по касательной

Всегда вырываться вперед, оставляя всех позади задыхаться от пыли; Узнавать своё имя первым в списках; Быть объёктом подражания или зависти — Бакуго гнался за этим столько, сколько помнил себя. Он хочет быть сильнее, чтобы ударом врагов добивать быстрее, контролировать больше, и защитить всех, кого будет возможно. Шото хочет быть сильным, чтоб защищаться. Способность сражаться зарождается в нём с первым криком, после которого его легкие раскрываются словно бумажный паркет во время крушения самолёта, будто бы подавая знак — я сильный, а значит, что я достоин. Сила в нём очевидна (а ещё является единственным, что представляет в нём ценность), но так же имеет закономерность: Его прикосновения холодны, словно айсберг. Взгляды — студеная глубина подземных озер, а слова словно каменные заледенелости солевых сталактитов. Улыбки скупы, смех осыпается снежной стружкой ледяных подкожных прослоек, прорезая своим дребезжанием — как осколком. Сила внутри Шото бурлящая и свинцовая — каменеет в венах и, словно дремлющий хищник, дожидается возможности, чтобы вырваться. Бакуго тихо цыкает, обрушиваясь на него всем жаром взгляда, в предвкушении растирая ладони. Шото плавится под напором — из рта вместе в воздухом вырывается иней — как будто он отвергает все, что имеет плюсовую температуру. Бакуго хочет сжать его запястья и вскрыть зубами нежные кожные переплеты артерий, в которых кровь кипящая и горячая, толчками стремится к сердечной жиле, давая обозначение — оно бьется, а значит ещё живое. Его мощь стремительна, он смеётся, когда горючая жидкость бурлит в артериях и плавит кожу, тело кипит и жжётся, изнутри раскалённое до углей. Словно Бакуго — неостывающее земное ядро, которое накаляет лава. Кровь Кацуки — концентрат жара, а пот — бензин в чистом виде. И будет биться он до последней капли. Шото рад бы отозваться словом, делом, но вторит только ответным взглядом, который пробегает холодком вниз по позвоночнику. Бакуго ощущает опасность и сглатывает ком в горле. Руки тяжелеют, распекая ладони, адреналин стучит в пальцах, ожидая разрядки. Лицо Шото стекленеет, особо не отзываясь внутренней бурей обычно холодной мимики. Внутри пурга разгоняет ошметки глыб снежного царства, она по молчаливому обыкновению резкая и все ещё дикая. Он знает, что этот порыв нужно выпустить, и от понимания этого все незатянувшиеся нарывы души открываются и кровоточат. — Эта сила — дар, и она твоя, — Мидория улыбается; Слова его ранят так же сильно, как осознание, от которого леденеет с жилах. Тодороки не привык сдаваться без попыток сопротивляться, но эта борьба всегда оканчивается одинаково: отец в ярости и он делает больно всем, кто ему дорог. Ощущение этого настолько жестоко, что хочется биться в горячке, или бить-бить-бить; но Шото не боец, он — ошибка, поэтому единственное, на что он имеет право: скрыть всю любовь в цементной закостенелости, вести себя тихо, отвечать отстранённо, скрываясь от остальных наружным пузырем купола. Его недоступность крепка, но недостаточно идеальна. Бакуго словно расплавливает её, а потом отдирает подгоревшую корку пальцами. Сила в нём рождена из возможностей и стремлений, а в Шото — из страхов. Ненависть внутри него кристаллически чистая, будто возмещая весь грех, который лежит на плечах. Чувства Бакуго тоже грешны равносильно силе, которая стремиться вдоль по касательной от запястий тектоническими разломами. Он знает — привязанность Шото достаточно тонка, что может располовинить кожу, поэтому он подставляет глотку и наблюдает, как расширяются чужие зрачки напротив. Бакуго легко узнает это животное стремление подмять под себя и завладеть противником прямо во время драки. Узнаёт, но не поддается, понимая, что его присутствие не первостепенно. Шото подпустит, но не даст пробраться всем естеством глубже, под кожу, поэтому Кацуки сковывает его привязанность в кольце ребер так близко, что у Шото внутри все — вместе в привкусом тления, которое встаёт поперек горла — дрожит и обрывается, потому что тепло изнутри поднимается так стремительно, как лавина, распространяясь по коже мелкими вспышками. Он не знает, что делать с этим. Никто не учил его быть важным. Никогда не учили быть нужным кому-то. Поэтому сейчас ему достаточно разделить с Бакуго вызов, чтобы капкан захлопнулся.