Я ничего не чувствую. Словно моё тело парит в воздухе. Как узнать, верен ли ещё мне мой рассудок или я давно утратил его. Здесь темно и я слышу эхо голоса, который не узнаю. Или, может, он принадлежит мне?
– Кто тут у нас? А? Я никого не слышу и не вижу, – женщина в розовом платье смеялась и неспешно ходила, осматривая комнату, – куда же подевался мой милый мальчик?
– Мама! Я здесь!
Женщина мягко улыбнулась и широко раскинула руки, заключив в крепкие объятия светловолосого ребёнка. Он долго не отпускал её, рассматривая небесно-голубыми глазами длинные рыжие волосы, которые лежали на маминых плечах.
Самое яркое воспоминание. Её лучезарная улыбка и тёплые объятия. Её запах...
– Зачем ты так поступил, Курт?
В комнате постепенно становилось темно, но её голос не утихал.
– Почему ты делаешь всем больно? Тебе нравится вредить тем, кто тебя любит?
Её худые руки больше не обнимали, она исчезла, и голос пропал. Слышен только пронзительный плачь. Плачь, перерастающий в крик. Это я кричу?
– Курт! Очнись, пожалуйста... Ты слышишь?
Рядом с белой кроватью сидела Кортни, прильнувшая к серому лицу мужа, на которое падал оранжевый луч солнца из окна.
– Тебе снился кошмар, сейчас всё хорошо, я здесь. Что ты наделал, я так волновалась...
Его бледные и растрескавшиеся губы двигались, будто пытались сказать что-то шёпотом.
– Прости меня.
Прошло несколько дней и Курт пошёл на поправку. Солист объяснил свой поступок простой случайностью. Сказал, что никогда не думал о смерти серьёзно, и ему поверили. Теперь чаще можно было заметить на его лице умиротворённую стеклянную улыбку.
Но никто не подозревал, что это было лишь началом конца.
Ранним утром пропажу музыканта обнаружил его лечащий врач, который сразу же сообщил об этом Кортни. Остаётся загадкой, как ему удалось незаметно покинуть больницу и забрать большую часть вещей. Кобейн купил билет до Сиэтла и, не сказав ни слова, исчез. После его уже никто никогда не увидит.
Дождь шёл не переставая уже вторые сутки. Его капли быстрыми струйками скатывались по окну дома, в котором сейчас был Курт. Он неспешно снял промокшую насквозь куртку и бросил её в прихожей. В руках был чёрных длинный чехол, который он отнёс на второй этаж.
– Мне нужно сказать тебе кое-что, и я смогу идти, – он подошёл к телефону и набрал давно знакомый номер. Долгие гудки прервал сонный голос барабанщика.
– Да?
– Дэйв, это ты? Я хотел тебе к-кое-что сказать. Ты занят? – голос дрожал, а мысли всё никак не могли собраться в одну кучу.
– Курт? Где ты? Я могу приехать, скажи только куда. Все тебя ищут, почему ты не пони...
– Я далеко. Не нужно меня искать, – его тихое спокойствие пугало ещё больше.
– Слушай, я не хочу тебя потерять, ты понял?
– Нет, прости меня. Это была ошибка. Я закинулся таблетками, пил шампанское, потом немного рома. Всё это одно большое недоразумение, правда. Но сейчас это неважно. Я хотел сказать спасибо за все, я счастлив, что в моей жизни был такой человек, как ты.
– Курт, о чём ты? Что это зна...
– Прощай.
Он рывком положил трубку, даже не дослушав. В этом не было необходимости.
– Нужна музыка, – пробормотал солист себе под нос. На пыльной полке неизменно стоял проигрыватель, подаренный Дэвидом на день рождения солиста.
Он наклонился и начал копошиться на нижней полке тёмного дубового шкафа, ища нужную пластинку. Выбор пал на альбом Automatic for the People – самом любимом за последнее время. Трясущимися руками Курт поставил пластинку и лёг на пол. Было так спокойно, и в то же время что-то не давало его сердцу покоя. Возможно, то, что это были его последние часы. Или то, что больше он не услышит эту песню никогда.
'Cause everybody hurts
Take comfort in your friends
Everybody hurts...
Нужно было успокоиться и собраться с мыслями. Блондин с трудом встал с пола и, шатаясь, ушёл на кухню. В маленькой коробочке лежало всё необходимое.
Игла снова проходит сквозь исколотую вену и наполняет ядом. На миг он забыл о том, что тревожит.
Глаза резко открылись. Темно. Он медленно встал и, шатаясь, побрёл на второй этаж, захватив с собой шкатулку, бумагу и красную ручку, давно оставленную Кортни на кухонном столе. Капли дождя громко ударяли по окнам оранжереи, деревья качались из стороны в сторону, обламывая свои тонкие ветки. Кобейн бросил на пол свои вещи, кошелёк с водительским удостоверением, положил шкатулку рядом.
Дрожащими руками он взял ручку и начал писать то, о чём ни разу не говорил в жизни. Об омерзительном чувстве пустоты и безразличия после концертов, о чувстве вины перед теми, кто слушал его музыку.
Дело в том, что я больше не могу обманывать. Величайшее преступление, которое я могу себе представить, это начать воровать у вас деньги, притворившись, что мне все так же весело. Я уже нет тот парень, который без ума бежит с гитарой за спиной отыгрывать концерт с друзьями. Все изменилось, и это ужасно. В любом случае, жизнь каждого моего знакомого сложилась бы лучше, не будь меня рядом. Думаю, уже давно истек отведённый мне на сцене срок, и теперь не остается ничего, кроме как отказаться от всего и уйти. Я старался и делал все, что было в моих силах, чтобы перебороть себя (и даже сейчас делаю, Господь свидетель, но, похоже, этого недостаточно). Я рад тому, что нам удавалось вдохновлять людей, я невероятно ценю, что у нас, бывало, хорошо получалось развлекать слушателей. Однако, к сожалению, я один из тех идиотов, кто начинает что-то ценить, только когда теряет это. Я очень эмоциональный. Хочу вновь опьянеть от того всепоглощающего энтузиазма, который был у меня в детстве. Я благодарен всем, кто слушал нашу музыку. Но я все равно не могу избавиться от горького разочарования, вины и симпатии, которую я испытываю ко всем. Да я просто человек-рыба, мальчик-Иисус, мать вашу! Почему я всё-таки не могу начать наслаждаться этим? Моя красивая жена, похожая на богиню, моя дочь, которая любит каждого встречного... меня пугает сама мысль о том, что она может стать такой же как её отец. Поэтому я сделаю всё, чтобы этого не произошло. Я прожил хорошую жизнь и благодарен за это. Спасибо вам всем из горящей пропасти моего вечно больного желудка за поддержку, которую я ощущал в последние годы и за письма, которые получал. Да, я такой импульсивный! Во мне больше нет страсти, поэтому помни – лучше сгореть, чем медленно угаснуть.
Холодная игла с лёгкостью прошла через бледную трепещущую кожу, осталось ещё немного.
Мир. Любовь. Сочувствие.
Фрэнсис и Кортни, я буду у вашего алтаря. Кортни, пожалуйста, не сдавайся ради Фрэнсис. Ради её жизни, которая будет гораздо лучше без меня.
Я ЛЮБЛЮ ВАС Я ЛЮБЛЮ ВАС!
Стул, стоящий под дверью, письмо в земле с воткнутой в него ручкой, тяжёлый ствол в знобящих руках.
Выстрел.
Пока нет отзывов.