Тишина забытого слова

       Вообще, у Тессы до чёртиков много привычек, которые Хардина раздражают до невыносимого скрежета.        Она любит романтизировать всё и представлять, будто жизнь — это любовный роман Джейн Остин или сестёр Бронте. Это, пожалуй, первое, что его раздражает.        Ещё Хардина бесит её постоянное желание наводить порядок в доме, вечное записывание чего-то там явно ненужного в ежедневник и её это нескончаемые «о, посмотри, какой милый малыш» и всё такое прочее.        Удивительно, но факт: со временем он находит это всё… милым.        Тессе он этого ни за что не скажет, никогда в жизни, начнёт снова нарочито ворчать, но мысленно станет умиляться происходящему, словно ребёнку.        Есть ещё одна привычка, которая у неё никогда не меняется, и Хардина скорее не злит, а вводит в странное чувство неясности: Тесса всё время пытается видеть в нём хорошее. Всегда. Пусть он и говорит ей кучу гадостей, не думая над последствиями, пусть он и устраивает кавардак в комнате в приступе гнева — она всё равно скоро посмотрит на него так, будто он — добрейший человек в мире.        Доселе Тесса к его предложениям пройтись где-нибудь относится предвзято, будто Хардин сто процентов сотворит что-то, за что она непременно начнёт рвать и метать.        Но это всё было раньше.        Сейчас она сама тянет его за руку, ведёт куда-то, и Хардину, которому больше хочется полежать с ней на диване и тратить время за просмотром «Друзей», не остаётся больше ничего кроме того, чтобы ворчать. Не особо важно, на что: на жару, на холод, на слишком громкое пение птиц.        Он просто ворчит.        Но идёт за ней, потому что… ну, куда он там денется?        Клеймо «парочки» намертво вшито в них и впивается в него осиным колом, заполняя пробоину где-то внутри, и Хардин никогда бы не думал, что это случится.        Тесса заводит их глубоко в лес, где останавливается в паре метров от той реки, где всё и началось. Отныне Хардин смотрит на неё подобно некому символу и усмехается, пока она того не видит, но мельком поглядывает, как его девушка что-то старательно подбирает с травянистого грунта.        — И что же ты делаешь, Тереза?        В его голосе слышны беззлобно-лукавые нотки, но ему достаточно просто назвать её полным именем, и у неё в глазах уже вовсю пляшут недовольные черти.        — Значит, я снова стала Терезой? — вопреки тому, что только что она готова была разорвать его одним взглядом, Тесса пытается одарить его сардонической ухмылкой.        — Ты никогда и не переставала ею быть, — заговорщически подмигивает ей Хардин, но тут же, вновь накрыв лицо маской безразличия, посмотрел на цветочное изделие в её руках. — Но… правда, что ты делаешь?        Она вырывает цветок за цветком, мастерит что-то, отдалённо похожее на…        — Венок.        Хардин распрямляет плечи и заламывает бровь в немом вопросе.        «Она ж не заставит меня надеть эту шнягу?»        — Мы с Ноем раньше часто делали их друг другу…        Но стоит Тессе поднять на него глаза, как она тут же замолкает, вспоминая, что любое упоминание о Ное — да вообще о любом парне — вызывает у него лютую ревность. Вот уж кто может подумать, что сам Хардин Скотт, в прерогативе которого несколько лет было только заманивать девушек в постель, окажется самым настоящим ревнивцем в душе?        — Хотя знаешь, не это важно, — качает головой Тесса, поспешив одарить его лучезарной улыбкой. — Важно то, что… в общем, это тебе.        Она поспешно кладёт на курчавую макушку Хардина новоиспечённый венок.        Ему хочется скорчиться и сказать, что он эту хрень не наденет ни под какими пытками и вообще, не надо все традиции с её бывшим перекладывать на него, но он помалкивает.        Сначала.        — Тебе не кажется, что для меня это… ну… — Хардин активно жестикулирует, пытаясь подобрать наиболее подходящий эвфемизм, — мило?        Мило — не совсем то слово, которое он хочет подобрать, но Тесса, забавно жмуря серо-голубые зенки, тихо хихикает над тем, как это слово звучит от такого парня, как он.        В этот миг она почему-то начинает напоминать ему Натали.        Уму не постижимо, с чего эта персона решает появиться в его сознании. Натали, с её-то тёмно-синими глазами и тёмными волосами, на Тессу не похожа нисколько, да и он не то, что бы жалеет о своём отношении к ней…        …но время от времени деформирующий под влиянием одной только девушки разум заставляет вспомнить всех тех, кого он самым нечестным образом подминает под себя: и Натали, и Мелиссу, и Саманту, и ещё многих мадам, имена которых он не удосуживается запомнить.        — Нет, не очень, — искренне отвечает Тесса, и от бесхитростности её слов что-то внутри сжимается. — Это странно, но мне кажется, ты тоже милый. Ну, иногда. Когда ты не ворчишь и не пьёшь.        — Я не ворчу, — фыркает Хардин тоном, напрочь противоречащим его словам. — И я не милый, Тесс. Нет, серьёзно, глянь на меня с этим веником на голове. Я выгляжу как лох.        — Ты выглядишь как очень приятный парень, — улыбчиво поправляет она его.        Хардин хочет поспорить с ней, но молчит, потому что знает, что спорить с Тессой бессмысленно. Либо они в сотый раз поругаются из-за такой мелочи, либо с венком ему добавится смачный фиолетовый фингал под глазом.        А ещё он просто не знает, как противиться такому подарку, когда она прижимается к его вытянутой руке и смотрит вот так, будто добрее него никого в этом мире.        Хардин представляет, как он выглядит со стороны: брутальный парень почти два метра ростом, с хмуро-заледенелым взглядом, пирсингами на губе и брови и кучей татуировок почти на всём теле, и вместе с тем с цветастым венком из ромашек и маргариток на голове.        Он подумывает выбросить его по пути и сказать Тессе, что подарочек, увы, затерялся, но она, как никак, считает его милым, что заставляет его передумать.        И если Тесса так считает, то для Хардина это лишь стимул стать таким.

