Любимое слово

– Акааши! Это было первое, что услышал Хината Шое, когда после бешеной встряски в фургончике сестры Танаки, прибыл в долгожданный токийский тренировочный лагерь. Полы в зале уже не так блестели, как раньше, но все равно ослепляли юное дарование, и сначала он даже не понял от кого из бесчисленного количества молодых башен он это услышал. Ему некогда было оглядываться по сторонам, особенно когда Кагеяма стоял рядом с ним и излучал ауру убийства. «О, нет-нет-нет, только со мной, Дурояма, только вместе мы непобедимы!» – подумал он и решил отложить мысли об этом Акааши в дальний ящик. – Акааши! – в следующий раз он услышал этот возглас за сеткой. Четвертый номер, 185 см, путь аса. Вот кто был этот Акааши. Хинате показалось весьма необычным, что при пробивании такого зрелищного удара сэмпай кричал свое имя (а то, что это сэмпай, он не сомневался ни секунды), но вновь решил отложить такие мысли куда подальше. Какая разница насколько данный доигровщик странный, главное, что он непревзойденный игрок и Хината был готов на что угодно лишь бы поучиться у него приемам. – Акааши! – в третий раз Хината услышал похожий крик, когда решил проследить за Тсукишимой и попал в третий зал для занятий волейболом. Народу там было уже не так много, знакомых лиц уже больше, но вот этот вот Акааши все равно оставался загадкой, потому что сэмпая звали совсем не так, но он отчаянно продолжал выкрикивать данное имя. Хината лихорадочно соображал как бы ему затесаться на тренировку в этот маленький клуб, но Бокуто-сэмпай уже сам его заметил и решил предложить присоединиться. В конце концов надо же было узнать, что это еще за Акааши такой и с чем его едят. *** – Акааши! Куроо смотрел за всей этой вакханалией вот уже с полчаса. Допустим, играть в покер было не такой уж плохой идеей. Допустим, играть в покер в тренировочном лагере было не особо хорошей идеей. Но играть в покер на раздевание со своими почти лучшими друзьями было определенно наихудшей мыслью, когда-либо приходившей им в голову. Ладно, Кенма, они с ним с детства вместе. Он не раз оставался ночевать у него, не раз видел того и в болезни, и в здравии, да что уж там голого он его тоже не раз видел. Ладно Яку, этот хлыщ тот еще говнюк. С ним связано столько ссор, столько споров, столько нерешенных проблем о пользе продуктов, что его член Куроо точно не заботит. Ладно Бокуто, с которым они познакомились только два года назад, во время первого тренировочного лагеря, но с которым подружились сразу и навсегда. Если бы кто-нибудь сказал ему, что этот гиперактивный совень моментально станет его лучшим другом, Тецуро бы посмеялся-посмеялся, да и сам пошел бы узнавать, что же у них есть общего. И в конце концов все закончилось бы ровно так же, как оно есть сейчас. Но Акааши! Этого хладнокровного сосредоточенного убл… связующего Тецуро не понимал ни раньше, ни сейчас, но тот был вроде как важен для Бокуто, а кто он такой чтобы портить жизнь друга? Однако ему все равно было неловко сидеть в кругу разбросанных футонов, слушать пение цикад и смотреть как второгодка обыгрывает их всех подчистую. К слову у Яку не хватало только футболки и одного носка. У Кенмы гардероб был куда более богатым, но только потому что на нем и одежды было больше. То ли он чувствовал, что этим все закончится, то ли сам осознавал, что покер – это не очередные монстры на приставке, но играть он пришел в двух парах носков, майке, футболке, шортах, спортивном костюме их команды и куртке. Он сказал, что прогуливался на улице и замерз, поэтому надел на себя все, что попалось под руку. Но Куроо знал, что Кенма сделал это специально. А так как играл он из рук вон плохо (пусть и блефовал отменно), то на нем все еще осталось приличное количество одежды. Сам Тецуро мог похвастаться одними лишь трусами да носками. Он был премного благодарен Вселенной, что после душа надел сегодня приличные боксеры, а не с совятами, например, как сделал Котаро. И еще больше он был благодарен за то, что это его лучший друг проиграл очередной раунд, а не он. – Снимай, – говорит ублюсвязующий и Куроо уверен, что в душе он смеется, нельзя ведь быть таким хладнокровным, когда Бокуто, сам Бокуто(!) заливается румянцем, поворачивается к ним задницей и снимает последний предмет одежды. Ну, как последний. Наколенники ведь тоже в данном случае считаются? Вот только до Бокуто почему-то не дошло, что вместо трусов он мог снять свои многообожаемые чулки. Или дошло, но он намеренно отказывался снимать характерный предмет гардероба? Так все они знали, как выглядит анатомия восемнадцатилетнего парня, незачем было выставлять свою напоказ, лучше бы снял наколенники. Но у Тецуро вдруг загорается маленькая лампочка в голове, и он начинает крыть матом двух конкретных волейболистов в комнате и пытается разглядеть в глазах напротив подтверждение. Кенма отводит взгляд