# in vino veritas

Впервые Вону его видит, когда руки Чону по локоть в крови. Стоящий рядом с Вону Джонхан морщится и тычет пальцем в чёрный пакет, за которым тянется бордовая дорожка: — Что это у тебя там? — Там, — Чону совершенно несчастно вздыхает, поднимая грустные глаза на подпирающих стены коридора общежития парней, — там моё сердце, безжалостно разбитое одним козлоногим существом, которое- — Да я же уже тысячу раз извинился! — высовывается из дверей крайней комнаты Юкхей, явно недовольный драматизирующим соседом. — Это же просто вино, чего ты так над разбитой бутылкой убиваешься? — Ты не понимаешь! — кричит Чону, бряцая стеклом в пакете, из которого продолжает капать. — Это было вино из Греции, мне его отец из командировки привёз, а ты! Юкхей набирает в лёгкие воздуха для очередного витка спора, как его взгляд цепляется за Вону. — О! — радостно восклицает он, весь оживляясь. — Новенький же из Греции приехал! Давай я куплю тебе новую бутылку вина, а он на неё подышит! — Пусть на тебя подышит кто-нибудь, у кого есть мозги! — окончательно выходит из себя Чону и несётся к лестнице, попутно толкая плечом Вону, будто тот тоже причастен ко всем его бедам. — Ну чего, ты всё ещё хочешь жить в общаге? — спрашивает у Вону Джонхан, когда топот Чону уносится вниз, а Юкхей громко хлопает дверью, продолжая ворчать про то, что любить вино больше, чем людей, ненормально. — Не хочу, — вздыхает Вону, потирая ушибленное плечо, — но иначе дед продлит ссылку. Целый год среди людей для меня и так много. — Тяжело быть внуком верховного бога Олимпа, — племянник Афродиты улыбается совсем не сочувственно, чересчур весело, ещё и собирается смотаться отсюда поскорее, — ну, бывай! Держись, крепись, если что — звони! Вону не успевает сказать о том, что смартфоны (да и любая другая электрическая техника) в его руках перестают работать — Джонхан, радостно насвистывая, скатывается по лестнице на первый этаж, где тут же слышен смех: явно встретил очередных знакомых. Вону завидует способности Джонхана вливаться в любую компанию и уныло плетётся в свою комнату. Там пусто, пыльно, дверца шкафа слетает с петель и форточка не открывается, но хотя бы жильё рассчитано на одного, не придётся искать, где приткнуться, лишь бы меньше пересекаться с соседом — люди такие любопытные, ужас. Вону не привык скрывать свои способности — не привык к ответственности, как отчитывал его при последней встрече Зевс на глазах у всего Олимпа, — и единственным выходом в сложившейся ситуации видит сведение контактов с людьми к минимуму. Как будто бы от него в этой жизни что-то зависит. — Эй, грек, привет! — орёт Юкхей с камчатки, не обращая внимания на вошедшего в аудиторию вместе с Вону преподавателя. — Садись к нам! Чону закатывает на это глаза и ложится на парту, прикрываясь тетрадкой и делая вид, что не чувствует, как Юкхей тычет ему в рёбра, стараясь приобщить к зазыванию новенького. Вону не знает, куда себя деть: с одной стороны, не хочет он заводить здесь знакомства, а с другой — на него уже все смотрят благодаря одному громкому человеческому созданию, не хочется ещё больше привлекать чужое любопытство. Пожилой препод прочищает горло и прежде, чем начать лекцию, хмыкает себе в усы, обращаясь к Вону: — Компания этих разгильдяев, конечно, не предел мечтаний, но с учётом группового проекта, от которого будет зависеть семестровая оценка по моему предмету, советую всё же принять предложение. Все остальные группы сформированы, так что у вас нет большого выбора, Чон Вону-ши. Чем быстрее вы начнёте работу над проектом, тем выше вероятность того, что вам не придётся в следующем семестре пересдавать мой предмет. Ммм, чудесно. Вону ненавидит человеческий мир чуточку больше. Не то что бы боги сильно отличались от людей, но- Бесит. Он чувствует, как пальцы начинает покалывать от тока, сжимает руки в кулаки и широким шагом направляется к задним рядам. Юкхей всю пару светится от счастья и не затыкается, словно не замечая убийственную ауру сидящих по бокам от него парней. Причём, считает Вону, он-то злится вполне оправданно, а вот чего Чону весь на измене — неясно.