***

       — Перестань быть таким придурком и просто помоги мне!        Хардину кажется, что сейчас он не выдержит и телефон полетит в стену, но он всё же сдерживается. В конце концов, призрачная надежда на то, что Тесса одумается и позвонит ему даже после того случая в офисе, закрадывается червем в душу, потому он терпит назойливые премудрости своего братца.        — Хардин, я ведь уже ясно сказал: она не хочет тебя видеть, — в седьмой раз за этот разговор выдыхает Лэндон в телефон, чем заставляет того покраснеть от злости.        — На чьей ты вообще стороне? — отрезает Скотт, прежде чем услышать очередную ну очень умную и нужную — нет — фразу от него.        — Кем ты меня вообще считаешь, если думаешь, что я буду уговаривать бедную девочку продолжать общаться с тобой после того, что ты с ней сделал?        — Я не говорю уговаривать её, Лэндон! Я не говорю запирать Тессу в комнате и оставлять без еды, пока она не согласится снова принять меня, — он чуть ли не выпаливает «потому что Карен всё равно будет совать ей свою стряпню втайне от нас», но вовремя замолкает.        — Тогда что ты от меня хочешь?        — Поговори с ней. Придумай какой-нибудь план. Скажи, что я в это время собираюсь прыгнуть с Уиллис Тауэра и сделаю это, если она не согласится выслушать меня. Да боже ж мой, сделай хоть что угодно, но пусть она не смотрит на меня, как на дерьмо!        Хардин этого не видит, но чувствует: Лэндон закатывает глаза и придумывает, что бы ему сказать.        Желательно такое, чтобы он отцепился.        — Давай-ка… одну минуту, — Гибсон откладывает трубку, но Хардину всё равно удаётся расслышать на расстоянии третий голос. — Нет, мам, спасибо. Я знаю, у тебя замечательные маффины, но я позже попробую их. Обязательно.        Скотт закатывает глаза, корчит рожу и нарочито высовывает язык, дабы издать звуки отвращения, жалея, что его сводный братец за телефоном этого не видит.        Его мать-то, живя в такой ужасной хижине без всяких нужных средств и работая по пятьдесят два часа в сутки, очень редко могла порадовать сына выпечкой или, на худой конец, побыть с ним дольше, чем какой-то чёртов час.        — Итак, — снова слышится голос Лэндон, и он машинально приближает трубку обратно к уху. — Давай-ка проясним ситуацию: ты поспорил со своими друзьями, что лишишь Тесс девственности, получишь за это восемьсот баксов и всё. Так?        — Тебе Тесса должна была уже во всех красках расписать эту историю. Меня ты зачем опрашиваешь? — как можно менее сердито восклицает Хардин, пытаясь не акцентировать внимание на то, насколько его жутко раздражает, что кто-то ещё помимо него смеет звать её коротким и влюблённым «Тесс».        — Будем считать, что ты сказал «да», — потирая глаза, выдыхает тот. — Ты влюбил её в себя, начнём с этого. Из-за тебя она рассталась с парнем, после чего поссорилась с матерью, с которой у неё и без тебя отношения были как на обрывающейся верёвке. Ты лишил её невинности, сделал то, что от тебя требовали, а теперь заявляешь, что влюбился в неё в процессе спора. Так ведь?        — Да, — ворчливо отрезает он.        — Какова вероятность, что это не очередная игра?        Идея разбить телефон уже не кажется такой абсурдной, но Хардин всё равно держится.        — Мать твою, Лэндон! Я звоню тебе за советом! За, чёрт его дери, долбаным советом! Тебе! Я бы не стал звонить кому-то, не иди речь о девушке, которую я люблю, а ты заявляешь, что это всё игра?        На другой линии слышится обречённый стон.        Хардин знает, что у него особый талант к тому, чтобы выводить людей из себя, — даже таких спокойных, как Лэндон Гибсон — но именно в этот момент он не чувствует самодовольства от этого.        Не тогда, когда от его чёртово брата зависит его жизнь.        — Тебе стоит поработать над гневом. Даже не будь этого пари, Тесса всё равно вряд ли бы выдержала твой характер.        Это всё, что он говорит, и у Хардина от злости начинает заканчиваться воздух в лёгких.        — Я пока не знаю, чем тебе помочь, — продолжает Лэндон. — Она злится на тебя, и я её понимаю, потому не имею права заставлять прощать тебя, — даже не глядя на него, Хардин догадывается, что его собеседник хмурится, и ждёт, что тот пошлёт его куда подальше и положит трубку, — но…        Скотт выдыхает и прикрывает глаза.        — …я вижу, что ты любишь её.        