Oh Lady Be Good

Каждую ночь он сидит в изголовье его кровати. Когда сын умирает, отец заключает его тело в круг из горящих свечей. А вот утомленный отец наконец засыпает. Во сне ему видится сын, который стоит позади него и держит его за руку. Сын шепчет: "Отец, неужели ты не видишь, что я горю?"

Пальцы ног у Джо впираются в тупые мыски туфель, а бронхи после марш-броска по лестнице одной из самых многоэтажных высоток Эмпайр-Бэй наотрез отказываются вбирать кислород. Время поджимает, пролеты от одних дверей к другим — Марти лучше быть на стреме и завести машину как можно скорее, и если он где-то болтается... За Вито он не поспевает совсем немного, и двери к парковке распахиваются моментально. Отдышаться Джо не успевает. — Марти… они убили его! Убили! — у Джо земля уходит из-под ног, рукой приходится схватиться за кузов. Кровь… она будто бы везде, не только по бетонной колонне. На красном лаке его авто — тоже кровь Марти. Вито хладнокровно оттягивает его, говорит броситься в погоню, у них нет времени, если сейчас упустят — в следующий раз уже не выкурят. Они ведь там же его и оставили мертвого. Хватаясь за томми-ган, Джо обещает — Клементе заплатит сверх самой высокой цены. Скалетту на дороге мотает из стороны в сторону, Джо попадает по этим скотам, но реально легче ему будет, когда он доберется до Клементе. Ярость придает сил, не дает упасть духом и начать оплакивать, пока — не сейчас. В ублюдка он всаживает свинец с ненавистью, с какой не разжимают спусковой крючок. Марти так рвался к ним с Вито на задание, словно от этого зависит жизнь. Джо посчитал, что он уже готов. Марти и так засиделся, это должен был быть его звездный час, Джо переговорил в тот день с Эдди и всё устроил. Барбаро вернется, похоронит мальчишку по всем правилам. Будет ходить каждый месяц на могилу, оставлять сигареты, к которым Санторелли так и не пристрастился, потому что не сможет забыть. Не уберег.

