Между мирами

— Цзян Чэн, подожди меня! — И сколько бы фазанов я не собрал, я всегда остаюсь первым! — Цзян Чэн, ну ты и ворчун! — Ты уже столько раз хоронил меня, похоронишь ещё разок! — Цзян Чэн, в сторону! — Я тебя защищу! — В ордене Гусу Лань есть Два Нефрита. А у нас в Юньмэне есть Два Героя. — Я всегда буду рядом! И громкий заливистый мальчишеский смех, постепенно перерастающий в крики и стоны боли. — Цзян Чэн… Запястье стянули окровавленные пальцы…

***

Глава ордена Цзян подскочил в своей кровати, скинув одеяло на пол, чувствуя, как по вискам катится холодный пот. Простынь вся сбилась, подушка чуть намокла, да и состояние самого Цзян Чэна было слегка помятым. Мужчина несколько раз глубоко вдохнул и медленно выдохнул, призывая все свои внутренние силы к успокоению и усмирению бешено бьющегося сердца. — Опять… Одно слово, а сколько горечи и отчаяния в нем. Цзян Чэн провёл рукой по лбу, смахивая пот, затем по распущенным волосам и обессиленно уронил голову на ладони. — Когда же… когда же это прекратится. — хотелось кричать от досады, но крупицы благоразумия Цзян Чэна сигналили ему, что не стоит посреди глубокой ночи поднимать на ноги всю Пристань Лотоса из-за своих очередных приступов. Цзян Чэн сел на кровати в позу и стал пытаться медитировать, как часто делал, дабы привести в порядок всë своё нутро. Тело его не слушалось и продолжало подрагивать при воспоминаниях о недавнем жутком сне, коих до этого было, если не великое, то всë равно множество. И едва Цзян Чэн закрывал глаза для погружения в медитацию, как перед ним сразу мелькали те ужасающие картины, сменяя друг друга. — Вэй Усянь… — сквозь зубы прошипел мужчина. — Будь ты проклят, даже после гибели ты не даешь мне покоя. Слова должны были прозвучать гневно и зло, с величайшей ненавистью и желанием вырвать любые воспоминания о нарушителе его спокойствия с корнем и растоптать, развеяв остатки, однако лёгкий ночной ветер, влетевший через окно в комнате Цзян Чэна, уловил и унес с собой над лотосовыми озерами нотки грусти и печали в голосе Главы ордена. Цзян Чэн, глухо застонав, откинулся на подушку. Самое противное, что было когда-либо в его жизни, это тосковать о ком-то. После смерти родителей, а потом и шидзе он совсем забыл, какого это. Ему больше некого было ждать в Пристани Лотоса, никто не собирался войти к нему в комнату с нежными сестринскими объятиями и отцовским «А-Чэн, как ты?». Всë это осталось далеко в прошлом, а тоску по единственному, тогда ещё живому, родному человеку Цзян Чэн упорно старался заглушить. Какой в ней был смысл? И вот сейчас, спустя почти пять лет с тех событий на горе Луаньцзан, которые заставили содрогнуться всë живое, Глава ордена Юньмэн Цзян снова ощущает эту жгучую дыру в сердце, будто там чего-то не хватает. Становилось невыносимо трудно дышать, ведь казалось, что от каждого вдоха дыра разрастается, заставляя Цзян Чэна изнывать от боли и глубокой печали. А как признать ему, Саньду Шэншоу, жестокому Главе ордена, что сердце и душа болели лишь из-за одного человека, просили присутствия только одного, до самого гроба упрямого мальчишки, чьи глаза навеки закрылись после удара меча Цзян Чэна. Это было настолько плохо, унизительно, мерзко, но чувства — есть чувства, и человек не может никуда от них деться, как бы не топил в себе. Вэй Усянь снится ему год за годом с той самой поры. Будто вся его жизнь проносится перед Цзян Чэном в одном его сне или, скорее, кошмаре. Его смех, улыбка, объятия, подбадривания, шутки, крики, искажённое болью лицо, кровавые пальцы, горящие алым глаза, постепенно тускнеющие… О, как Цзян Чэн порой желал снова взглянуть в эти родные и любимые очи Вэй Усяня. Не пылающие смертельной яростью, а озорные и добрые, лилово-темные глаза. Взять за руки, поцеловать запястья, обнять, шепнуть что-то успокаивающее на ухо, что было бы совсем не в характере Цзян Чэна, погладить по чёрным волосам, извиниться, в конце концов, потому что Цзян Чэн ощущал на себе демонический груз вины за то, что тогда произошло между ним и Вэй Ином. И мужчина ненавидел себя за такие мысли. Как вообще можно так думать о человеке, который разрушил всю его семью и его самого тоже? Глава ордена повернулся на бок, свесив руку с кровати, потянув одеяло на себя. Надо уснуть. Хоть как-нибудь, иначе будет утром клевать носом ещё хуже, чем адепты Юньмэна. Последний раз взглянув на флейту ЧэньЦин — единственное, что у Цзян Чэна осталось от Вэй Усяня –, лежавшую на его рабочем столе, мужчина закрыл глаза.

