однажды дрогнут баррикады.

Кадзуха много видел и много кого встречал за всю свою жизнь, и, безусловно, мог назвать себя опытным. Но вот рядом с одним человеком весь опыт куда-то машинально улетучивается и Кадзуха мгновенно ощущает себя потерянным и неуклюжим. Вокруг Горо будто целая стена выстроена, а от него самого веет одиночеством. И нельзя сказать, что генерал от этого сильно страдает. Обычно он всегда в кругу подчинённых и его редко когда можно застать одного, но ронин буквально видит старательно выстроенные баррикады между ним и остальными. Кадзуха не исключение, он понимает это и относится со всем уважением и мудростью, на которую способен, даже несмотря на весьма... необычные отношения между ними. Сейчас на горячих источниках нет никого, кроме них двоих, и Кадзуха теперь может не сдерживаться, может теперь бесстыдно стонать в голос от сводящих с ума пальцев внутри него. Горо умелый любовник, и потому позволяет ронину забыться, жарко шепчет какие-то непристойности на ухо, игриво покусывая за оное. Хватка у него крепкая, и Кадзуха на периферии сознания понимает, что после его пальцев останутся следы, но это не так важно, как сейчас ощущение этих самых пальцев внутри себя. Кадзуха срывается на позорный скулёж, когда они вдруг раздвигаются на манере ножниц и ударяют по чувствительной точке, утыкается лицом в изгиб чужой шеи. Чёрт его дёрнул сказать наедине, что сегодня на тренировке генерал выглядел горячо, будучи по пояс голым, а от его владения луком и сильных рук и вовсе хочется забыться. Горо вначале как-то странно усмехнулся, дёрнул мокрым ухом, а после вдруг набросился как дикий зверь, и Кадзуха сразу понял, что в этот раз он будет снизу. А он и не против. И теперь он здесь, в горячих источниках, зажат между камнями и жарким телом Горо, ощущает как мир вокруг сокращается до них двоих, будто они никогда и не существовали порознь, всегда состояли из двух прижатых друг к другу тел. Клубок возбуждения внизу живота взрывается вместе с резким движением пальцев, Кадзуха с громким вскриком кончает и чувствует, как сознание мгновенно покидает его, погружая в уютную темноту. Приходит в себя он уже на траве рядом с источником, на лбу прохладная мокрая тряпка, а над ним — обеспокоенное лицо Горо. — Ты как? Не тошнит? Голова не кружится? — от града вопросов Кадзуха невольно хмурится, но слабо усмехается и приподнимается на локтях, убирает остывшее полотенце со лба. — Повторим? Горо вскидывает брови и фыркает возмущённо, щёлкает ронина по лбу. — Не сейчас точно, глупый. Я не хочу, чтобы ты у меня в прямом смысле скончался на руках. Кадзуха негромко смеётся и садится, потирая пострадавшее место. Горо садится рядом, кажется, немного расслабившись, но все равно слишком напряжённо смотря в водяную гладь, над которой стоял плотный пар. Молчать рядом с Горо было, наверно, чуть-чуть лучше, чем разговаривать или даже заниматься сексом. Вот так вот сидеть рядом друг с другом, думать о своём вместе. Возможно, даже о чём-то общем. — Горо, ты боишься чего-нибудь? — вдруг негромко спрашивает ронин и смотрит на генерала. Тот дёргает влажными ушами, всё также смотря в сторону воды, а после, наконец-то, отвечает тихо и серьёзно: — Что всё это зря, наверно. Зря эти жертвы, зря это сопротивление... Что всё это просто отсрочка неизбежного конца. Кадзуха смотрит на профиль Горо, видит напряжённо сжатую челюсть и морщинки на лбу, как он вдруг трёт рукой шрам на руке, и Кадзуха внезапно замечает ещё по всему телу — белесые и зарубцевавшиеся, грубые и едва заметные. Кадзуха знает, что у Горо шрамы не только на теле, но и на душе. Как и у него самого. Правая, обезображенная ожогом рука тут же зачесалась, как бы напоминая о себе. — А чего боишься ты? Ронин осторожно кладёт голову ему на плечо, касается мягко обожжёнными пальцами шрама на чужой руке и ведёт нежно, очерчивая изгибы. — Наверно, того же... Но ничто не вечно под луною, сам ведь знаешь. — Знаю, — Горо вдруг усмехается, перехватывает руку Кадзухи и подносит к губам, целует мягко в раскрытую ладонь. — Знаешь, я хочу верить, что всё кончится хорошо. — Я тоже хочу в это верить, — вторит ему ронин и прижимается губами к грубому шраму на плече генерала. — Вернёмся в лагерь? — А кто предлагал повторить? — невольно смеётся Горо и, наконец, смотрит на Кадзуху с хитрецой. Серьёзность из его глаз тут же выветрилась, как будто и никогда не бывала. Такой Горо радовал душу и сердце Кадзухи, и он перекидывает ногу через него, седлает бёдра. Прижимается ближе и ощущает как крепнет чужое возбуждение, закидывает руки на плечи, смотрит заискивающе в голубые глаза. — Просто я не знаю как долго я ещё продержусь без твоих умелых рук... Горо оставляет на губах ронина нетерпеливый полупоцелуй-полуукус, кладёт руки на его бёдра и сжимает, выбивая тихий стон. — Вот сейчас и выясним. Кадзуха ощущает себя почему-то ближе всего к Горо, и пускай, что ненамного, и пускай, что чужие баррикады лишь дрогнули, но устояли. Кадзуха обещает себе, что когда закончится это ужасное время и он вернётся обратно в Инадзуму, то непременно разрушит все преграды между ними.