___

пьяный мачо лечит меня и плачет оттого, что знает как хорошо бывает

Джо напивается, чтобы не было так херово, чтоб не чувствовать себя куском дерьма. «Мать твою». Знакомый голос — далекий; не будь он дохера трезв, пропустил бы мимо ушей. Но они сталкиваются взглядами сквозь витрину бара, к стеклу которой пристала придорожная пыль. Впереди не двоится настолько, чтобы обознаться. Пакет пристал к ноге или что, никак выпутаться не может. Без сомнений, только один человек в этом городе способен попасть в такой просак, а Джо, безусловно, знает многих. С последней их встречи прошло всего четыре часа. Войдя, Джез прорывается через столики «Одинокой звезды» к нему, узнать, по чему кипиш. Этот момент растягивается будто целую вечность, Джо успевает отхлебнуть чуть больше; в бутылке слишком мало для одного. — Что стряслось? Это как-то связано с… Донован Скалетта стоит, взволнованная, ждет ответа; он сам, наверняка, никакущий совершенно. — Марти мертв, — Барбаро сглатывает, чувствуя, как подступает. — Что… Это повергает в натуральный шок, и Джезебел присаживается, чтобы переварить сказанное. Они были погодками. Смерть всегда происходит с кем-то другим, но Марти — друг общий, стало быть, лучший из них всех. Джо хотел бы предпринять хоть что-то. Джо хочет влезть в драку, хочет кого-нибудь трахнуть, наконец. — Ему вышибли мозги, Джез, — всё правда от первого до последнего слова; Джо бессильно бьет кулаком по столу с ревом, какой издает раненый, изувеченный зверь. — Эти скоты. Если бы я подоспел чуть раньше… — Господи... он бы умер у тебя на руках, Джо, ты бы этого не выдержал. Джез не знает, как ободрить еще, и совершенно не умеет это делать. — Будь я там чуть раньше, я бы смог спасти его. Ты… меня понимаешь? — Джо не замечает легкую дрожь в голосе и то, как начинает говорить самому себе. — Больше, чем кто-либо. Барбаро в конце концов привязался к мальчику так не потому, что он напоминает ему Вито, а потому, что напоминает себя. Он не разжимает её руки в саже с золотым поблескивающим кольцом. Джо очень хочет, чтобы хоть кто-нибудь его остановил — от собравшегося кома в горле в него уже не влезает. Но с Джез он может только допить до дна; здесь мало одному, он предлагает ей половину. Джо нужно, чтобы хоть кто-то был рядом, кто-то, кто не будет добивать своим блядским «я же говорил». Джез умеет слушать, не перебивая, и это притупляет его очевидную вину. Ближе к вечеру столы перевернуты, верх тормашками замерли стулья; её это успокаивает, Джо почему-то тоже. Они сидят бок о бок, делятся общим теплом, прислонившись спиной к барной стойке, и хозяин бара боится к ним подойти, схлопотать пулю. — Помню, когда только-только деньги начали водиться, мне восемнадцать было, а у Марти совсем недавно начал ломаться голос — шкет полтора метра, шебутливый такой, вечно сторожил меня у подъезда: «как дела, Джо?», «куда на этот раз?». Как будто времени у него навалом. — И так будет всегда. — Точно. И так будет всегда, — Джо, почесывая переносицу, смотрит то на горлышко бутылки, то на её губы, не соображая вообще, куда лучше приткнуться. Но Донован Скалетта этого в упор не замечает. Барбаро перехватывает бутылку и делает несколько больших глотков, будто это детский лимонад за два бакса. Тягучая жидкость горячительного спирта течет мимо, по горлу, на пиджак и рубашку. — Помнишь, он одно время неделю ходил с фингалом? Я не хотела, он отвлекся на что-то, и удар прошелся по скуле. — А мне он так гордо заливал про то, что нарвался на каких-то уродов с Миллвила, — усмехается Барбаро. — Щека опухла, вся красная. Хотел найти того утырка, а он тушился всё. — У него еще было что-то вроде свидания тогда. Я на полном серьезе сказала идти ему так, ведь боевые ранения «украшают настоящих мужчин», — Джезебел принимает эстафету спиртным. Джо, поджимая губы, шутки не видит. — Он и был настоящим мужчиной. — Конечно, — и Джез прячет неловкую улыбку за горлышком бурого стекла. Она не знает, которая это по счету, а Джо и не думал считать. — Повтори! — Барбаро угрожающе разбивает бутылку о барную стойку, и цветные осколки сыпятся по его ладони. В ту ночь они пьют до самого приезда Вито, срываются то в смех, то в тоску, пьют столько, сколько, наверное, за всю жизнь не пили. Высокий, в костюме, будто ровно пять минут назад сбежал из филармонии. На заднем дворе наверняка припаркован ягуар — чересчур дорогая машина для забытой богом дыры. Скалетта оглядывается на царящий вокруг них хаос, на перепуганного Леона, и знать не знает, нужно ли ему удивляться. — Я тебя весь вечер ищу, — Вито смотрит строго и немного разочарованно, но и Джез, и Джо слишком пьяны, чтобы обращать на это внимание; затем он обращается к Барбаро. — Мне позвонили утром, и я сразу понял, что разговор пойдет о вас двоих. Немного принял на грудь, да? — Мы трезвые, как стеклышко, — Джез с подростковой скованностью всеми силами подавляет пьяную улыбку. Не выходит. — О, я вижу. — Пацаны по домам разбрелись. Нам не хватало тебя, Вито, — у Барбаро слезами посверкивают глаза. — Давай к нам, как в старые-добрые. Помянем Марти. Скалетта неосуждающе усмехается; Джез в этот момент метафорично тянет блевать. Потому что Вито добровольно никогда не сядет на пол вместе с ними, никогда не перепачкает дорогую стодоллоровую ткань костюма, за обработку которой он регулярно отваливает в химчистке. Потому что Вито поднимает их на ноги.