Поперхнувшись воздухом, Хардин изумляется услышанному и думает, не слышится ли ему и серьёзно ли вообще толкует этот Гибсон.        — Ты… ты шутишь, что ли?        — Разве похоже, чтобы я шутил? — но в противоречие своему вопросу Лэндон смеётся. — Я вижу это, Хардин. Давно видел. Даже когда правда открылась, я знал, что ты любишь Тессу, иначе бы ты не пришёл за ней в кампус после того, как выиграл пари и получил деньги.        — Тогда почему ты не подпускал меня к ней?! — рявкает он, вспоминая, как Тесса стояла за спиной Лэндона, пока он сам делал всё, чтобы добраться до неё и всё объяснить.        — Потому что она девушка. Девушка, которую ранили и которой просто воспользовались. Тебе остаётся только догадываться, каково Тессе было от того, что она узнала в тот день, — хмуро добавляет он, как вдруг, вспомнив о чём-то, продолжает: — К тому же, не забывай, что у неё есть парень.        Скотт сжимает зубы.        Зед проигравший, да. Он напоминает себе это с каждым разом.        Хардину удаётся сделать из Тессы настоящую женщину и выиграть пари, забрав у Зеда деньги, но в то же время ему кажется, что он проигрывает.        Он проигрывает свой единственный шанс на нормальную жизнь, проигрывает любовь человека, которому он может без страха говорить честное «люблю».        — Ты же понимаешь, что она не по-настоящему любит его? — свирепо цедит Хардин.        — Не уверен, но я не хочу теребить её прошлое. Зед — единственный, кто может избавить Тессу от страданий, которые ты ей оставил от себя. Что ты от меня ждёшь?        — Помощи, — напоминает Скотт. — Если поможешь мне вернуть её, я больше не буду портить настроением своим присутствием тебе и твоей Деборе.        — Дакоте, — раздражённо поправляет его Лэндон.        — И ей тоже.        — Ничем не могу помочь, — не раздумывая, выдаёт юноша.        Спустя секунду, прокашлявшись, выдаёт:        — Кен просил передать, что хочет видеть тебя на днях. Посидеть за столом, пообщаться. Мама приготовит ужин, — Лэндон издаёт слабый смешок, хоть и не ждёт, что тот согласится.        — Ох, чудно, — саркастично выдаёт Хардин. — И что от меня ожидается?        — Думаю, всё ясно. Все ждут, что и ты придешь.        Хардин закатывает глаза, но, будто для галочки, старается вспомнить, когда он в последний раз нормально питался, если не считать редкие перекусы в братстве, — хотя любой человек скажет, что это не питание, а забивание желудка мусором — и потому угрюмо мычит.        В другой раз он послал бы куда подальше эту семейку Адамс и нарисовал им средний палец на двери, но в этот раз гордость его зажата чьим-то тяжёлым сапогом.        К тому же, его вовсю распирает мысль, что если он станет вести себя хоть немного порядочнее и попытается сблизиться с роднёй, — с ненавистным отцом, надоедливой мачехой и до черта заумным братом-недоумком — то это заставит Тессу одуматься. Уж он-то не сомневается, что до неё эта новость дойдёт.        — Хорошо.        Он слышит, что на другом конце Лэндон давится водой от неверия.        — Ч-что ты сказал? — пару раз побив себя кулаком в грудь, переспрашивает он.        — Я сказал, что буду на вашем застолье. Угрх, аж самому не верится, что говорю это! Когда там эта чертовщина начинается?        — В четверг, где-то к шести. Можешь прийти пораньше, поможешь накрыть на стол.        «Да ни черта!»        — Ты хоть знаешь, как Кен обрадуется?        «Лишь бы штаны себе не обмочил от радости…» — хочется сказать ему.        — Ага, конечно, — как можно мягче говорит вместо этого Хардин.        Лэндон что-то пищит ещё в телефон, говорит, как все обрадуются, — если он, конечно, не устроит шоу во время ужина — и в процессе всей этой неразберихи Хардин слышит, как о чём-то щебечет только услышавшая эту новость Карен.        Естественно, ему думается, что Карен долго радоваться не будет, ибо ему в голову всё равно придёт что-то да испортить в этот день, но он молчит. Пока что.        Когда слушать их бессмысленный говор становится невыносимо, Хардин, что-то проговорив о плохой связи, спешит выключить телефон. Точно так же он не раз проделывает и со своей матерью, когда её несмолкаемый бред начинает действовать на нервы и нет, ему думать не хочется, что лёгкий укол совести всё-таки гложит его на этот раз.        Хардин, развалившись на кровати, просто думает о том, какой смертный приговор подписывает себе, решившись на всё это.