gravity

      Акааши Кейджи ерзает на сиденьи, не обращая внимание ни на своих друзей, сидящих с одной стороны, ни на кричащих придурков-фанатов, заполнивших зал с другой. Его глаза прикованы к мячу — сейв либеро Убугавы, блок ребят из Фукуродани, защита, подача, атака. Полет мяча, кажется, длится вечность; Акааши покрывается мелкой испариной и нервно елозит, только наблюдая за этим. На секунду кажется, что партия закончится в пользу Убугавы — все дело в опасной атаке, хлестко пробивающей защиту Фукуродани. Кто-то все же принимает мяч, отбивая его куда-то влево слишком быстро, чтобы продолжить игру. Пасс длинный и немного высоковат: Акааши не уверен, что у атакующего все же получится спасти ситуацию. Взгляд Кейджи натыкается на четвертый номер: глаза скользят по мускулистым рукам, изрезающим воздух. У парня прекрасная фигура, сильная ровная спина и крепкие ноги, мягко пружинящие всякий раз, когда он прыгает. Рука четвертого номера стремится к мячу, словно магнит, и он проводит атаку четко в пол с такой силой, что звук бьющегося о пол мяча звенит даже сквозь шум и хаос, царящий в зале. Парень приземляется с довольным хлопком, победно вскидывая руки. И тут он поворачивается, а сердце Акааши каменеет в груди.       Белозубая улыбка озаряет лицо четвертого номера, светится и опаляет все вокруг, и Кейджи кажется, будто он смотрит на само солнце. Лицо игрока блестит от пота и алеет от напряжения, что кажется Акааши жутко очаровательным. Парень не напрягаясь откидывает голову и раскатисто смеется. Его широкий лоб увенчан четкой линией роста волос, от которой вверх вздымаются темные пряди, чем-то напоминающие крылья совы, а светлые выбеленные вихры, сияющие во флуоресцентном свете на стадионе, делают прическу похожей на корону.       Акааши взглядом скользит по четвертому номеру, жадно впитывая каждую деталь его внешности, будь то удивительно тонкая спинка носа или жесткая, волевая линия челюсти. Сокомандники окружают парня, подбадривая и хлопая по гладкой спине и великолепно развитым плечам. Рядом с другими игроками четвертый номер кажется еще прекраснее — он словно произведение искусства, скульптура, вылепленная из округлых мышц и четких линий. Парень выглядит так, словно его создавали по прообразу греческих богов. Акааши поражает внезапный, странный укол зависти к ребятам из команды, так бессовестно обыденно касающимся их друга. Четвертый номер убийственно красив, и Акааши совсем не может отвести глаз. — Это четвертый номер, Бокуто Котаро, выигрывающий сет для Фукуродани! — радуются дикторы, пока Кейджи запоминает имя, что жжется внутри, словно фейерверки в ночной тьме. Он не может оторваться от Бокуто Котаро до конца матча, а когда Фукуродани уходят с поля с гордым 2-0, Акааши понимает, что хочет пойти за ним, и желание такое явное и сильное, что друзья даже спрашивают, в порядке ли он. Бокуто Котаро и Фукуродани, раз за разом повторяет про себя Кейджи в течение дня. Бокуто Котаро и Фукуродани — во время матча, за которым Акааши даже не следит, в электричке по пути домой, поездку на которой он не помнит. Акааши словно оголенный провод, а Бокуто Котаро — струящийся по нему ток. — Я не хочу в Судзумеоку, — уверенно заявляет Кейджи матери. Это, безусловно, хорошая школа, у него даже есть рекомендательное письмо. Но он может поступить еще кое-куда и- — В следующем году я поступлю в Фукуродани.       Мама улыбается и кивает, радуясь, что сын наконец определился. Этим вечером ужин кажется вкуснее обычного, будто приправленный мыслями об Академии Фукуродани и парне с лучезарной улыбкой. Когда Акааши засыпает, ему снится Бокуто Котаро, окруженный мириадами звезд. *       Бокуто нетерпеливо покачивается с носка на пятку. Первое занятие в новом учебного году — его любимое. Есть что-то такое в сыгровке новичков и бывалых игроков, в нервозности игры, перетекающей в привычный ритм спустя пару часов — все это Котаро считает особенно приятным.       