___

Он не знает её имени и знать не желает, когда девушка из клуба проводит рукой по стволу его члена и приподнимается пальчиками к уздечке перед тем, как сомкнуть на нём свои губы и довести глубокую глотку. Новенькая, судя по всему, раньше он её не видел. Джо расслабляюще поглаживает внутреннюю сторону сливочных бедер, а потом стремительно набрасывается, хватает, раздвигая их перед собой, и натягивает крошку наживую. Он не телится, и ни в последнюю очередь потому что пьян, дает привыкнуть к себе, сводя боль извиняющимся поцелуем в ключицу, а затем двигается по-хозяйски горделиво и смело. Та закидывает дрожащие ноги в туфлях ему на плечи, подбирая угол, сквозь обрывочные, бессознательные всхлипы насаживаясь глубже. Таких долго даже распалять не нужно, а сегодня это как раз то, что он искал. Его джентльменский набор на эту ночь. Чтобы снять девушку, Барбаро понадобилось ровно сто бачей. Хоть что-то, чтобы забыться, сбросить груз с души. Девочки в «Золотой кошке» любили свою работу, и энтузиазм этот без всяких лишних слов подкупал любого. С каждым разом всё интенсивнее, и Джо не говорит ей быть тише, зная наперед, что каждый выкрик, сопровождаемый непроизвольно ломающимся от удовольствия женским телом — заслужен. Та блаженно, совершенно сально смеется, и они периодически передают друг другу янтарного рома, что плещется в бутылке. Барбаро живучий, но завтра ему повезет, если он не проснется. Он даже знает человека, которого данный исход более чем устроил бы. Разрешаясь в новенькую в который за эту ночь раз, Джо хочет отрубиться. Открывает глаза он уже когда дело идет к полудню. Придерживая за бедра, скидывает с себя однодневку, с огромным трудом разлипая веки. «Доброе утро?» 1. Каждое утро в семье Скалетта играют виниловые пластинки с Эллой Фитцджеральд и Диной Вашингтон, всяким ритм-н-блюзом и буги-вуги. В просторном уютном доме, в одном из самых респектабельных районов. Вито искренне полюбил просыпаться под них, шумные танцы и запах свежемолотого кофе. — Что же ты хочешь, Вито? Ты не ищешь одобрения, признания. Так что же это? Ответ может оказаться донельзя издевательски простым, но Джез не может не озвучить вопрос, мучающий её, наверное, со дня их знакомства. Она сидит, лицом к лицу, млея от каждого своего движения на нем. Джез отталкивается и выдыхает разряженный воздух, пришпоривая, учащая темп, и каждый выдох сращивается с сердцебиением. Она оставляет влажную дорожку на горле Вито, когда от наслаждения становится уже невыносимо. — Ты так говоришь, будто от ответа поменяется твое отношение, — умению Вито уходить от прямого ответа позавидовали бы многие, в том числе и мифические сфинксы. Очевидно, правда бы её расстроила.