***

Проснулся Цзян Чэн в весьма странном положении и не менее странной обстановке. — Цзян Чэн? — прозвучал хриплый и до дрожи знакомый голос, едва тот пришёл в сознание. Он прозвучал настолько естественно и настолько рядом, что Цзян Чэн даже сначала испугался. Оглядевшись вокруг, он понял, что находится в пещере ФуМо, постоянное место обитания Вэй Усяня в последние годы его жизни. Здесь было также сыро и холодно, от стен веяло не то вековой затхлостью, не то трупами. Чего ещё стоило ожидать от этого места. Цзян Чэн только подумал, что это очередное дурацкое сновидение, хотя всë было настолько правдиво, что мужчина уже стал сомневаться в собственной адекватности, как на плечо легла чья-то рука и голос опять ударил по ушам: — Что ты здесь делаешь? Цзян Чэн, не отвечая за себя и свои чувства и ощущения, вопреки характеру, сейчас чувствовал, как страх заполнил собой всë и даже больше, но вместе с ним где-то на дне плескалось какое-то безумное предвкушение чего-то. Цзян Чэн боязливо поежился, холод пещеры эндорфинов не прибавлял. Глава ордена Цзян со скрипом медленно развернулся на сто восемьдесят и едва не запнулся о маленький камешек под ногами. Вэй Усянь. Здесь, прямо перед ним. В обличии Старейшины Илин. И какой-то слишком реальный для сна. Если бы не это «но», то Цзян Чэн спихнул бы всë на обыкновенный сон. Или он совсем чокнулся. — Ты… — начал Цзян Чэн и не сумел закончить, челюсть онемела. — Я. — с улыбкой ответил Вэй Усянь, но улыбка вышла печальной. — Вот уж не думал, что ты доберешься до сюда. Кто-кто, но точно не ты. Как тебе удалось? — О чем ты? — в шоке сказал Цзян Чэн. — Где я? Вэй Ин усмехнулся. — Ответ очевиден — на горе Луаньцзан, в моем «доме». Мужчина чуть раздраженно выдохнул, закатив глаза. — Это я вижу. Я другое спрашиваю. Ты явно не ждал, что я буду здесь. Так где я? Вэй Усянь от чего-то весь поник, но всë же сделал шаг вперед, вместе с тем говоря, почти нехотя: — Знал ли ты, что существует грань между Поднебесной и Диюем? Некий мост, через который люди попадают на тот свет? Это промежуток, отделяющий нас от загробного мира. — Но ты же умер. — произнес Цзян Чэн, но тут же отступил заметив, как перекосилось лицо Вэй Усяня. — Почему же тогда ты здесь? Последовал короткий смешок. — Честно, я сам не знаю. Я застрял в этом промежутке, а причину, увы, выяснить не в состоянии. Цзян Чэн отрицательно помотал головой, уверенный, что это всë — просто игры его разума, а может, и сердца в придачу. Он приложил руки к вискам, массируя их. — Бред. Это всë сон. — Это почти реальность. — ответил Вэй Усянь. — Ты не существуешь. — продолжал упрямиться Цзян Чэн. — Но я здесь. — Я ведь не умер во сне? Я всë ещë жив. — Определённо. — уголок рта Вэй Усяня насмешливо дернулся. — Тогда какого я здесь?! — разозлился Цзян Чэн. — И почему мы в твоей пещере? Неужто промежуток между мирами выглядит именно так? Брови мужчины взметнулись вверх. Он ожидал вразумительного объяснения от Вэй Усяня, но тот молчал достаточно долго, не глядя на Цзян Чэна, а куда-то за него. — Почему именно гора Луаньцзан? — Цзян Чэн сам сделал неуверенный шаг навстречу. — Не Пристань Лотоса или посёлок Цайи? Илин? Даже не Безночный Город. — Упаси меня ЧэньЦин еще раз оказаться там и провести в нём вечность. — Вэй Усянь внезапно рассмеялся, но тут же стушевался. — Как тебе сказать… в последние