* * *

— А ты ему вино подари, — лыбится Джемин, двоюродный брат троюродной правнучки по дедушкиной линии- А, неважно, какой-то дальний родственник Джонхана — по смазливой роже и чертовски обаятельной улыбке видно, что дар Афродиты и ему передался в полной мере. — Глядишь, и оттает. — Но ведь бутылку не я разбил, а Юкхей! — Вону пытается держать себя в руках, но получается плохо: свет в столовой искрит, студенты из-за этого ещё громче галдят и зачем-то начинают кидаться едой. Вону определённо не нравится среди людей, — особенно когда он чувствует, что по его волосам стекает пудинг. — Но ведь ты же из Греции, — подмигивает Джонхан, и они с Джемином исчезают в толпе спешащих на пары студентов. Логика, ты где? Вону не вывозит, а это ведь только первый день здесь. Он надеется, что вот сейчас он придёт в свою комнату, закроется на все замки и поплачет до утра авось как-нибудь смирится с тем, что ему придётся пережить в людском мире за год, но нет, его чаяния тщетны — под дверью его комнаты караулит Юкхей. — Грек! — радуется он, в очередной раз игнорируя меня-зовут-Вону в ответ. — Ты так быстро смылся после пары, что я не успел тебя позвать к нам потусить. — Нет, — качает головой Вону, не теряя надежды на то, чтобы провести вечер в тишине и покое. — Да ладно тебе, Джемин мне уже всё рассказал, — заговорщицким шёпотом начинает Юкхей, кидая загадочные взгляды на дверь своей комнаты, за которой явно что-то падает и бренчит. — Чону красавчик, я понимаю, почему ты на него запал. Да, характер не сахар, но- — А ты чего ещё здесь? — упомянутый кадр вываливается в общий коридор с кастрюлей, сковородкой, поварёшками и приправами в руках. Вону на автомате подхватывает подсолнечное масло из его рук, когда оно едва не выскальзывает на встречу с полом, за что удостаивается чуть менее сердитого взгляда. — Курица и овощи сами себя не купят, живо в магазин! Юкхей страдальчески закатывает глаза, но перед тем, как уйти, радостно орёт: — Пусть тебе грек поможет, пока я продукты покупаю! — Мне не нужна помощь, — тут же нахохливается Чону, крепче прижимая к себе утварь. Вону успевает словить солонку прежде, чем она разбивается, и покорно плетётся на кухню за недовольным соседом, который изо всех сил делает вид, что с ним не знаком. Противный купидоний синдром отпрысков Афродиты — притча во языцех, и Вону бы в прежнее время посмеялся бы над ситуацией, но в людском мире его всё бесит. Особенно бесит то, что его пытаются свести с парнем, который обижается на него из-за совершенно нелогичной ерунды! Нет, ну вы вдумайтесь: сердиться на то, что он приехал из Греции, откуда отец Чону привёз вино, которое разбил Юкхей, — что с людьми не так?

* * *

— Мне нужно вино с Олимпа, — говорит Вону без предисловий. Хэчан на секунду перестаёт жевать, прищуривается и выдаёт: — Ты же в курсе, что боги питаются только нектаром и амброзией? Пытаясь игнорировать режим дурачка, который включает младший двадцать четыре на семь, Вону считает мысленно до ста, но сбивается на тридцати двух. В отдалении гремит гром, хотя на небе ни тучки; студенческая братия пугается и спешно освобождает газон перед университетом, прячась в здании от внезапного обещания непогоды. — Я про запасы в погребе твоего прапрадеда. — Гермес меня прибьёт, — всё ещё выглядит незаинтересованным Хэчан, с аппетитом хрумкая яблоком. — А ему всё равно, — драматично вздыхает Джонхан, забирая фрукт из рук младшего и смачно откусывая, невзирая на возмущения, — у него любовь. — Я не влюблён! — восклицает Вону, удостаиваясь похлопывания по плечу от Мингю — с учётом его силы, передавшейся от Гефеста, Вону ощущает себя вбитым в землю гвоздем. Потирая ноющую руку, он продолжает: — Просто сложно общаться с человеком, который тебя недолюбливает. — А зачем общаться с человеком, который тебя недолюбливает? — щурится Джемин. — Он вкусно готовит, — едва слышно мямлит Вону, ковыряя газон. — Продался за еду! — восклицает Хэчан, отбирая наконец своё яблоко у Джонхана. — Но я тебе ничем не могу помочь, попроси лучше Ёнхо, он тебе алкоголь любого вкуса и назначения подгонит, он давно уже самого Диониса превзошёл в виноделии. Вону содрогается, вспоминая, как один-единственный раз принял предложение Ёнхо выпить и пришёл в себя только неделю спустя во владениях у Аида. Двоюродный дед на расспросы загадочно молчал и ехидно хихикал, но пообещал ничего не говорить Зевсу. Вону до сих пор не знает, что с ним приключилось в ту неделю, и, на самом деле, знать и не хочет. — А кроме Ёнхо какие-то варианты есть? — пробует он ещё раз. Завязавшие разговор про университет отпрыски богов Олимпа даже не обратили на его вопрос внимания. Ну что за бесполезные существа! Собралась их тут целая куча, а помочь Вону никто не может.