___

Вито никак не может воспрепятствовать этому. Он должен был лично пристрелить старика, который когда-то поручился за него. Для парня, что просто хочет заработать, всё проще некуда: Фальконе прибирает к рукам теневой бизнес Эмпайр-Бэй самым очевидным способом — устраняя остальных донов. Для парня, что просто хочет заработать, невыгодно знать больше. Вито, на самом деле, и насрать. Но Скалетта не хотел бы посмертно отпечататься в памяти старика неблагодарным щенком. За дверью он старается держать себя в руках, а руки — не может. То, что Лео Галанте жив, осталось между ним и Генри. За это Томасино спросит уже позже. Сегодняшний день Вито запомнит на всю жизнь. Последняя ниточка, связывающая их с Франни, оборвется сегодня с телефонным звонком. Он не мог оставить её просто так, не после того, что всё время связывало их; не мог не сказать сгоряча то, что сказал. Вито хотел бы много что изменить в своей жизни, но он никогда не был человеком, который сожалеет. Потому что кровь требует. Слушая короткие прерывистые гудки, Скалетта кладет трубку, с шумом выдыхая и всё еще сжимая её гладкий пластик. — Что?! Прям так и сказала? Вито бы сам себе соврал, если бы поверил. В ночь на субботу их дом горит, исходит дымом, словно прикуренный спичечный коробок, — законченный плод их общих стремлений. Вито первым делом ищет Джез, и история повторяется. Всю жизнь Вито пытается заработать себе состояние, чтобы ни в чем не нуждаться, и бежит с пепелища своего дома ни с чем. С поражением. Он в одних трусах и майке, она в лабораторном халате, не отпуская свой чемодан — сцепившись руками в замок, бегут вдаль. Куда угодно. Как какие-то подростки, спаленные за сигаретой, забегают в темный безлюдный переулок перевести дыхание. — Вроде бы оторвались. У Вито вид взъерошенный, сбитая укладка. Джез вдруг смеется, ловя на себе его вопрошающий взгляд, и, поставив руку перед ним, укрывает халатом от любопытных глаз, чтобы, приблизившись, скользнуть языком меж его губ и голову вскружить напоследок. Вито лишь всё теснее притягивает за талию к себе, в какой-то момент поднимая и закруживая её над землей; это то, что он ни в коем случае не мог игнорировать. И кому какое дело, что полчаса назад из них мог бы получиться, черт побери, сраный бифштекс. Всё самое важное с ним. — Выглядите, как парочка психов, — тоже смеется Джо, открывая дверь. Босые ноги и плюшевые тапочки. Майка, вдетая в трусы, и резиновые перчатки. — Спасибо, мы очень стараемся, — Джез потирает шею, расслабляя резинку на защитных очках одной рукой, протискивая в сторону дивана плотно закрытый ящичек, будто фигурой срастаясь с ним. — Какого хрена? — Вито осматривается вокруг, как Алиса в стране чудес. — Мило, да? — Это еще что такое? — А фламинго симпатичные, зря ты так. — Привез из Хантерс-Пойнт. Я тут обстановку поменял. Что скажете? Ярко-розовые китчевые стены, ворох журналов на стеклянном столике, хай-тек декор, переходящий на спальню в полном несоответствии с цветовой палитрой, — выглядело, мягко говоря, необычно даже для Джо. Скалетта, серьезно, ожидал чего угодно. Они всего месяц не виделись. — Да уж. Здесь всё… — Вито полуголым все еще стоит на пороге у Барбаро, подбирая подходящие слова. Теперь балаганчик Джо действительно походил на бордель, как не стеснялась выражаться мать, — …другое. Судя по затихшим звукам из кухни, Джез уже нашла в буфете спиртное. Откручивается крышка — первый глоток сделан. — Не фанат розового, но выглядит потрясно. Будешь? — доверительно спрашивает она у Джо, стоявшего в комнате ближе всех, как предлагают друг другу собутыльники. И только потом до неё доходит. — А, ой. — С тобой я всегда рад выпить, — на мгновение довольно просиял Барбаро, как львиное предзакатное солнце; жаркое и ослепляющее. С деньгами вопрос решенный. Джез пускай и собирала эти деньги на черный день, но не знала, что он наступит так скоро; ей хочется отплатить. Этой суммы хватало, чтобы продержаться пару месяцев, не считая пропитания. Надо было видеть лицо Вито, когда она доставала несколько пухлых пачек меж сдвинутых отделений переносной лаборатории. Им не помешает смена мест. Вито видит в этом недюжинную иронию. На этом они прощаются. Джез — снять номер на последующие ночи, а Вито и Джо идут мстить. Сделать вылазку и поперестрелять всех по-одному, как собак. Это уже входит в привычку. Их-то и немного осталось здоровых лбов, ровно на две обоймы ему и Джо, а остальные как пить дать отсыпаются. Они разделываются с этими выскочками, даже не вспотев. (— Прометеев огонь, ирландские выблядки, мать вашу!) Одному, что громче всех ржал — долгоиграющая пуля в брюшину и еще одна в легкое, больше смеяться не будет; другому — разрывная в сердце, пробивающая ребра с зияющей дырой; третьему, что отвернулся и трижды пожалел — ходить уже не светит. Сам Микки Дезмонд взрывается в собственном корыте, Скалетта позаботился об этом. За баранкой, вместе с Джо по правую руку, Вито легче не становится. Он опускает стекло, когда мчится по шоссе. В плотном ночном небе разоряется красно-серое марево дыма.       Вито ни с чем не спутает запах жженого человеческого мяса. 2. — Сорвем куш и уедем отсюда. Далеко-далеко, — Вито обнимает жену со спины, убирая отросшие шатенистые пряди, и целует в щеку. Он схватывает её руки, и они вместе быстро натирают сыр на цезарь. Джезебел Сесиль Скалетта хочет верить, но не может снова так глупо попасться. Они снимают дешевенькие апартаменты на Ист-Сайде. Довольно живописно — Вито постоянно лицезреет вид на благоухающий парк, вставая в полдень. Он-то сам сова, а вот Джез, сколько он не засыпал или просыпался, постоянно на ногах. — Почему это не внушает мне доверие? Интуитивно Джез догадывается, что у него с Джо какое-то дело, но об этом никогда не говорится за столом. — Именно за это я тебя и люблю, — Вито ловко заправляет оливковым маслом, размешивает получившийся салат, а потом всей рукой венчиком взбивает анчоусно-сырный соус и разливает в конце. — Почему не разбудила? Приготовили бы вместе. Он её целует в полуобнаженное плечо, в место, где неуклюже соскользнула ткань шелкового халата. — Проголодалась и не хотела тебя будить. Ведь ты так сладко спал, вернувшись в два часа ночи, — Джез вытирает руки, липкие от томатного сока, о кухонное хлопчатобумажное полотенце, скомкав его и кинув на стол, и оборачивается к нему лицом. Возможно, она размякла. Так бы сказал Барнс, Алек, да и все, кто когда-то раньше её знал, ведь «все мы можем не проснуться». Джез банально всю вымораживает отпускать его за порог и гадать, с чем он вернется в следующий раз; Джез давно хочется поговорить начистоту. Жаль, только она знает, что не о чем. Человеку, уповающему на удачу, не хватает мастерства, а мастеру — удачи. Вито на сто процентов не знает, когда.       — Будут лучшие дни.