несколько лет своей жизни я был именно здесь. С этим местом у меня много связано. Здесь же я и умер. Да и к тому же, где мне еще оказаться? Для каждой потерянной души такое место выглядит индивидуально. — Ты наглый лжец, Вэй Усянь. — жестко произнес Цзян Чэн, чем вогнал своего собеседника в ступор. — Даже после смерти у тебя не прибавилось совести. У тебя до сих пор хватает ума лгать мне. — Где же я солгал тебе, дорогой Цзян Чэн? — сжимая руки в кулаки и сверля мужчину взглядом алых глаз, спросил Вэй Ин. — Когда назвал причину, почему это место приняло облик именно твоей пещеры. Вэй Усянь. — Цзян Чэн выделил его имя, заметив, как вздрогнул при этом сам Старейшина Илин. — Скажи мне правду. Вэй Усянь опустил голову. Несколько минут он просто молчал, Цзян Чэн не дергал его. Они оба слушали мертвую тишину пещеры ФуМо, здесь даже ветра не было, жуткий холод истощали лишь стены. А Цзян Чэн всë ждал, он надеялся, что Вэй Усянь ответит. Верил. Наконец, Вэй Ин открыл рот, произнеся совсем тихонько. — Место обитания потерянной души зависит от состояния самой души. Я бы не оказался в солнечной Пристани Лотоса или даже в мирном Цайи со своей израненной и одинокой душой. По другому никак. — Израненной и одинокой? — повторил Цзян Чэн в недоумении. Вэй Усянь кивнул. Тогда Цзян Чэн понял. Его брат, умерев, всë равно остался пленником своих собственных страхов и боли. Не один он страдал все эти годы. Вэй Усянь заточён в этом промежутке, да еще и здесь. Ему предназначена участь вечно наблюдать эти стены, этот холод, эту атмосферу смерти. И ведь он тут совсем один. Да, пещера ФуМо была ему по-своему дорога, и Цзян Чэн это знал. Но тем не менее даже для Вэй Усяня это слишком, он был уверен. — Не надо меня жалеть. — оборвал его мысли тот. — Я заслужил такую судьбу. Я был готов к такому. Кроме того, хочешь понимать или нет, но тут мне спокойнее и лучше всего. Мне было бы еще хуже и тоскливее находится в Юньмэне, которому я причинил столько боли. Особенно тебе. Цзян Чэн удивленно посмотрел на Вэй Ина. — И ещë… я рад, что ты здесь. — он улыбнулся. — Не знаю как и почему, но рад, безумно. Глава ордена в упор смотрел на Старейшину Илин и не мог ничего ответить. Он просто растерял все слова, все мысли, всë то, что он хотел бы высказать этому человеку при возможной встрече с ним, ведь Цзян Чэн иногда, крайне редко, но уверял себя, что раз его душа ускользнула из-под носа заклинателей, значит рано или поздно Вэй Усянь может возродиться. Тогда Цзян Чэн думал, что у него хватит сил и духу убить его ещё раз, но только уже собственными руками, за все те беды и страдания, что он принёс ему. Решимость кипела в нём, порой подавляемая чем-то другим, ровно до этого момента. Сейчас… всë испарилось. Всë бурлившее внутри просто растворилось, оставив лишь шок, неверие и даже непонятную радость происходящему. — Здесь, знаешь ли… очень скучно. Быть наедине со своими мыслями полезно, но не целую вечность. Я бы предпочёл, чтобы мою душу уничтожили до самого основания, чем существовать дальше так. — Не говори этого. — резко произнёс Цзян Чэн. Вэй Ин опешил. — Если бы ты знал… если бы ты знал, как мне тяжело сейчас. Я все эти пять лет жил с мыслью, что ты уже где-то там, где нам больше не суждено встретиться, сходил с ума. И тут ты появляешься передо мной и словно не было всех этих лет. — Цзян Чэн приблизился