гамак.

Альберто был твёрдо и претвёрдо убеждён в том, что именно сегодня признание в симпатии, стоп! Погодите, не признание в симпатии, а в любви выйдет в этот жаркий итальянский день ни на что есть самым грациозным в мире! Скорфано был горячо уверен в себе, в том, что он делает, в свои слова и даже верил, что всё-всё пройдёт гладко, что они с Лукой, если вдруг у них возникнут недопонимания, смогут найти общий компромисс и выход из таковой нелепой ситуации, если она, конечно же, возникнет. Это будет самое впечатляющее признание в мире! И все-все разношерстные парочки на белом свете им позавидуют! Так-то оно и есть, Альберто Скорфано не ошибся насчет того, что его признание вышло слишком уж неординарным и, наверное, до боли костей запоминающимся на всю жизнь. — Залезай на гамак! — Альберто решил, что, если и будет признавать своему другу, то лучше он устроит это как-то обыденно, словно они гуляют или вместе поедают мороженое, чтобы потом…иметь возможность отшутиться. Отшутиться, да, затем, чтобы свести всё в шутку-шутку и посмеяться над Лукой, если ему станет…неприятно иметь дело с ним…после признания…? Об этом совершенно не хотелось думать, поэтому парень решил положиться на то, что у него всегда и без сомнения получалось — на спонтанность и на умение вывернуться из неудобных ситуаций. Лука прищурил глаза и недоверчиво оглядел своего друга с ног до головы, плавно переводя взгляд с него на крепление жёлтого гамака. Не то, чтобы он ему не доверял: просто он сомневался в том, что гамак сможет вместить в себе двух людей. Ладно, каких там людей? Морских чудовищ! Достаточно внушительных размеров. — Ты уверен, что это хорошая идея? — в который раз переспросил Лука, крепко держа к груди подаренную Джулией книгу. — Уверен! А солнце над ним стояло высоко-высоко и следило за ними — особенно за Скорфано, в чьей душе была настоящая буря, и, неудивительно, ведь он вот-вот признается своему другу! — Точно? Альберто не может не вздохнуть полной грудью и расплывается в ослепительной улыбке. — Обещаю. Лука глядит на него своими огромными глазами и во взгляде скользит возникшее доверие и только что рассеявшееся в них сомнение. Он бережно откладывает на землю книгу и нехотя заползает к Скорфано. Скорфано вновь набирает полную грудь воздуха и разжимает рот: — Лука, я всегда хотел сказать, что- И тут он чувствует внезапно пронизывающую боль в области то ли копчика, то ли задницы. Да, задница не то, чтобы в буквальном смысле болела, но явно была не рада принять на себя ответственный удар при встрече с землёй. Альберто не понял, что вообще произошло и как-то глуповато взглянул на Луку. Лука лежал распростертым на земле и очень-очень недоуменно глядел в небо. И только сейчас до Скорфано дошло, что, чёрт возьми, его друг был прав и что гамак, не выдержав, кажется, их веса, решил сорваться с деревьев к чертям собачьим. Вся эта нелепость ситуация нагнетала и нагнетала, отчего Скорфано не мог не засмеяться от абсурдности ситуации, а Лука, услышав его позолоченный смех, тоже не отстал от своего. Правда, его смех был не совсем счастливым, больше счастливо-возмущенным. Внезапность, асбурдность, непонимание и вся эта ноющая боль в костях — всё это не могло не натолкнуть на раздирающий гортань смех и получение маленькой дозы серотинина от глуповатости. — Лука,,, — не может сконцентрироваться на своих словах Альберто, потому что смеется и смеется, глядя сначала на деревья, от которых оторвался жалкий жёлтый гамак, потом глядя на веревку, которая не выдержала их тяжелого веса, а позже глядя на улыбающего-кривляющего в неровную улыбку Луки, — я тебя… (выдыхает)…люблю. — Не как друга, — добавляет он и смех заметно не мучает горло. Лука возмущенно фырчит-фырчит, как лесной ёжик, а потом снова смеётся и не может остановиться, поэтому Скорфано остаётся только и кривить свои губы в непонимании. Его товарищ закрывает своё лицо ладонями и пытается успокоиться или как-то перевести дыхание, но у него никак не получается. Проходит несколько мгновений, как Пагуро вываливает следующее. — Не поверишь, но я тоже! Самое запоминающееся в жизни признание! Кошмар! Альберто не может не расплыться в широкую улыбку и счастливо затянуть Луку в свои крепкие объятия, мысленно благодаря и солнце, и ласкающий их волосы ветер, и оборвавшийся гамак.