___

Она видит Алека спустя месяцы, на Мизери-Лейн, в лохмотьях поредевшей нитками испорченной одежды, стальные бляшки на воротниках блестят полуматовым блеском, отстраненный взгляд, расслабленная походка. Еще один укол. — Так это правда, про что все слухи, — Алек пешком минует несколько метров через улицу к ней навстречу. — Я не поверил. А когда убежище Дезмонда и его дружков сгорело в ту ночь, всё сошлось. Ты с тем итальяшкой. — Мне что теперь, оправдываться? — из-за ветра пряди лезут в лицо, Джез их посильно убирает за спину. — Уже не перед кем. Надеюсь, в своей мягкой новой постели по ночам ты спишь сладко, — он поигрывает своей счастливой блестящей монеткой, замечая посверкивающее золото на фаланге плотно сжатой руки, и смотрит ей в глаза. Без осуждения, сквозь. — Милое платьице, тебе идет. Несправедливо. После выгоревшего пожарища не видно ни зги, он ничего об этом не знает и не может знать. — Нихрена ты не знаешь, Алек. — Удиви. Но Джезебел нечем возразить. Джез не находит тех самых слов и уверенности, потому что себя так и не смогла простить. — Ты хорошо выглядишь, Джез. И тот прогуливающимся шагом уходит. Тем же вечером она обнимет свою старую, пропахнувшую пеплом куртку посреди оглушающе белых стен.