Когда-то он был испуганным первогодкой: Бокуто все еще помнит то невероятное желание выйти на площадку и показать все, на что ты только способен. Очевидно, что все прошло отлично, раз Котаро попал в основной состав. Он не может дождаться момента, когда наконец увидит, что новые ребята привнесут с собой в игру. Коноха топает ногой, шипя: — Успокойся! Не отпугивай их, хотя бы пока мы не начали! — в ответ Бокуто смеется. Видимо, его желание выйти на площадку переходит все границы.       Корзина с волейбольными мячами призывно мерцает в углу зала, пытаясь победить интерес Бокуто к новичкам и его ощущение капитанского долга.       Их не так уж и много, подмечает Котаро, и на секунду задумывается, доходят ли листовки Юкие до всех желающих. В этом году они с Сузумедой делают все сами, да и в конце концов, она волновалась из-за дизайна. Бокуто решает зайти к менеджерам после тренировки, глянуть, как идут дела. Может, стоит немного улучшить плакаты. В прошлом году желающих было целая куча, ребята даже не помещались в спортзал; к тому же, команд оказалось так много, что у клуба даже не хватило джерси на всех. Один за другим первогодки представляются. Бокуто изо всех сил старается держать себя в руках, стоит по струнке, как того и требует должность вице-капитана. Он встречается взглядом с каждым говорящим, запоминает имена и лица — Мишима Юки, Манабе Какеру, Шиндо Коичи. Доигровщик, центральный блокирующий, связующий — Бокуто в предвкушении, когда они доходят до последнего из ребят; все потому, что Фукуродани нужен новый связующий, что заменит ушедшего Санаду. — Меня зовут Акааши Кейджи, я из Средней Школы Мори. Я тоже связующий. Золотистые глаза Бокуто скользят от Шиндо Коичи к Акааши Кейджи и ох.       Акааши Кейджи — высокий парень с подтянутым, но худощавым телом. Мышцы едва заметно напрягаются, когда он с силой сжимает перед собой руки, переплетая тонкие пальцы. Темные волосы коротко подстрижены, а завитки прядей спадают на широкий лоб, чем-то напоминая Бокуто клубы дыма.       Сердцевидная форма лица Акааши, острые высокие скулы и заостренный подбородок заставляют сердце Котаро ощутимо врезаться в ребра, так и норовя выскочить наружу. Нежные бледно-розовые губы двигаются, складывая звуки в слова в чистом изяществе, которым Бокуто никогда не отличался. Глаза Кейджи, обрамленные темными густыми ресницами, отбрасывающими тени на бледные щеки, так ясны, что на мгновение кажутся нарисованными.       Теперь эти глаза устремлены прямо к Бокуто, и его желудок ухает куда-то вниз, прямо как на первом витке американских горок, потому что ох, Акааши Кейджи прекрасен.       Акааши Кейджи прекрасен настолько, что становится сложно концентрироваться на тренировке, когда они делятся на группы. Котаро знает, что должен наблюдать и оценивать первогодок как хороший вице-капитан, но получается только неотрывно наблюдать за Акааши. Никак не выходит оторвать глаз от того, как Кейджи разминает пальцы после подачи, растягивая каждый по фаланге словно из-за нервозности. Он нервничает? Бокуто не хочет, чтобы Акааши нервничал.       Шиндо отдает ему пас, но Котаро слишком занят рассматриванием изящных изгибов рук Акааши и завистью к Конохе, что играет с Кейджи. Пас идеален, и Акинори с легкостью забивает. — Бокуто! — зовет кто-то, но Бокуто не слушает. Ему кажется, что мир вокруг движется в замедленной съемке, а он сам почти лениво скользит в воздухе, прыгая. Подача Шиндо неплоха, смутно решает Котаро, но у Акааши явно получше. — Бокуто! — кричит кто-то, когда он наконец ощущает под ногами твердую поверхность пола. Через сетку на него смотрит Кейджи, и Бокуто ошеломленно понимает, что глаза у того не черные, как он решил поначалу, а притягательно синие. Отвести взгляд не получается. Хочется, чтобы Акааши смотрел так целую вечность. — Бокуто-сан! — Бокуто наблюдает, как прекрасные губы Акааши Кейджи произносят три слога его имени и чувствует, что его возносит к самым небесам, теплом обдавая разошедшееся сердце, будто кутая то в старый удобный свитер. Улыбка Бокуто ощущается слепящим солнцем, выглянувшим после проливного дождя.       