останусь пеплом на губах

Ярик не хотел уезжать. Каждый раз, стоя на вокзале в очереди на посадку, он ловил себя на мысли, что не хочет уезжать домой. Ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо ещё. Ещё вчера вечером они с Сашкой привычно рубились в плойку, играя на то, кто будет мыть грязную посуду, а теперь приходилось прощаться до следующего блока Монте-Кристо через месяц. Целый месяц мимолётных питерских проектов, одиночных стримов, скуки и самокопания. Яр обязательно найдёт, чем забить это время, всегда находил, но это будет потом. А сейчас — утомительное и болезненное прощание, от которого никуда не деться. — Может, останешься на подольше? — предложил Саша, неловко переминаясь с ноги на ногу. Он тоже не любил прощаться и каждый раз старался избежать этого, отнекиваясь более важными делами: репетициями, кастингами, встречами с коллегами. Но не всегда удавалось. — Не могу. Работа, — Ярик виновато улыбнулся, вспомнив про завтрашний фотосет к новому концерту и подавив тяжёлый вздох. Пускай прощание и было чем-то неприятным, но он всегда ценил эти мгновения с Сашей, по виду которого слишком легко догадаться, что тот хочет поскорее уйти с перрона и вернуться домой. Но кто его так просто отпустит? Сегодня Ярик притащил его буквально за шкирку, проигнорировав то, что кое-кому, вообще-то говоря, нужно учить песню к прослушиванию. "Ты её выучил ещё неделю назад", — напомнил Яр, схватив чужие ключи от машины и тем самым дав понять, что отвезёт себя на вокзал сам, если Саша настолько не хочет делать лишние телодвижения. С таким аргументом спорить было очень тяжело. И вот они здесь. — Лучше ты приезжай ко мне, — добавил Ярик, уже готовый поймать Сашу за руку, если тот вдруг вздумает под шумок сбежать. Как однажды, когда ему — в тот раз на самом деле — позвонили из театра и сообщили о срочной замене, из-за которой Казьмину пришлось не бежать, а лететь на саундчек, чтобы успеть вовремя. После этого Яр начал предпочитать утренние сапсаны, хоть теперь и приходилось бороться с извечным "отстань, Ярик, я хочу спать, возьми такси", пока он пытался растолкать спящего Сашку, пропуская мимо ушей его сонное ворчание. Невыспавшийся Казьмин — самый страшный зверь на всём белом свете, немного уступает уставшему Казьмину, но не такой ужасный, как одновременно невыспавшийся и уставший Казьмин. Однако эту (не)большую проблему можно решить кружечкой — в особо запущенных случаях двумя — свежесваренного кофе. Вот только Ярик не умел его готовить. Но Саша всегда молча пил с чуть натянутой улыбкой, явно жалея о том, что успел подпустить Баярунаса к своей кухне. И удивлялся тому, как тот не спалил ему кухню. После чего всегда делал им обоим нормальный кофе. Несмотря на вкус, он совершенно точно ценил как приложенные усилия, так и само рвение Ярика поднять его любой ценой, чтобы провести вместе чуть больше положенного им времени. И от этого осознания каждое расставание давалось ему больнее. Саша не хотел, чтобы Ярик уезжал. Ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо ещё. Он даже предпочитал избегать эти последние минуты, когда хочется просто взять и прижать к себе, не позволить сесть на поезд. Не позволить уехать. Вывалить на Ярика все свои чувства, накопившиеся с годами. Избегание всегда спасало от различных неприятных ситуаций, никогда не подводило. Прекрасно работало со всем. Со всем, кроме Ярика, этого чудаковатого и прилипчивого пацана, привыкшего идти напролом и брать своё, практически никогда не боявшегося выражения эмоций и возможности показаться смешным. Однако сам Саша не был таким смелым, не мог позволить себе такую открытость. Особенно если дело касалось эмоций. "Не уезжай", "я хочу, чтобы ты остался", "побудь со мной ещё хотя бы пару дней" — это именно то, что постоянно висело в воздухе, но никогда не было и не будет озвучено. Вечером Саша вновь выйдет на сцену, вновь погрузится в роль, вновь войдёт в привычную колею жизни без Ярика. Вновь будет улыбаться коллегам и в свете софитов, пряча ото всех неприятное и тянущее чувство в груди, от которого порой сбивается дыхание. Затем вернётся в пустую квартиру, где его — снова — никто не будет ждать с заказанной