___

В Линкольн-парке, за кулисами знойного погожего дня, им с Генри приходится прощаться посмертно. Узкоглазые уроды роем налетели, они с Джо прибежать на подмогу не успевают, на слова его прощальные тоже. Они мстят, в троекратном размере. Вдвоем выносят дорогую лапшичную, чтоб хоронить было нечего. Спрашивают, уже оставив за собой полсиндиката, почему. Джо вне себя вышибает нахрен сукиному сыну мозги. Джо как пить дать убежден: этот китайский кусок дерьма был готов сказать что угодно, лишь бы сохранить свою прогнившую шкуру. Он выдыхает свободнее, нажимая на спусковой крючок и прерывая поток гнусной клеветы. Всё было кончено. Вито для слепой веры за эту декаду видел слишком много. Он как будто занимается эквилибристикой на одноколесном велосипеде, пытаясь удержать равновесие, когда они с Джо пытаются справиться с убытками. Еще ошибка, и кого-то из них завтра, как Генри, копы будут на асфальте обводить мелом. Джез бросила курить, а Вито отчего-то стал только больше, хотя невротиком себя не считал. Может, потому что в последнее время не вылезает из-под вражеской картечи. Немного погодя, они расслабляются на диване из самого дешевого семейного каталога. Вито подступает ближе, накрывает Джез всем своим телом, словно бы щитом — от всего на свете. — Как холодно, — слышит Вито, когда целует бледно-веснушчатые плечи и косточки ключиц. — Я сейчас умру от обморожения, — когда сжимает её в своих руках. 3. — Здесь уютно. Это, наверное, было единственное задание Вито на её памяти, где неразлучная парочка не работала вместе. Джо проезжал мимо и предложил подвезти её с этими громоздкими продуктовыми сумками. Джез обхватывает бумажный пакет, придерживает каждое яблоко, чтобы ничего не рассыпалось по дороге; Джо же просто так взялся хорошенько, железным хватом, и донес. — Конечно, до уровня розовых фламинго далеко, но хоть как-то обустроились, — Скалетта снимает балетки на босу ногу, кидает ключи на тумбочку в прихожей и направляется на маленькую кухонку. — Здесь даже нет дивана, смотреть не на что. — Сегодня обойдемся стулом, о чем разговор, — коротко хмыкнул Джо и поставил пакет на стол. Джез гремит дверцами шкафчиков и буфетов в поиске кофе и чего-то существенного для себя на обед, с чем так и не смогла определиться. — Я хочу есть. Ты будешь, здоровяк? — Что предложишь, мастер-шеф, — смотрит в ответ с хитринкой, тепло. — Спагетти с сырным соусом, грецким орехом и зеленью, — Джез внезапно налетает на него полубезумная, словно в каком-то озарении, вся живая, разве что волосы на голове не шевелятся. Барбаро нравится. — Когда ты так говоришь, аппетитней вдвойне, сестренка. Интересно, кто-то всерьез на это попадается? Делов на пять минут — спагетти ломаются пополам и отправляются в бурлящую воду. Только молоко успело дойти, как она слышит тяжелую поступь. Натертый пармезан с эдамом — летит в кипящее, жирное молоко, загустевающее и желтеющее. — Так вот, отчего Вито поправился. Раскармливаешь его, что ли? — Джо помешивает лопаткой соус, пока Джез засыпает тот паприкой и молотым мускатным орехом с измельченной мятой. — А сама тонюсенькая, ущипнуть не за что. Джо эта разница прямо будоражит. — Обожаю готовить, только и всего, — Джез шинкует зелень — лук, петрушку — в мелкую фарфоровую пиалу, и с удовольствием вдыхает сырный аромат, снимая макароны с плиты. — Никогда, кстати, не представила бы тебя у плиты. — Итальянцы любят готовить и вкусно поесть, — Барбаро, поливая соусом спагетти, переводит взгляд на неё, обводя фигуру. — Это у нас в крови. Как и любовь к темпераментным