ещё на шаг. Вэй Усянь стоял на месте и молча слушал его. — Я желал тебе смерти даже после того, как твоя собственная армия разорвала тебя на куски. Я хотел тебя ненавидеть, но что-то вечно мне мешало, и меня это жутко злило. Так почему же… Цзян Чэн встал к Вэй Усяню почти вплотную. — Почему же сейчас всë это перестало иметь какое либо значение, стоило мне увидеть твою ухмыляющуюся морду?! Вэй Усянь опомнится не успел, как внезапно его обвили крепкие руки Цзян Чэна и кокон теплых, даже жарких из-за здешнего холода, объятий окутал его всего, добираясь до самого сердца. Вэй Ину не было так хорошо и приятно уже очень много лет, никто не дарил ему объятий, даже просто прикосновений, да и некому было. Разве что его ходячим мертвецам, но от такой привилегии Вэй Усянь предпочитал отказываться. Конечно, с ним были и Вень Нин, Вень Цин, А-Юань, но это было всë не то. Объятия Цзян Чэна были особенными, тело помнило их. И на глаза Вэй Ина наворачивались слёзы от столь желанного тепла и уюта. — Я скучал. — произносит Цзян Чэн шепотом, обжигая кожу шеи дыханием, голос его дрожал. Настолько отчаянно и искренне это звучало, что у Вэй Усяня внутри что-то защемило. — Скучал по тебе, дурья башка, хотя должен был ненавидеть. Вот всегда с тобой так. Глава ордена горько усмехнулся, выдавливая из себя улыбку, сильнее стискивая тело брата в объятиях. — И ты пришёл ко мне. — наконец счастливо произносит Вэй Ин, поднимая руки к Цзян Чэну, сцепляя руки за его спиной, утыкаясь лбом в плечо с фиолетовыми одеждами. — Мне так тебя не хватало. — Замолчи. — смущенно говорит Цзян Чэн, хотя внутри всë расплывается от нежности и любви к этому человеку. Да, именно любви. Лучше осознать что-то подобное поздно, чем никогда. Особенно, если судьба преподносит второй шанс. Весьма нереальный, но всë же. Цзян Чэн где-то слышал, что попасть в промежуток между мирами живому человеку можно не только путём заклинаний, но и в случае, когда связь двоих разлучившихся была настолько сильной, что живой человек получал шанс увидеться с застрявшей на мосте душой. Правда, такие случаи настолько крайняя редкость, что Цзян Чэн начинает думать, будто бы сами Небеса не хотели разлучать его с Вэй Ином, а потому мольбы Главы ордена были услышаны. Между ними уже давно пролегла эта невидимая связь. Никто из них никогда не сможет по-настоящему хотеть разорвать еë, потому что оба понимают — она слишком им дорога. Связь формировалась годами, сделав Вэй Усяня и Цзян Чэна частью чего-то единого, частью друг друга. Что тут ещë сказать, с ума тоже сходят поодиночке. Вот и эти двое только вдали друг от друга с разницей в одну смерть смогли осознать уровень их связи и близости. — Я теперь всегда буду здесь появляться? — спросил Цзян Чэн куда-то в шею Вэй Ину. — Только в полнолуния. — с толикой грусти произнёс Вэй Усянь. — В эти дни энергии инь и ян сливаются воедино, открывая проход в сюда. — Ясно. — Правда это зависит и от того, насколько сильно оно тебе нужно. — Вэй Усянь громко прыснул, на что Цзян Чэн дернул того за кончик пряди волос. — А ты… хочешь, чтобы я приходил? Вэй Усянь пару секунд помолчал, будто раздумывая, вырисовывая на спине Главы ордена пальцем невидимые узоры. — Вэй Усянь? — обеспокоенно окликнул его Цзян Чэн, чуть повернув голову в сторону Старейшины Илин, из-за чего его щека коснулась щеки второго. — Конечно, хочу. — на