и целовать-целовать до дрожи. Непременно до дрожи. Итачи солгал себе, если бы ответил, что знает, почему влюбился в Харуно Сакуру. Правда была не при нем. Она ему и не нужна. Только любовь-любовь — окатила она с головой до пят. Впервые он встретил пятилетнюю малышку у ручья. Они с Саске кидали камушки. Ей это явно не нравилось, но она продолжала, чтобы впечатлить его глупого младшего брата. Это напрягало. В самом деле, если так продолжится, то она может стать и ниндзя не по своей воле. Но он, наверное, придумывает. Нечего загадывать на будущее. Он поздоровался, познакомился и жутко смутился — девочка была робкой, но такой… милой. Итачи думал, его не подкупить внешностью. Итачи заблуждался. Он такой же человек, как и все прочие. /// Годы шли, его страсть не умалялась. Наоборот: набирала обороты. Тяжело сказать — хорошо это аль плохо. Это просто было. И как со всем в жизни, что невозможно изменить, он с этим просто смирился. Осталось неизменным не только его вожделение, но и чувства Сакуры. Оправдав его худшие прогнозы, она стала генином команды №7 и выполняла миссии. Она была не на своем месте. Итачи видел — видел и бледнел: это не доставляло ей никакого удовольствия. Улыбаясь и заколдовывая его сердце ямочками на щеках, она в который — тысячный, наверное — раз протягивала его брату очищенные фрукты, а тот их отбрасывал. В тысячный, наверное, раз. Глупец не ценил заботу. Сакура ведь любила его не как многие поклонницы — не на словах. Она спасла его, заслоняла, на самом деле готова была пожертвовать жизнью. Ему было все равно. У Итачи болело сердце, но он не вмешивался. В конце концов, это не его дело. Наблюдение за ней — просто маленькое развлечение. Не более. Не менее. Не более менее. /// Настойчивость тоже способна принести результаты. С горем пополам она вынудила Саске встречаться с ней — иначе это не назовешь. Мрачный смешок сорвался с губ, когда он узнал об этом. Те самые губы, которыми она прижималась к кружке или бутылке, отпивая лимонад или чай, больше не принадлежали ей. Или ему. Потому что. Нецелованной она касалась лишь предметов. Предметы не владели ею. Но Саске не был предметом. И теперь ее манящие губы были в его власти. Итачи был честен с собой: он не обрадовался их счастью. Не потому, что не верил. Потому что оно его не устраивало. Черная ярость наполнила его сердце, а уродливая ревность разъедала внутренности, как кислота. Это точно помешательство. /// Она смотрела раненых в бою, как он — на нее. С жадностью. С таким желанием поглотить, словно собственных внутренностей не доставало. Но если он поглотит ее, то ему, несомненно, вдруг станет и весело, и счастливо. И жизнь его будет наполнена красками. И всего будет хватать. Он знал — ее желание спасать шиноби было на самом деле спасением себя. Спасением от одиночества. От навязчивых мыслей о том, что она никому не нужна. Да он видел ее насквозь. Однажды, во время одной из проблемных совместных миссий, он позволил себя ранить. И это стоило самодовольного блеска в ее глазах. — Теперь вы как новенький, Итачи-сан. /// Такое желание быть полезной. О, она была бы слепой дурой, не распознай очевидного — им с Саске не по пути! Она не нужна ему. Он встречается с ней по привычке. Это она хваталась за него как за спасательный канат. Итачи злорадствовал, когда она нашла в себе смелость обрубить этот канат, пока он не окреп настолько, чтобы пустить свои нити ей под кожу. Обрубить и прийти к нему за спасением. Или наоборот — ещё больше утонуть. /// Спустя столько лет это все, наконец, числилось в его владениях. Каждый сантиметр ее тела. Курносый нос, широкий лоб уже без веснушек и губы, о которых он так часто грезил. Все его. И больше — ничье. Даже не ее. Конечно, клан был не в восторге от выбора будущего главы. Конечно, ему было плевать. /// Когда давление клана ослабло, он смог жениться на ней спокойно. Наверное, первые месяцы были лучшими в его жизни. Самыми спокойными. Тихими, приземленными. Все в его распоряжении. И сила, и власть, и женщина, которую он не мог заполучить. Он с ужасом осознал, что пресытился. Ему больше незачем жить. Все в избытке. Всего хватает настолько, что хочется блевать. Говорят, нужно вставать из-за стола с чувством легкого голода. Сакура была тем самым лёгким голодом, который приносил удовлетворение. Но теперь самой Сакуры не было. Только его жена, несущая под сердцем его первенца. /// В зимний вечер, когда Сакура уложила младенца, Итачи решился быть честным не только с собой, но и с ней. Слова рассекли его душу, когда он заговорил. — Я больше не люблю тебя. Боюсь, я даже не любил. Это была одержимость. — Он добивал: — Прости. Сакура сжала губы, пока они не онемели. — Ясно. — Ветер подул из приоткрытого окна: ее волосы взметнулись, и она отвернулась, поправив их. — Идём спать. Если бы Итачи что-то чувствовал, он бы проронил скупую мужскую слезу. Но оплакивать пресытившуюся жизнь было ниже его достоинства.