木漏れ日 (starlight through leaves)

Тени от свечей танцуют на оливково-зелёных стенах, покачиваясь и двигаясь всякий раз, когда летний ветерок приносит в комнату запах медовой полуночи, к которому примешивается мягкий запах благовоний. Ноги Сатору переплетены с ногами Сугуру, и тот целует его в лоб, фыркая и отодвигая кончиком носа мешающие белые пряди. – У тебя в глазах звёзды, – тихо произносит Сугуру, подталкивая Сатору ногой под одеялом. – Хм, кажется, я уже слышал это раньше. – Правда? – Мм. Кожа Сугуру пахнет лепестками роз, лосьоном с миндальным молоком и стиральным порошком от постельного белья. – Устарело? – спрашивает Сугуру, убирая волосы со лба Сатору. – Немного. Сугуру смеётся. Ветерок щекочет ему спину, а дыхание Сатору – губы. – Тогда я становлюсь предсказуемым. – Ты всегда был предсказуем. – Не говори так. Не хочу быть предсказуемым. Сатору смотрит на него из-под длинных белых ресниц, накручивая прядь волос Сугуру на палец. – Предсказуемо, – медленно тянет Сатору, с каждым слогом касаясь губ Сугуру своими. В погоне за большим, Сугуру соединяет их рты в поцелуе, толкается языком навстречу языку Сатору, позволяя мёду растекаться между их губами. Они распадаются на части. – Видишь, предсказуемо, – говорит Сатору, чувствуя, как жар растекается между его рёбер. – Хочешь сказать, я тебе надоел? – Его собственные слова светятся, как липкий древесный сок под солнечным светом. Твердеющее золото тает, растекаясь между ними. – Я этого не говорил. – Сатору легко пихает его в плечо, путаясь в складках одеяла между ними. – Предсказуемый. Сугуру тянет его обратно к себе, тут же обводя острый контур челюсти вереницей сухих поцелуев. Свечи снова мерцают, воск стекает тонкой струйкой в стеклянные подсвечники. – Я люб— – Гето-сама… – прохладный голос проскальзывает в щель приоткрытой двери. Сугуру закрывает глаза, усмехается и вздыхает. – Да? – Мимико пролила мёд, когда готовила тосты. Сатору откидывает голову на подушку и издаёт нечто среднее между стоном и смехом. – На ковёр? Или на пол? – спрашивает он, закатывая глаза. – А что разозлит тебя меньше? – Умная девочка, – шепчет Сатору, посмеиваясь. Сугуру пинает его под одеялом. – Я не злюсь. Так куда? – Ковёр, – ответ больше похож на писк, чем на что-либо другое. – У нас неприятности? – голос Мимико раздаётся за спиной Нанако. – Нет, – выдыхает Сугуру, перекатываясь на другой бок и поднимаясь с постели. – Сейчас приду. – Почему они вообще делают тосты в час ночи? – Сатору улыбается, растягиваясь поперёк кровати. – Без понятия. Вставай и помоги мне. – Нам придётся прибегнуть к помощи водомёта, чтобы отмыть ковёр. – Просто встань. – Хорошо, хорошо. Они оба, шлёпая босыми ступнями по полу, добираются до кухни. Осколки банки из-под мёда лежат в липком месиве, с каждой секундой растекающемся всё больше и больше. – Ты ведь не злишься, верно? – Нет. – Обещаешь? – Конечно обещаю. – Это случайность. – Я знаю, всё в порядке, Мимико. Сатору наблюдает за тем, как Сугуру слегка дёргает Нанако за кончик собранных в хвост волос, чем заставляет девочку рассмеяться. А потом они вместе убираются на кухне. Мимико подходит к Сатору. – Гето-сама очень добр к нам, – тихо говорит она. – Даже когда мы приносим проблемы и нам уже давно пора спать. – Как банка вообще оказалась в гостиной? – с улыбкой спрашивает Сатору, поднимая голову. Глаза Мимико расширяются. – Только не говори Гето-сама… Мы хотели приготовить тосты и посмотреть телевизор. – Я унесу этот секрет с собой в могилу, – смеётся Сатору. – Я рада, что у Гето-сама тоже есть кто-то, кто к нему хорошо относится, – тихо говорит Мимико, когда из ванной комнаты появляются Сугуру и Нанако, вооруженные ярко-жёлтыми и синими бутылками чистящих средств. Сатору внимательно смотрит на девочку перед собой, но не успевает ничего ответить – она уже подбегает к сестре, чтобы помочь с уборкой.

///

Вернувшись в спальню, Сатору задувает свечи – усталость затягивает его веки свинцом. Они забираются обратно в постель, обнимая друг друга. Сугуру несколько раз целует его в лоб, проскальзывая пальцами сквозь светящиеся в темноте белые волосы. Не выпутывает их, оставляя так, когда засыпает. Его грудь мерно вздымается и опускается с каждым вдохом и выдохом. Последнее, что помнит Сатору перед тем, как заснуть, – это как Сугуру бормочет во сне его имя. Что ж, может быть, именно это и значит, что на самом деле Годжо Сатору никогда и не был проклят любовью.