* * *

Когда Вону видит коллекцию вина Чону, он даже присвистывает с восхищением. С хранилищем Ёнхо это, конечно, не сравнится, но такое разнообразие и количество поражает. Чону случайно не какой-то дальний родственник Диониса? — Мне приходится одежду хранить в чемодане, потому что весь шкаф под завязку забит бутылками, — жалуется Юкхей со своей кровати. К шкафу он не подходит, потому что Чону после того происшествия запретил ему даже смотреть на его малышек. — Не ной, — отмахивается Чону и прежде, чем закрыть дверцы, достаёт одну из бутылок. Смотрит с оценивающим прищуром на Вону и говорит: — Чаще всего я пополняю свою коллекцию, а не дегустирую, но наше с тобой знакомство началось не очень, поэтому давай откроем один из интереснейших экземпляров моей коллекции, чтобы забыть все обиды. Это Миоло Ризерва, сорт Мерло, пару лет назад прислал мой брат, укативший в Бразилию за своей любовью, — она его кинула, к слову, но вино отменное. Вону, который после той пьянки с Ёнхо обещал себе больше никогда не, поспешно кивает. Если для того, чтобы помириться с Чону (и есть еду, которую он готовит), нужно нарушить свой негласный сухой закон, он готов опрокинуть в себя бокальчик-другой вина. Но опрокидывает он бутылку — сразу на пол, — когда тянется достать бокалы с полки над письменным столом. Юкхей хрюкает от смеха и пытается задушить себя одеялом, чтобы не попасть под раздачу, а Чону смотрит на бурую лужу под ногами и бордовые капли на свои светлых тапочках таким взглядом, от которого Вону жалеет, что дедуля Зевс не шандарахнул его молнией в последнюю встречу так, что он бы откинулся прямо на Олимпе, не спускаясь в человеческий мир. Он хуже тех, кто топит котят, и развязывает мировые войны — в глазах Чону стеклянная пустота, он не двигается и, наверное, не дышит. — Беги, — сипит Юкхей, и Вону мелкими шажками двигает к выходу из комнаты. «Прости» он говорит закрытой двери и мчится прочь из общежития. Что ж, раз его сородичи ему помочь не хотят, он сделает всё сам.

* * *

Стащить таларии из университетского шкафчика Хэчана оказывается делом минуты: электронный замок отрубается от одного касания, и дверца приветливо распахивается, являя Вону стопку учебников и мятый рюкзак, в котором и должны лежать крылатые сандалии. Но их там нет. — Чувак, я понимаю, несчастная любовь, все дела, но пытаться меня обокрасть… — Хэчан громко лопает пузырь жвачки, появляясь за спиной Вону и пугая его. — Где сандали? — хмурится неудавшийся вор. Чувство вины перед Чону перевешивает чувство стыда за попытку кражи, на что Хэчан только качает головой. — Они у Ёнхо, — пожимает плечами младший, будто это очевидно. И почему всё всегда сводится к Ёнхо? — Когда он узнал о твоей проблеме, то сразу согласился помочь, но путь до Олимпа и обратно неблизкий, вот он и одолжил таларии. — А его пегас? — Не знаю, не спрашивал, — Хэчан настолько безмятежен, что бесит. Вону снова пытается считать до ста, но уже на семнадцати вырубаются электронные замки у всех шкафчиков в коридоре А. — С тобой только банки грабить, — присвистывает Хэчан, впечатлённый увиденным. Ничтоже сумняшеся он лезет в открывшийся шкафчик Джемина и слепляет страницы его учебника по философии выплюнутой жвачкой. — Он вчера пролил колу на мои белые конверсы, — поясняет он на всякий случай, хотя Вону больше занят придумыванием нового плана. Устав наблюдать за работой мысли друга (когда Вону думает, он такой страшненький, ужас), Хэчан сообщает: — Я знаю, где находится стойло пегаса Ёнхо. Как тебе идея второго ограбления за сутки? Вону радостно кивает.

