I will fix you

      Гук уже часа четыре сидел на веранде. Настроение было ни к черту. Он психовал и не находил себе места. Поднимался и нервно вышагивал туда-сюда, чтобы снова сесть и безрезультатно всматриваться в подъездную дорожку.       Дом Тэ находился сразу возле отеля — очень удобно. Очень удобно выглядывать Тэ: в одну сторону посмотришь — там дорога из отеля, в другую — дорога, которой тот обычно приезжает из города. За последние две недели Чонгук стал уже профессиональным выглядывальщиком. Это в копилку его приобретенных за последнее время навыков.       Чонгук злился. Злился на Тэхена, что тот уехал с этим Джексоном. Злился на себя, что отпустил его. На Джексона он не злился — он его тупо уебать хотел. Чтобы не светил своим богатством, добрыми делами, мускулами и небрежно-показушными манерами.       Гук ощущал, будто сейчас, в эту минуту, он теряет что-то очень важное. То, чего даже еще и не было в его жизни, но потерять это — означало бы лишиться всего.       Чонгук образца июля был одним человеком, а Чонгук образца августа этого же года — совершенно другим. Он больше не сможет вернуться к тому, что было, к себе старому. И сейчас его новый мир, еще даже не сумев полностью сформироваться, тупо рушился на глазах.       Этот ДжЕкСоН, взявшийся будто из ниоткуда, весь такой идеальный до зубного скрежета. Хорош собой, состоятельный, благородный. Переносит старушек через дорогу, спасает сирот из горящего здания, открывает школы в Африке — и это всё только до обеда. А после обеда он кадрит его Тэхена…       Не выдержав, Гук вновь поднялся на ноги, проверил на телефоне время — уже почти десять вечера. Значит ли это, что Тэхен будет ночевать в своей городской квартире? Или это значит, что ночевать он будет у Джексона?       Чонгук чувствовал, как ярость внутри всё перемалывает, стоит ему только представить Тэ рядом с этим чертовым мандариновым плантатором.              Понять Тэхена невозможно — он закрыт, много чего прячет за своей показной холодностью, отстраненностью и небрежностью. Но эта маска только для таких, как он — тех, кого Ким держит на расстоянии. Гук видел, как Тэ ведет себя с Джином, Джейби, и он уверен, что и с Чимином — тогда он мягкий, улыбающийся, расслабленный, заботливый. Получится ли Гуку затесаться в этот круг?       Чонгук видел целую Вселенную, когда целовал и прижимал Тэхена к себе. Он не сомневался, что у Тэ всё еще сохранились чувства к нему — несчастные, прибитые суровой реальностью, которая так жестоко обрушилась на них пять лет назад, заставив их погибнуть и почти исчезнуть. Почти. Потому что если чувства настоящие, они ведь никогда не исчезнут, ведь так?       Вечернюю тьму прорезал свет фар — машина медленно проехала за домом и остановилась. Такси.       Тэхен дома.       Через несколько минут он будет здесь.       Одна, две, три минуты. Вот и Ким — шел не спеша, явно что-то обдумывая. Поднялся по ступенькам.       — О, Чонгук, — будто и не ожидал его увидеть здесь. Четырнадцать дней каждый вечер Гук, как тот каменный истукан, сидел здесь, а на пятнадцатый Тэ вдруг решил, что Чона здесь не будет!       Гук чувствовал раздражение и злость. К черту психологию! К черту все умные советы! К черту осторожность. Он так больше не может и не хочет! Когда так болит внутри, что выть хочется. Вскрыться хочется, достаточно представить Ким Тэхена, стонущего под кем-нибудь другим. Плакать от бессилия хочется, только подумав, что тот будет дарить свою нежную улыбку кому-то, но не ему.       Так не должно быть! Ким Тэхен должен быть с Чон Чонгуком, и никакие другие варианты невозможны. В этой жизни и во всех следующих — Гук забронировал их все на пару тысячелетий вперед!       Он вскочил со своего места и в два шага пересек небольшую веранду.       — Нам нужно поговорить.       — Чонгук… Давай завтра. Сегодня я очень устал. А вставать рано, у меня с утра встреча… Что ты делаешь?! — Гук ничего такого не делал, просто схватил Тэхена за руку и потащил подальше от дома.       Тэхен хоть и не проводил, как Чон, три дня в неделю в спортзале, но вот два — проводил. Поэтому без труда затормозил их сумбурное движение и попытался вырвать свою руку из тисков хватки Чона.       — Я же сказал, что не хочу сегодня разговаривать и точно не хочу сейчас никуда идти! — бросил разъяренно. — Что с тобой происходит?! Кем ты себя вообще возомнил?!       Чонгук сверлил Тэхена тяжелым взглядом, и когда он, наконец, ответил, его голос был хриплым от сжирающего его внутреннего напряжения.       — Я скажу то, что хотел сказать, а потом уйду, если ты этого захочешь. Ты хотел от меня избавиться — это прекрасный шанс.       Ким куснул свою нижнюю губу, и Гук невольно проследил за этим движением.       — Хорошо, — принял решение Тэ. — Давай поговорим.       Чонгук хотел уйти подальше от всего, что было знакомо Тэхену, поэтому потянул его к набережной.       — Ну? — Ким сложил руки на груди, когда они подошли к самому берегу. Там было тихо и пустынно.       С чего начать? Нет, пока Чонгук беспокойно ждал Тэхена, свою речь он не продумал.       — Тэхен. Пять лет назад…       — Нет, — тут же остановил его Тэ. — Если ты собираешься говорить об этом — тогда сразу нет.       — Пять лет назад я взял тебя за руку и повел за собой…       — Остановись! Я не хочу об этом слушать и не хочу об этом говорить! — Тэхен был реально зол.       То, что было глубоко спрятано и плотно запечатано не должно выходить за грани темной темницы его подсознания. Иначе снова поглотит его, разорвет на куски, заставит подыхать на полу в ванной… Как заткнуть Чона?       Но Чонгук его не слышал.       — Я взял тебя за руку и повел за собой. Ты мне доверился, а я предал твое доверие. Моя вина навсегда со мной. Я всё осознаю и понимаю, — Гук помолчал, собираясь с мыслями, пока Тэхен внутренне молил, чтобы тот замолчал. — У меня есть отмазки. Я был очень, очень зол. Я был бухим в говно. Это не я подсыпал тебе наркотики, и я даже не знал об этом до тех пор, пока ты не вырубился. Не я предложил сделать те фото…       Ким иронично рассмеялся.       — Ну, конечно! Не сомневаюсь, что отмазок у тебя много. Слушай, Чон Чонгук, тебе не нужно извиняться или что-то объяснять — я не держу на тебя зла. Серьезно. Это всё — давно в прошлом. О котором я почти что ничего и не помню.       — Поэтому тебе крышу две недели назад снесло, стоило мне только заговорить об этом?       — Не лезь ко мне и к моей крыше! — зло прошипел Ким.       — Иначе что? — Чонгук сделал шаг к Тэхену и попытался поймать его постоянно мечущийся взгляд. — Эта история тебя больше не гребет, так какие проблемы?       — Не говори, что мне делать! — Тэхен был в ярости.       — Почему нет? — спокойно поинтересовался Гук.       Тэхен полуистерично рассмеялся и обхватил себя руками.       — Хватит! Я хочу, чтобы ты убрался из моего дома и из моего отеля!       — Сочувствую, — жестко проговорил Чонгук. — Но они наполовину принадлежат Чимину. А я — его гость.       — Ты загостился, Чонгук-и, — холодно произнес Тэ. — Тебе пора ехать к себе домой, в свой магазинчик.       — О, так ты знаешь о нем.       — Мне Джейби сразу же всё рассказал.       — Ты знал всё это время, но не выселил меня из своего дома. Почему?       Тэхен лишь саркастически хмыкнул и отвернулся от него к морю. Будто говоря, что этот разговор для него закончен.       — Да, у меня есть эти отмазки, — после минутного молчания продолжил Гук. — Они помогают мне не съесть себя живьем. Не сбрендить от чувства вины и осознания того, что натворил. Но не переживай: я также отлично знаю, в чем виноват. Я не разобрался в истории с флешкой. Я позволил гневу и мести взять над собой контроль. Я позволил Джинёну уговорить меня и остальных на всю эту хрень. Я позволил чувству страха не взять потом вину на себя, не найти тебя, не поговорить, не остановить, когда ты уходил. Ты знаешь, мне так противно, что почти всё, что случилось, идет с приметкой «я позволил». Весь этот последний месяц дал мне осознать, насколько, на самом деле, моя жизнь построена на решениях других людей. Отец отдал мне свой бизнес — значит, я должен его вести. Хосок предлагает мексиканскую еду на обед — значит, мы будем есть тако. Чимин хочет ехать на байке — значит, мы поедем на нем. Потому что я не хочу никому и ничему противостоять. Я никогда этого по-настоящему не осознавал. Но видишь ли: я не нравлюсь себе таким. Я не хочу быть таким. И не буду.       — Что за история с флешкой? — без особого интереса спросил Тэхен, даже не поворачиваясь к нему лицом.       — Чимину она не понравилась, но я всё равно ее тебе расскажу. Мою курсовую украли и выдали за свою. Она была на флешке. Мне сделали официальный выговор с занесением в личное дело и срезали стипендию. Если ты не знал — я был стипендиатом и всегда в вашей тусовке находился на птичьих правах. И, может, ты этого и не помнишь, но эту гребанную флешку мне вернул именно ты. Тогда я почему-то решил, что и вор — ты, — Тэхен ничего не ответил. Всё, что Чону оставалось — это разговаривать с его спиной. — Я… Я не знал о твоих чувствах ко мне, я не был гомофобом или кем-то там еще, я был всего лишь не самым умным и обиженным стипендиатом на крутом факультете бизнеса… Но если бы я знал о том, что нравлюсь тебе — в этом самом смысле, я бы 100% ответил на твои чувства взаимностью. Потому что ты мне тоже нравился, хоть я до конца и не понимал природу своих чувств. Тогда…       — Пожалуйста, я всё понял, не говори больше ничего.       — Ты отдал мне ту флешку, и я жутко разозлился, — тем не менее, продолжил Чонгук. Тэхен не оборачивался и по-прежнему продолжал гипнотизировать взглядом поблескивающую в темноте воду. — Я напился с друзьями, а потом в доме братства увидел тебя. Я очень хотел хоть как-то тебе отомстить. Ты был таким красивым, в этих вызывающих шмотках, с подведенными глазами… Я был пьян и зол, — Гук невесело покачал головой. — На самом деле, я не знаю, что бы в итоге я сделал, если бы не сложилось всё так, как сложилось… Подозреваю, что ничего. И был бы ужасно зол на себя за это, но через пару дней эта история с курсовой бы разрулилась, и я бы думал: «Как хорошо, что я тогда не наделал никакой хренотени». Вот только в реальности я ее наделал. Джинён подсыпал в твой бокал таблетки, подтолкнул нас на всё это, а мы настолько все дико тупили, что повелись. Да, всё решают детали.       — Ты закончил? — поинтересовался Ким.       — Нет. Еще нет… Осталось последнее. Я догадываюсь, что ты мог решить, что всё было не так безобидно, и кроме фото могло быть что-то еще… Поэтому хочу, чтобы ты знал, что… никто, кроме меня к тебе не прикасался. Никто не травил шутки или что-то вроде этого… В это трудно поверить, но мы были, наверное, в еще большем ужасе, чем ты, когда увидел те фото. Мы просто четверо идиотов, которые заигрались.       — Вряд ли вы были в большем ужасе, чем я, — сухо заметил Тэ.       — Прости за тупое сравнение.       Тэхен молчал. Он молчал долго. «Всё ли я сказал, что хотел?» — спрашивал себя Чон. Это признание, этот разговор, который всё же состоялся, весь этот день очень его опустошил. Но он не знал, не понимал, услышал ли на самом деле его Тэ.       Когда Ким повернулся к нему лицом, его глаза были пустыми и сухими. Он скользнул взглядом по напряженному Гуку, подошел к нему вплотную, а затем со всей силы зарядил ему кулаком в солнечное сплетение. У Чона от неожиданности забилось дыхание, и он согнулся пополам, закашлявшись.       — Ты — подонок, Чон Чонгук! — было видно, что Тэхен едва сдерживал свою злость. — Ты… Ты разделал мое сердце кухонным ножом! Ты заставил меня сомневаться в себе и пройти через ад! Ты снился мне в самых страшных кошмарах… Приходил и смеялся надо мной. А потом уходил. Снова и снова… Я будто застрял в чертовом дне сурка! Ты сделал из меня тряпку! А я — не тряпка!       — Ты не тряпка, — прошептал Чонгук.       Тэхен покачал головой.       — Нет. Не говори так, будто знаешь меня. Не смотри на меня так, будто хочешь меня. Не заботься обо мне, будто тебе на самом деле не плевать на меня. Не ревнуй меня, не защищай меня, не вертись рядом, не дрочи в ду́ше с моим именем… Не обнимай меня. Не целуй меня!       Чонгук выдохнув, осторожно коснулся щеки Кима, по которой побежала одинокая горькая слеза. Он приблизил свое лицо к лицу Тэхена, так, что между ними было не больше нескольких сантиметров.       — Но я не могу.       