женщинам. Но ты… ведешь себя, держишься, как настоящая итальянка. — Серьезно? Никогда бы не подумала. Осторожно, я падка на лесть, — Скалетта предупреждает про себя, в упор не видя очевидного, и посыпает всё зеленью и дробленым грецким орехом из-под стеклянной банки. — Вкус к жизни — это хорошо. Мы с тобой в этом разбираемся больше прочих. — Именно поэтому мы с тобой так быстро нашли общий язык, черт возьми, — они с Джо усмехаются. Оба за милую душу уминают готовое, и Джо кажется, что они могли бы на равных поучаствовать в соревновании «кто быстрее всё съест». Джо по-хозяйски вытирает невидимые остатки соуса со рта тыльной стороной ладони. Пустая бутылка вина катится по антресоли из стороны в сторону, пока не успокаивается в одной точке. Джез с Марти были погодки. За этой беготней и стрельбищем Джо никогда не замечал то, как они выросли. Может, и поплатился за это — но Барбаро никогда не признает, что не мог предотвратить. — Ты повзрослела, Лунатик. — Видимо. Какая сейчас к черту разница, — она стоя упирается о раковину из нержавейки. От этого ни холодно ни жарко. Тишина становится невыносимой, и Джез посильно сжимает в руке вилку, смотря на него. Джо не мог её не поцеловать в этот момент, не сжать в своих руках — это было бы чистой воды идиотство. И внезапно чувствует, что сопротивления нет. Джез от этого, как ни странно, вздыхает полной грудью, покачивается от встречного натиска, бьет в дверцы шкафчиков, и как та бутылка из-под вина — тоже хочет найти точку равновесия, беря лицо Джо в свои руки и ни о чем другом не думая. Их отчаянно, громко мотает и крутит по всей кухне, в его джинсах становится теснее. Под грохот упавших столовых приборов и хлопанье дверец. Джез растворяется в терпком мускусе кожи и сандале, по инерции наваливаясь всем весом. Он действует на опережение и сажает её на кухонный стол, стягивая с себя кожанку, и пелена с глаз спадает. Джо вспоминает о том, что Джез — жена его лучшего друга, лишь когда та ошарашенно отпихивает его от себя, и касание золотой окантовкой кольца по шее, возвращая в реальность, внезапно начинает жечь предостерегающе мертвым холодом. — Что это, черт возьми, было?! Донован Скалетта нервно ерошит волосы, ждет, что кто-нибудь из них объяснит произошедшее и растолкует её чувства. Джозеф Барбаро почти мог стать таким, но никогда не станет. Осознание вскрывается скальпелем умелого хирурга — потому что опоздал. Они оба сидят утром, прокуривая гостиную, и Джез наскоком вылетает из ванной, снимая вельветную резинку с сухих волос. Все хорошо, она не перекрывает никому кислород, сидя на коленках у своего мужа в приличной длины сером шелковом халате. Те моментально замолкают — при близких о делах не принято. И Джез может сколько угодно кривить губы в неубедительной ухмылке, пряча обнаженный до пучков синапсов страх, притворяясь, что это её не касается. — Всё хорошо? — она приобнимает Вито за плечо, переплетая свои ладони в замок и заглядывая в антрацитовые глаза, точь-в-точь заволоченное грозовое небо, отдающее синевой. У Джо тот же цвет. — Лучше не бывает, — тот увлеченно наблюдает за ней, через дорогую ткань гладя колени, так и норовясь скользнуть между ног к бедрам. Вито беспроигрышно целится в шею, губами огибая дорожки пульсирующих артерий, доводя до головокружения. Джез откидывает голову поудобнее, зарываясь рукой в его мягкие волосы, и за подрагивающими от болезненно нарастающего желания веками надолго забывает, что они не одни. Но когда она широко открывает глаза и сталкивается с Джо, что-то внутри неё резко обрывается.