выдохе произнес Вэй Усянь, лишь крепче прижимаясь к телу Цзян Чэна, лишь бы тот сейчас не видел его лица. А у Цзян Чэна самого слезы рвались наружу от вновь обретенного счастья. Здесь, в промежутке между мирами, где есть только они двое, где нет никого, они смогут встречаться каждый месяц и быть наедине сколько захотят, пока солнце на востоке не встанет. Плечи мужчины сначала опустились, потом снова поднялись и Цзян Чэн не выдержал, тихо и почти беззвучно зарыдав в плечо Вэй Усяню. То ли от потрясения, то ли от облегчения, или вообще от радости — было неважно. Ему просто нужно выпустить всю свою боль и переживания за столько лет, а когда, если не сейчас, в объятиях любимого человека? Вэй Усянь не пытается остановить этот бешеный поток слёз, рыдает сам, так же тихо, были слышны лишь частые всхлипы. Кажется, что эти двое вот-вот удушат друг друга в своих утешающе-смертельных объятиях, но что поделать, годы ожиданий снова оказаться так близко рушат любую потребность дышать. — Я люблю тебя, дурак, слышишь? — истерично шепчет. Цзян Чэн. И тут же прервал ещё не начавшего, но собиравшегося что-то ответить Вэй Усяня: — Не произноси ничего, испортишь всë. В ответ Глава ордена слышит лишь что-то вроде «угу» и приглушенный смех, который становится чуть громче, когда Цзян Чэн в изумлении отстраняется, держа Вэй Усяня за руки, а тот спешно вытер длинным рукавом чёрных одеяний слезу одновременно счастья и те, что выступили от смеха. — Подумать только… хах… я умер, потерял всë и за пару минут обрел это всë заново. А всего лишь-то нужно было застрять в промежутке между мирами. — и снова из уст Вэй Ина вырвался восторженный смех, и Глава ордена начал подозревать, что тот таки тронулся умом за годы, проведенные здесь. Цзян Чэн поддаётся вперёд и смазано целует Вэй Усяня в уголок губ, тут же отстраняясь. Второй даже замолчал, подавившись смешком. — Думается мне, что теперь твоë место обитания может поменяться на более приятную обстановку. — Посмотрим вместе в следующий раз. — с улыбкой произносит Вэй Ин, поднося руку Цзян Чэна к лицу и прикасаясь губами сначала к костяшкам пальцем, потом к запястью. Глава ордена краснеет и бормочет что-то про «дурак, знай меру», но вся эта чертова мера улетучивается со следующим поцелуем самого Цзян Чэна. — Значит, через месяц? — Цзян Чэн позволяет себе улыбку, касаясь кончиком своего носа носа Вэй Усяня. Тот выдыхает и жмурится от удовольствия. — Через месяц.

***

Следующие разы были, и много. Кто бы мог в действительности подумать, но любовь кружит голову даже такому принципиальному и серьёзному человеку, как Саньду Шеншоу. Ждать целый месяц новой встречи поначалу было мучительно, но Цзян Чэн быстро понял, что этот срок ничто по сравнению с предыдущими пятью годами ожидания. Через несколько месяцев, когда пошел уже шестой год со дня смерти Старейшины Илин, место встречи Цзян Чэна и Вэй Усяня меняется на солнечную долину, которая находится на берегу лотосового озера. Ещë через год долина сменилась Пристанью Лотоса, в озерах которой они иногда вместе плавали и пробовали плести венки из розоватых лотосов. А спустя ещё шесть лет Цзян Чэн и Вэй Усянь встречаются лично на горе Дафань и тогда уже никто из присутствующих там не может понять, почему Глава ордена Юньмэн Цзян абсолютно без стеснения целует какого-то деревенского сумасшедшего.