едой и острым желанием вывалить на его голову все свежие новости и внезапно пришедшие в чужую голову идеи. Зато его будет дожидаться оставшийся после кое-кого слишком хаотичного бардак, который Саша уберёт только через несколько дней, когда психанёт после очередного найденного в постели или другом неожиданном месте фантика от конфет, что, честно говоря, раздражает каждый раз. Вот только Саша всё равно весь следующий месяц после служебок усердно складывает сладости на отдельную полку, чтобы во время грядущего блока скормить их Ярику. Некоторые вещи всё-таки не требуют слов. — Не могу. Работа, — Саша улыбнулся с тщательно скрываемой горечью, быстро сменившейся на почти весёлую усмешку от этого передразнивания. Этот диалог повторялся с завидной периодичностью и уже стал их маленькой традицией, от которой у обоих всё внутри сжималось. Им обоим было больно расставаться, но догадаться об этом можно только по взглядам, ведь никто из них не собирался озвучивать это вслух. Саша — потому что боялся показаться глупым и смешным, боялся проявить уязвимость. Ярик — потому что считал, что Сашке это не нужно. Даже при желании ни один из них не смог бы бросить работу и забить на дела, чтобы провести вместе парочку лишних дней. А жить на два города просто невозможно — ни финансово, ни физически. Да и Саша его столько не вытерпит; выставит за дверь при первом же удобном случае. Нужно ценить чужое личное пространство, которое Яр и без того постоянно нарушал, вторгаясь с неуместными объятиями и не всегда случайными касаниями. Ну а что? Он просто не мог иначе. Он уже давно смирился с тем, что испытывает к Сашке нечто большее, чем просто дружеские чувства. Даже успел пройти все пять стадий, от отрицания до депрессии и принятия. Принятия, что он не нужен Сашке в этом смысле. Они просто друзья. Большую часть времени эмоции удавалось контролировать, и Ярик не позволял себе лишнего, просто стараясь жить дальше. Но это всё помогало только до их следующей встречи, после которой его накрывало с головой, словно впервые. Вот и сейчас. Накрыло. Яр усиленно не смотрел на Сашку, оглядываясь то на очередь, подходящую к концу, то на проводника, предупреждающего о том, что поезд отбывает через пять минут. Боялся, что сорвётся и что-нибудь снова учудит. Ярик не хотел уезжать. Он хотел остаться. Сейчас и навсегда. Может, переехать в Москву? У него же теперь не так много проектов в Питере, он может от них отказаться, он обязательно что-нибудь придумает, он... Не может. Не может оставить родителей, с которыми только восстановил нормальное общение. Не может оставить друзей и коллег, которые на него надеются. Просто не может. Как и не может больше бороться со своими чувствами. Каждый чёртов раз Ярик старался засунуть их поглубже, выпуская только наедине с собой, но сейчас он прекрасно чувствовал, что сил на это у него больше нет. Не сегодня. — Тебе не пора садиться в поезд? Опоздаешь же, — Саша зевнул, прикрыв рот ладонью, демонстрируя, что хотел бы поскорее вернуться в постель и доспать своё. Закончить поскорее неминуемое и остаться со своими эмоциями наедине. — Пора. Ладно, иди сюда, — Ярик порывисто притянул его к себе, чувствуя, как подрагивают кончики пальцев. Вцепился в чужую спину немного крепче обычного, ощущая неприятное пощипывание в глазах. — Саш, я так хочу остаться... — едва слышно, чтобы никто не услышал, даже сам адресат. Шмыгнув носом, Яр чуть отстранился, заглядывая в глаза напротив, и резко подался вперёд, неожиданно даже для себя срывая с губ Саши короткий и лёгкий поцелуй. И прежде, чем тот успел бы отреагировать, быстро ретировался в сторону проводника, крайне медленно и заторможенно осознавая собственную выходку. Ярик даже не стал оборачиваться, опасаясь чужой реакции, быстро забежал в поезд, чувствуя, как его всего потряхивает, и усердно придумывая отмазки, почему он это сделал. В конце концов, всё всегда можно свести к шутке. Поезд тронулся ровно в тот момент, когда Яр нашёл и занял своё место. Найдя в себе силы поднять взгляд на окно, он заметил удаляющуюся и до сих пор удивлённую физиономию Казьмина, кончиками пальцев касающегося своих губ. Всё-таки он остался. Пеплом. На губах.