* * *

Пегас продаётся им за пару кусочков сахара («Ну вылитый ты, тоже думает желудком», — ржёт Хэчан), спокойно давая себя седлать. — Ты когда-нибудь летал на пегасах? — всё же уточняет младший. — Было дело, — Вону сосредоточен, затягивая подпругу. — И как? — не удовлетворяется ответом Хэчан. — Переломал ветви векового дуба и искупался в озере. — Может, подождём Ёнхо? — опасливо интересуется Хэчан. Ему кажется, что пегас тоже впечатляется рассказом и выглядит менее спокойным. Совершая стратегическое отступление подальше от копыт коня, он добавляет: — Будет глупо, если мы разминёмся, но ещё глупее — если ты попадёшься на глаза Зевсу. Тебя точно оставят тут на целую декаду. Вону открывает рот, чтобы ответить, но в итоге говорит совсем иное: — Ты уже пару лет не бывал на Олимпе, Гермес вечно ноет, что ты забыл его и оставил прозябать одного, что теперь некому ему водички принести на старости лет. Что тебя держит в людском мире? Хэчан вдруг вспыхивает румянцем и отводит взгляд. — Ну, здесь… веселее? — Ты меня спрашиваешь? — фыркает Вону. — Полетели уже, — в попытке быстро свернуть разговор Хэчан заталкивает Вону на пегаса, залезает за ним следом и только потом понимает, что сделал. — Ой- Но они уже в воздухе, земля стремительно отдаляется, и Хэчан вцепляется мёртвой хваткой в куртку старшего, пока Вону мертвецким голосом едва слышно сообщает: — Поводья… не успел… прицепить…