И поцеловал. Чтобы почувствовать, как против своей воли плавится от этого Тэхен, и как плавится он сам. Прочертив путь губами к его уху, он прошептал:       — Я не могу не смотреть, не могу не хотеть. Не смогу не защищать и не заботиться о тебе. И уйти я не смогу. Потому что я, наконец, дома, — Чон поцеловал прикрытые глаза Кима, дрожащие ресницы, сцеловал все слезинки. — Я хотел бы всегда быть рядом, чтобы защищать от кошмаров. Но их больше не будет, я обещаю… Потому что в следующий раз, когда в твоей голове вспыхнут те воспоминания, когда ты будешь не уверен в себе, ты будешь думать не о том, что случилось тогда, а о том, что случится сейчас.       Он легонько поцеловал Тэхена в одну скулу, затем — в другую. Оставил поцелуй на лбу и еще один сладкий — на губах Кима. Тэ не двигался, не открывал своих глаз, но его губы приоткрылись.       Чонгук продолжил своими губами исследовать его лицо, шею, ключицы. Он помнил эти острые ключицы — они манили его еще с тех пор, с той самой ночи. Гук наклонился и с удовольствием лизнул солоноватую кожу. Провел руками по груди Тэ, задевая через ткань рубашки его соски. Затем проворные пальцы Чона забрались под одежду, чтобы продолжить ласкать горячее тело.       Губы Чонгука спустились ниже, к красивому, подкачанному животу, в то время как его руки уже ловко расстегивали пуговицы на чужих летних брюках. На мгновение Тэхен воспротивился, но Гук был упорным, он крепче сжал руками его бедра и стянул, наконец, мешающие штаны Тэ.       «Красивый», — билось у него в мозгу.       — Красивый, — пробормотали его губы. Чонгук провел большим пальцем по очертаниям полувставшего члена Кима, и тот еще больше увеличился в размерах. Кажется, кто-то очень возбужден.       Он не хотел больше тянуть, поэтому стащил белье, чтобы полюбоваться на такого раскрытого и отрытого ему Тэ. Что сказать: у того между ног было настоящее богатство! Природа явно ничем в этой жизни не обделила Ким Тэхена.       Конечно, у Чонгука, который еще две с половиной недели назад был 100%-м гетеросексуалом (нет), опыта в подобных оральных ласках не было. Но как человек, за свои 26 лет получивший их предостаточно, а также как тот, кто последние две недели каждую ночь гуглил: «Как сделать крышесносный минет» решил, что у него всё должно получиться.       Думая о том, что было бы приятно ему самому, Чон на пробу лизнул солоноватую головку, а после ткнул кончиком языка прямо в крошечную дырочку уретры. Бедра Кима задрожали, и Гук предупреждающе стиснул их руками покрепче. В ответ пальцы Тэхена вплелись в его волосы.       Сначала Чонгук заглотнул член наполовину, потом попытался взять его полностью — и у него это получилось. Чонгук ощутил, как кончик ствола Тэ коснулся стенки его горла. Он тут же вынул его, так как не хотел портить всё своим диким кашлем и слезами. Это был первый в жизни минет Гука, и главным его ориентиром был сам Тэхен — его вздохи, движения тела и ру́ки, зарывающиеся в волосы Чона — это были лучшие знаки того, что он двигался в верном направлении.       Чонгук погрузил уже истекающий смазкой член снова до половины, и опять — полностью. И вновь Ким дернул бедрами. Тогда Гук подключил руки — одной он помогал своему рту и дрочил стоящий колом ствол Тэхена, другая прошлась по набухшей мошонке.       Тэхен дрожал, уже обе его руки находились в волосах Гука, иногда он направлял его, сам насаживаясь на податливый рот в удобном для себя темпе. Чонгук был не против, даже если бы тот трахнул его в рот, но он чувствовал, что Тэхен себя всячески сдерживал, чтобы не сорваться.       Гук выпустил член изо рта и провел по своим опухшим губам языком. Интересно, он выглядит, как те парни из гей-порно, которое он штудировал, словно учебник по однополому сексу? Они сидели на коленях, томно и развратно глядели на своих партнеров, заглатывая их члены снова и снова. Жаль, что Тэхен не открывает своих глаз. Не хочет его видеть? Боится увидеть таким? Скрывает от Чонгука свои чувства и настоящего себя?       Чонгук широким мазком провел языком по стволу, затем изменил свой курс и заглотнул яички Кима, не переставая при этом дрочить его член. Затем снова вернулся губами к ласкам внушительной плоти Кима.       Гук видел, как ломало Тэхена: он прерывисто дышал, всё больше и больше натягивал губы Чона на свой член, больно дергал его за волосы.       