___

Вито лжет. Всё время. Всякий раз, оставляя на губах поцелуй и обещая, что всё будет хорошо. У него всегда все схвачено, даже если летит разбиться вдребезги. Хоть пытай его, хоть нет — все равно ни слова не вытянешь. Когда Вито возвращается, она его ни о чем не спрашивает; Джез решила, что в глазе бури её все равно просто поставят перед фактом. Вито темная лошадка, ему выгодно оставаться таким вплоть до развязки. Но Джез слышит, как собираются морщинки у него на лбу, даже стоя за спиной. И ждет, когда они, наконец, начнут паковать чемоданы. Она видела худшую его сторону, он — её. Стоя сзади, примирительно целует между лопаток так, словно не видел её целую неделю — Джез берется за сверхурочные, надеясь, что так станет спокойнее. Это всё, что остается. — Ты врешь, я вижу это по глазам, — Джезебел обхватывает лицо Вито ладонью, проходя ногтем вдоль по широкому шраму на челюсти, вынуждая посмотреть. Картинка, наконец, сложилась целиком. В тот день смурной осенний день раздался звонок. Судя по всему, вызывали на ковер. — Всё будет в порядке, не волнуйся. Улажу кое-какое дело — и сразу к тебе, не успеешь произнести мое имя, — целует её в макушку, и Джез закрывает глаза, кое-как собираясь с хаотичными мыслями. Полная сумятица. И его — как нет. Когда дверь закрывается на замок, Джез собирает вещи, всю наличку расфасовывает по двойному дну. Три под завязку набитых чемоданчика лежали к часу дня на заправленной постели, после долгой заводской смены от барабанящего за окном дождя Скалетта в обнимку с ними засыпает. Ей снится, как город горит. Это лучший и единственный сон за все полгода. Её будит звонок, и Джезебел просыпается мгновенно. В глазке — Джо, и она не настолько параноик, чтобы не открыть. С того дня они держали рот на замке. Но Вито не дурак и вполне мог догадаться обо всем сам; скорее всего, и догадался. Он начинает со слова... — Привет. Они стоят в узкой прихожей, и Джез не хочет давать надежд и перекрывать кислород. Белый парадный костюм — ему не идет. — Привет, — дело пахнет керосином всё сильнее и сильнее, Касабланка закрывает свои границы. — Я пришел попрощаться. Мы с тобой вряд ли увидимся, Лунатик. — Да что с вами такое?! Я ничего уже не понимаю. Почему мне никто ничего не говорит? Как я могу помочь, если вы всё время молчите? — у Джез это вырывается само собой, как накопившееся. Терять больше нечего. Джо признается в чем-то, в чем, на правах хорошего друга, не должен. Это не совсем то, что Джез ожидала услышать. — Есть вещи, которые наша Джез не может изменить, — после долгой паузы говорит Джо. — Мы храним секреты, чтобы защитить тех, кого любим, — тянется ладонью к её щеке, не касаясь, но искушение по-прежнему велико. — Выше нос. Джез делает несколько шагов навстречу, протягивая руки. Джо не обнимает её на прощание лишь потому, что в таком случае не выпустил бы. Никогда в жизни.       — Спасибо, что любил.             Барбаро негромко хлопает дверью.             Джез остается в пустых апартаментах одна.

___

Фальконе забивается в планетарии, как крыса в своей норе, и ведет себя так, будто битва, и, соответственно, война, уже выиграна. Капо — это чертовски заманчиво звучит. Эдди не любит светиться в перестрелках, так что Карло развлекается тут со своими солдатиками — расставил их по всему периметру, а во главу угла Джо. И всё это против одного человека. Он наклоняется к самому уху: — Вито сам виноват, он совершенно не разбирается в людях. Здесь не бывает средних сторон, — деревянно кладет свою руку ему на плечо. — Прострелишь ему башку — будешь прикуривать от Джеймса Мэддисона. Если его не убьют по дороге раньше, конечно. И девку его можешь себе забрать. Покойнику бабы не нужны, ну конечно. Карло ставит на историю, старую как мир — что девушка станет яблоком раздора. Барбаро не знает, от каких ублюдков у него такие сведения, и просто молча курит, глядя на какое-то созвездие, больше похожее на разрозненные зигзаги. Добавить ему к сказанному нечего. Когда становятся слышны звуки стрельбы, Джо неприкрыто рад. — Эй, собираешься нажать на спусковой крючок… Ну давай. Фальконе блядский трус, прячущийся за чужими спинами. — Вито… — Барбаро говорит шепотом. — Давай убьем подонка. Джо затрахался уже терять людей, которые ему дороги. «И почему ты этого не сделал?» «Помнишь, ты мне пять баксов должен?» После убийства Фальконе судьба их разделит на много лет.

___

— Всё будет хорошо. — Когда же это «хорошо» уже закончится. Затасканное, набившее оскомину. Немного искренности, хотя бы раз. Она обязательно про всё спросит, но уже завтра. — Когда ты перестанешь меня дурить, Скалетта? — Джезебел не рассчитывает на ответ и задает вопрос в никуда, задирая голову, чтобы посмотреть на него. Если «хорошо» заключается в огроменной зияющей ране на животе, тогда у них всё просто замечательно. «Мы переезжаем, золотце», — у Джез по их меркам всегда была неплохая интуиция. «Нам нужно еще немного времени», — через добрый десяток лет, приходя к Вито на поклон, ему будут целовать руку. «Больше никаких секретов, обещаю».       — Я слишком устала, чтобы спорить, — и слишком долго ждала этих слов.       Завтра долгожданный роуд-трип в мерцающий пастелью мокрый Нью-Бордо.