А потом время возвращается в привычное русло, и Акааши Кейджи все еще смотрит на Бокуто, когда тот получает мячом в лицо. * ИСХОДЯЩИЕ СООБЩЕНИЯ, ТЕЛЕФОН БОКУТО Бокуто: я хочу умереть Кошачий папочка: ты че опять отравился? Бокуто: хуже. мои дни сочтены Кошачий папочка: почему? Бокуто: у нас новый связующий Кошачий папочка: ок? вам же он как раз и нужен, разве нет? я не понимаю че не так Бокуто: бро Бокуто: у нас новый связующий и он ТАКОЙ МИЛЫЙ я думаю я влюбился Кошачий папочка: боже какая жиза Кошачий папочка: но все равно не понимаю, что не так Бокуто: МНЕ МЯЧ В ЛИЦО ПРИЛЕТЕЛ ПОТОМУ ЧТО Я НЕ МОГ ПЕРЕСТАТЬ ПЯЛИТЬСЯ НА НЕГО Кошачий папочка: АХАХАХАХАХХА *       Акааши Кейджи — последний, кто остался в спортзале. Бокуто раздумывает, не нарочно ли это, и надеется, что так оно и есть. Надеется, что несмотря на вчерашний позор, Акааши Кейджи все еще не против побыть с ним. Впрочем, кажется, он прав, потому что тот не обращает внимания на взволнованного Ямато, обращающегося к нему: — Ты тут все ночь будешь сидеть, если согласишься потренировать подачи с Бокуто. Боже, Бокуто и впрямь надеется, что они будут тут всю ночь. — Бокуто-сан, — голос Акааши подобен первому глотку хорошего кофе; он прокатывается волной теплоты к желудку Котаро и пускается электрическим разрядом вверх по позвоночнику. Кожу покалывает. Назови меня по имени снова, думает Бокуто, и Акааши называет. — Бокуто-сан, вы пялитесь.       О, так оно и есть. Он не может перестать смотреть на Акааши со вчерашнего дня, а со вчерашней ночи ему еще снятся сны про самого красивого парня, что он вообще видел за свою жизнь. Лицо Кейджи наливается прелестным розоватым румянцем, брови хмурятся, а кофейный голос звучит надломленно. — Что?       Бокуто понимает, что произнес все вслух, и делает шаг вперед. Потом еще один. Он раздумывает, что же случится, если он разрушит последний островок пространства между ними. Представляет, как касается лица Акааши, разглаживая почти ощутимую напряженность. Интересно, кожа у него на ощупь такая же мягкая, какой выглядит? — Ты милый, Акааши, — тихо говорит Бокуто. Глаза Акааши словно сапфиры, тут и там испещренные всполохами штормового серого и морского зеленого, своей яркостью напоминающие зов сирен. Котаро скорее добровольно поплывет навстречу собственной гибели, чем отведет взгляд. Получается, вот каково это — попасть в бурные волны? Акааши краснеет снова, на этот раз ярче. Румянец на его щеках напоминает Бокуто цвет жвачки. — Спасибо, Бокуто-сан, — Бокуто смотрит на чужие губы, произносящие эту фразу, и гадает, какие они на вкус. Глаза Кейджи замечают его движение. — О чем ты думаешь, Акааши? — пожалуйста, скажи мне.       Котаро не осознает, что трогает Кейджи, пока не слышит шаткий вздох. Он накрывает ладонь Акааши своей, пробегается подушечками по костяшкам медленными, выверенными движениями. Тонкие крепкие пальцы дергаются при касаниях, но расслабляются и мягко ложатся в ладони Бокуто. — Бокуто-сан, — произносит Акааши на выдохе, опаляя дыханием губы Котаро. Они стоят у самого края огромной скалы, но падать не страшно, — простите за мою прямоту… — Ничего страшного, — шепчет Бокуто. — Но можно я…? — Да.       Губы у Акааши теплые и мягкие, они с трепетом касаются чужого рта. Он нервничает, думает Бокуто. Может, он никогда не делал этого раньше. Мысль о том, что Котаро будет у него первым, отзывается чем-то приятным глубоко внутри. Бокуто старается быть нежным. Он хочет, чтобы Акааши было хорошо. Хочет, чтобы Акааши мечтал повторить, хочет коснуться излома его губ своим языком и навсегда его запомнить.       Наконец оторвавшись друг от друга, они стараются выровнять тяжелое дыхание. На щеках расцветает прекрасный румянец. Руки все еще касаются друг друга, пальцы переплетены, и это ощущается до боли правильно и по-родному. В венах Бокуто разливается удивительный радостный трепет. Поцелуи Акааши опьяняют, и Котаро размышляет, такие ли чувства ты испытываешь, когда напиваешься. Это забавно. — Бокуто-сан, — зрачки Кейджи топят радужку, ноздри по-глупому мило расширяются. Бокуто скорее чувствует, чем слышит тихий вздох, когда подносит руку к чужой щеке, — мы…можем сделать это еще раз?       Бокуто сдается, покоряется бесконечному притяжению Акааши и касается его губ. Котаро хочется целовать Кейджи вечно. Быть может, так он и поступит.