* * *

Зевс зол. Непомерно, ужасающе, невыносимо — он в очередной раз угрожает Асклепию лишить его бессмертия, если он не поднимет Вону на ноги за пару часов. Вону слышит его крики, дышит концентрированным озоном и не может пошевелиться, болит буквально каждая клеточка его тела. Как-то на Олимпе падать с пегаса было мягче. — Ты идиот! — кричит Зевс, пока Асклепий будто жилы Вону натягивает — он не скулит позорно только потому, что, кажется, голос пропал. Он помнит, как они с Хэчаном визжали, падая с пегаса, поэтому даже не удивлён. — Всего два дня пробыл в человеческом мире и посмотри на себя! Да я в твои годы против титанов с голыми руками ходил, а ты с пегасом справиться не можешь! Он ещё долго распыляется, меряя широкими шагами эскулапскую комнату, размахивая руками и ворча, пока Асклепий не выгоняет его со словами, что его внуку нужен покой. Только когда дед уходит, Вону позволяет себе чуть выдохнуть. От лекарств клонит в сон, мысли разбегаются, хвала богам, не давая утонуть в самоуничижительных думах, и Вону проваливается в темноту. Просыпается, когда чувствует, что что-то щекочет его нос. Сфокусировав взгляд на Ёнхо, Вону мученически вздыхает и закатывает глаза. — И я рад тебя видеть, дружище, — скалится Ёнхо, убирая перо пегаса от лица Вону. — Но больше всего рад, что Ручеёк жив-здоров, в отличие от тебя и мелкого. — Твоего пегаса зовут Ручеёк? — хрипит Вону. Чувствует он себя на порядок лучше, даже самостоятельно садится на постели — Ёнхо наблюдает с любопытством, не пытаясь помочь, — но голос пока не вернулся. — Ага, он писается от счастья, когда видит меня, — Ёнхо лыбится ещё шире, раздражая. — Ну что, спящее чудовище выспалось? Готово к новым приключениям? — Чего тебе от меня надо? — ноет Вону. Он в деталях вспоминает предыдущий день, хочет пойти к наядам и утопиться, а не вот это вот всё. Сейчас ещё Зевс прознает, что он пришёл в себя, и опять начнёт пилить. — Вообще-то, это тебе от меня кое-что надо было! — возмущается Ёнхо, доставая из заплечной сумки пыльную бутылку тёмного стекла. — Вот, вино для твоей зазнобы! Ему больше пятисот лет, самое то покорять красивых человеческих мальчиков! Вону набирает побольше воздуха в лёгкие, чтобы начать возражать («Я ни в кого не влюблён, прекратите придумывать то, чего нет, я просто, ну, это самое, типа должен Чону бутылку хорошего вина? Внук Зевса не может просто проигнорировать свой косяк, нужно нести ответственность!»), но потом передумывает. В конце концов, всеобщая уверенность в том, что он влюблён в Чону, ему никак не мешает, а про долг, честь и совесть он как-нибудь потом толкнёт речь. — А как мы вернёмся в людской мир? Ёнхо хитро играет бровями. — Нет, ты не заставишь меня сесть на Ручейка! Нужно смотреть страху в глаза, — думает Вону, судорожно вцепившись в Ёнхо и крепко зажмурившись, когда они всё-таки летят на пегасе обратно в Корею. Хэчан отказался отдавать Вону таларии и к тому же потребовал, чтобы старший оплатил ему ужин в самом шикарном ресторане Сеула за нанесённые телесные и душевные травмы. «Ещё один покоритель красивых человеческих мальчиков, решился-таки на свидание, а то сколько времени вокруг да около!» — гыгыкнул на это Ёнхо, который потом ещё полчаса бегал по саду от пущенных в него крылатых сандалий. Ну, по крайней мере, теперь Вону знает, что держит Хэчана в человеческом мире. А вот что держит его душу в готовом упасть от страха в обморок теле — неясно. Однако в этот раз полёт проходит нормально и не вниз головой в свободном падении, хотя Ёнхо предлагает продемонстрировать, как его Ручеёк делает мёртвую петлю, но после сжаливается над побледневшим Вону. А потом, уже на земле, приходится ждать, пока Вону наобнимается с газоном («Тут собачки писают и какают, а ты прямо лицом- Иу»). Путь к конечной цели долог и тернист. У Вону где-то между вторым и третьим этажом ноги подкашиваются, он старается придумать, что сказать и как оправдаться перед Чону, но в голове перекати-поле. Навстречу попадаются неразлучники Джонхан и Джемин, лукаво улыбающиеся и сладкими голосами желающие удачи. Уже на входе на этаж Вону сталкивается с Юкхеем, который трясёт его за плечи и говорит тысячу слов в секунду, из чего Вону улавливает только «ты всё-таки жив» и «Чону места себе не находит, винит во всём себя». Почему Чону в чём-то себя винит и при чём тут Вону? Вону не понимает. Настолько озадачивается, что забывает порефлексировать перед тем, как постучать в дверь комнаты соседей. — Привет, — говорит он, глядя на осунувшегося Чону. Тот лишь хлопает глазами и — опять — не дышит. — Я купил тебе вино взамен того, которое разбил. И, ну, подышал на него. Теперь оно как будто бы из Греции. — Дурак, — шмыгает носом Чону и затаскивает его в комнату. Осматривает со всех сторон, щупает; Вону не знает, как реагировать, поэтому тоже — не дышит. — Джонхан сказал, что ты в аварию попал, когда убегал от меня. Не то что бы я был таким страшным, — мямлит, — я даже Юкхея ни разу не убил, хотя он вина уже бутылки три угробил. Да, я расстроился, но я бы ничего тебе не сделал. — Да я не, — Вону вздыхает и гладит сгорбившегося Чону по голове. — Мне просто было стыдно, что ты решил открыть для меня хорошее вино, а я его разбил. А Джонхан болтун. Я в порядке, правда. — Тогда, может, попробуем вино, что ты принёс? — смотрит на него Чону с надеждой. Вону кивает, улыбаясь. В этот раз Чону берёт это дело в свои руки, мастерски открывает бутылку, аккуратно разливая вино, достаёт из холодильника нехитрые закуски. Смотрит на Вону с воодушевлением, осторожно чокаясь с ним бокалами и с трепетом пригубливает напиток. Вону хмурится. Вкус какой-то очень знакомый: терпкий, пряный, очень насыщенный. Кажется, именно это вино он пил вместе с Ёнхо, когда… Вону судорожно кашляет, пытаясь выплюнуть проглоченное, одновременно с этим тянется к Чону, чтобы выбить из его рук бокал, но- (Ёнхо хихикает. Весёлая у Вону и Чону намечается неделька!)