Чонгук сам едва сдерживался, чтобы не кончить, но даже и не думал к себе прикасаться. Боль и наслаждение простреливали в его теле острыми стрелами, заставляя желать буквально в три быстрых движения по собственному стволу достичь разрядки.       Но сегодня был не его вечер. Тэхен был таким раскрытым, таким уязвимым, так что главная цель у Чонгука была только одна — доставить ему удовольствие. Других целей быть просто не могло.       Он старался, как мог: посасывал уздечку, вылизывал член Кима со всех сторон, усердно втягивал щеки, не оставляя в покое потяжелевшие яички.       Видя, что Тэ уже на пределе, он вогнал его член в свое расслабленное горло и заработал в режиме нон-стоп: быстро скользил губами по стволу вверх-вниз. Слезы из его глаз текли уже тоже нон-стоп, но Тэ, обретая всё большую уверенность, не позволял Чону отстраниться, всё сильнее вжимая его лицом в свой пах и уже практически трахая его в рот. Конечно, Гук и не собирался отстраняться и готов был сдерживаться столько, сколько было необходимо. Тэ вскинул бедра, потянул Чона за волосы еще сильнее, выгнулся и выстрелил ему прямо в горло горячей струей.       Гук закашлялся, но безропотно проглотил всё, затем облизал подрагивающий и обмякающий член. Тэхен больше не тянул его за волосы, он мягко поглаживал его по голове, но всё так же не открывал своих глаз. Что он на самом деле видел в своей голове?       Чонгук поцеловал бедро Тэ, затем осторожно натянул на него белье и штаны и поднялся на затекшие от долгого сидения ноги.       Легкий летний ветер сквозил между их разгоряченных тел, и Тэхен, лишившись тепла Чонгука, всё же открыл свои глаза. Они были затуманенными и горящими таким огнем, что Гук ощутил, как в одну секунду сгорает от него дотла.       Ким опустил свой взгляд на его пах, посмотрев прямиком на внушительный недвусмысленный бугорок. Он поколебался, затем протянул к нему свою руку, но Гук ее перехватил, крепко сжав его запястье.       — Нет, — он покачал головой. — Никакого принципа «ты — мне, я — тебе». Только если ты сам этого хочешь. Но ты сейчас еще не готов. Я это знаю.       Тэхен ничего не ответил, а значит, Чонгук всё делал правильно. Сегодняшний Тэхен — без своей власти, стального взгляда и блядского лолипопа был таким уязвимым, таким потерянным в своих чувствах и страхах, во встретившихся ужасном прошлом и непонятном настоящем, и Чонгук не собирался этим пользоваться.       Внезапные взрывы заставили их обоих вздрогнуть — где-то дальше по берегу запускали фейерверки. Чонгук вспомнил, что по вечерам по всему острову часами заряжают салюты. Какое-то время они смотрели на расцветающие над морем разноцветные причудливые рисунки. Когда шоу закончилось, оба, не сговариваясь, двинулись по направлению к дому Тэ.       Тэхен сразу же ушел к себе, больше в глаза Гука не смотрел и так ему ни слова и не сказал. Давить Чонгук не собирался. В глазах Тэ он увидел подавляемые чувства, и это было тем, что давало Чонгуку уверенность.       Он принял душ и в одних боксерах прошел в свою комнато-гостиную. Сон не шел, было капец жарко. Мысли Чонгука, словно сошли с ума, носились по голове, варьируясь от истеричного: я наконец поговорил с ним (!) я поцеловал его (!) я сделал ему минет (!) до печального осознания, что существует большая вероятность, что завтра Ким может снова вести себя сдержано и делать вид, что ничего такого не произошло. И, возможно даже, что попытается выставить его из своего дома, отеля, а заодно и из сердца. Но главное Гук всё же сделал — Тэхен отымел свой кошмар в рот.       Чонгук забылся беспокойно-взволнованным сном, и уже спустя несколько часов его с силой вырвало из него. Телефон сообщал, что уже почти пять утра, а за окном вовсю зарождался рассвет. Он выбрался из кровати и поплелся сначала в туалет, а потом — на кухню, чтобы освежить сухое горло прохладной водичкой. Когда он, сонный, открыл холодильник и бессмысленно уставился в него, сзади послышалось:       — И молока еще достань.       Рука Чонгука, как раз тянувшаяся к запотевшему графину с водой, застыла. Этого не может быть.       — Я смотрю, Куки, ты здесь полностью освоился.       Блять.