в пол, оставляет его там и намеренно игнорирует происходящее все вокруг, впрочем как всегда. Яку смеется над унижением знакомого, но взгляд не отводит. Все они парни, все одинаково устроены, чего тут стесняться. Куроо бы поступил точно также, может даже бы шлепнул лучшего друга по заднице, если бы не взгляд того самого Акааши, который был прикован только к одному единственному человеку в комнате. Да, это оно. Он почти чувствовал, как шестеренки у того в голове крутятся и фиксируют очередные слабости, особенности или как он их там называет. Он почти чувствовал, как что–то совершенно не хладнокровное, что-то опасное исходит от Кейджи и решил опять-таки все спустить на тормоза. Не в волейбол играют, сейчас можно. – Ладно, ребятки, – говорит Тецуро тянущимся словно патока голосом и изображает зевоту, – Бокуто всухую проиграл, так что можно теперь расходится. Парни поднимаются с насиженных мест, Котаро прикрывает детородный орган, но при этом почему-то широко улыбается, куда только подевался несвойственный ему румянец, и получает своими девственно-белыми совятами в лицо. – Акааши! «Ох, он что слов других не знает?» – думает Куроо, запирая за собой дверь и оставляя академию Фукуродани разбираться друг с другом. *** – Акааши! Тсукишима слышит знакомый голос и пытается спрятаться, чтобы не попасться на глаза своему нелюбимому сэмпаю. Бокуто, конечно, отличный игрок, неплохой наставник, но просто ужасный человек. Это как если взять Хинату вытянуть его, чтобы стал ростом выше, и приправить горкой пошлого юмора и сарказма. И если с сарказмом у Тсукишимы проблем не было, то все остальное его просто бесило. Он отстает на несколько шагов от Ямагучи и Хинаты, которые вот уже точно попали в зрение капитана Фукуродани. И видит его довольное лицо. Мда, как же мало нужно для счастья этому сове–переростку. Кей следит за вечным сопровождающим Бокуто и замечает разительные перемены. Связующий обычно вечно спокоен, умиротворен и сосредоточен. Что уж греха таить, он как человек Тсукишиме нравится. Может не так сильно нравится как Ямагучи, но все равно не вызывает беспричинную волну ненависти как 9 и 10 номер его собственной команды. Акааши обычно достаточно сложно читать, он контролирует свои эмоции, мимику и движения, без этого он бы не был хорошим связующим. Но сейчас, когда они за пределами волейбольного поля, когда можно не скрывать свои эмоции, Акааши наглухо закрыт. Стена. Абсолютная стена, как Датэко. Казалось бы на первый взгляд невозможно? Особенно когда речь идет о передышке от изнурительной борьбы за мяч, но нет. Связующий Фукуродани неподвижно стоит рядом с Бокуто, смотрит точно на Хинату и ни капли эмоций не выдает его волнение, неуверенность и, неужели Кей не ошибается, страх?! Тсукишима уже было решает задуматься, что же могло случиться с сэмпаем, когда игроки академии возвращаются на площадку. И как по команде Акааши отпускает. Он снова то самое сосредоточение мысли и игры, взаимосвязь между мячом и устрашающей атакой лучшего игрока. Он больше не похож на стену, но теперь в большей степени представляет собой загадку для команды-противника и всех вокруг. Снова готов идти в бой и помогать своей команде зарабатывать очки. – Акааши! Да, и правда, как по команде он переключается с ревности Бокуто-сана к спокойствию, будучи рядом с ним. Тсукишима чувствует как уголок его губ скользит вверх и знает. Теперь он кое-что знает. *** – Акааши! Тяжелые вздохи наполняют комнату, с искусанных губ срывается протяжный стон, Бокуто хорошо. Ему так хорошо, как не было уже давно и он надеется, что это приятное ощущение внутри продлиться как можно дольше. Мышцы с тяжестью растягиваются, противятся пристальному вниманию и отказываются поддаваться. Бокуто всегда так, отказывается поддаваться, но сам лезет на рожон. – Акааши! Кейджи чувствует прилив крови и слышит в чужом голосе мольбу. Сильнее, жестче, больнее. Он понимает его почти без слов, всегда понимал. Но сейчас, сейчас он готов сделать что угодно, чтобы удовлетворить своего капитана. Время для игр кончилось, они больше не на площадке, не нужно игнорировать Бокуто или подбадривать для хорошей игры, он и так на все готов. – Акааши! Котаро стискивает его руки в своих, больно сжимает пальцы и тянет все его тело на себя. Кейджи наклоняется ниже, ближе и понимает, что эта поза им больше не подходит. Нужно срочно пробовать что-то новенькое. – С растяжкой на сегодня все, – говорит связующий и поднимается с пола сверху вниз смотря на своего капитана. Торчащие во все стороны волосы, легкая испарина над верхней губой, отведенные назад руки, на которые упирается Катаро. Широко разведенные ноги, тонкая полоска бархатистой кожи между любимыми наколенниками и шортами. Акааши входит в личное пространство Катаро без разрешения как всегда и смотрит, смотрит с невысказанным превосходством. – Акааши? – Бокуто-сан?