Не зарекайся

I

      Гермиона не находила себе места. Ее поведение при взгляде со стороны ужасало: привычно спокойная, сдержанная и непоколебимая, теперь она отвечала невпопад и чрезвычайно сбивчиво, забывала сесть по указанию профессора МакГонагалл, которая, не скрывая разочарования, посоветовала обратиться в больничное крыло за успокаивающим настоем. Гермиона задумчиво перекладывала перья, чернильницу и пергамент, при этом делая лицо смертельного испуга. Слизеринцы, посмеиваясь, трясли руками и картинно откидывались на стульях, изображая обморок.       Гарри подошел со спины к подруге, держа в руках новую керосиновую лампу, которую предлагалось превратить в подсвечник, а затем в целый канделябр, взамен той, осколки которой уже были убраны рассерженной профессором. Он положил руку ей на лопатку, и Гермиона нервно вздрогнула. — Уверена, что все в порядке?       Она слабо кивнула, неизменно глядя куда-то сквозь спину сидящего впереди Невилла. Гарри пожал плечами и тихо опустился на свое место рядом со взволнованной девушкой. Гарри думал о том, что так выглядит человек, вынужденно идущий на преступление: скрытность, нервозность, отсутствие и глубокая погруженность в свои мысли налицо. Это беспокоило.       Едва только тишину класса в клочья разорвало боем колокола, оповещавшего о начале обеденного перерыва, Гермиона сорвалась с места и, хватая и небрежно запихивая в портфель бумагу и перья на ходу, понеслась куда-то прочь. Гарри здраво рассудил, что лучше бы им с Роном отправиться в Большой Зал и уже там подождать подругу, и присоединился к шумящей толпе пятикурсников.       Женский дормиторий для Гриффиндора ожидаемо пустовал. Над крайней кроватью у окна в самом конце длинного помещения был опущен тяжелый балдахин в цветах факультета. Туда и кинулась Гермиона, бросив портфель прямо у порога. Впервые не заботясь о чистоте постели, девушка упала на белоснежное покрывало прямо в форме. Спустя долгие секунды девушка облегченно вздохнула и опустила какую-то вещицу, предварительно недолго повертев ее перед собой и тщательно осмотрев, на колени. Кажется, все было в порядке. В следующее мгновение студентка снова посерьезнела: она вернулась ко входу, подняла портфель, аккуратно переложила содержимое на тумбу у кровати, подняла балдахин, конечно, привлекавший внимание своим положением и спрятала вещицу под матрас ровно к тому моменту, как однокурсницы вернулись в комнату.       Гермиона коротко поболтала с девушками и снова, захватив с собой какую-то маггловскую книгу, привезенную из дома, поспешила уйти. Через короткий промежуток времени ее заметила Полумна Лавгуд, она стояла у дверей в столовую и помахала Гермионе, которая, не остановившись, через плечо попросила Полумну сказать Рону и Гарри, что пропустит обед.       Трава у озера поднялась совсем высоко — в этой части территории замка редко бывали студенты, лишь изредка сюда заглядывали парочки и желавшие скрыться от глаз, для этого место было идеальным. Разросшийся клён опускал нижние ветки до уровня пояса, а растительность на земле была немного выше колена, словом, спрятаться в этой глуши не представляло труда.       Гермиона закрылась книгой и погрузилась в свои мысли. На раскрытой странице молодой студент метался в душевных муках, объятый паникой, впервые почувствовав невинную кровь на своих руках, не принесшую ему ничего, чего бы он от нее ожидал. Гермиону объяла паника другого рода, ведь она была чиста в своих помыслах и действиях. Уже год прошел с тех пор, как в сердце ее горел огонь — поначалу теплый и животворящий, но теперь беспощадный, зло трещащий, опаляющий невыносимым жаром и оставляющий после себя лишь пустоту и ощущение бессилия и горечи. На обратной стороне век ее проклятым клеймом был выжжен образ. Образ был идеален в своем исполнении, Гермиона могла воспроизвести его с поражающей точностью в любой момент. И этот образ стал почти физической тяжестью: она забывала есть и плохо спала, страдала от рассеянности внимания и неуверенности в собственном мировосприятии. Страдали оценки и факультет, с которого то и дело снимали баллы за то, что, забывшись, она пропускала мимо ушей вопрос преподавателя и не могла связать и двух слов. — Эх, Найва… — прошептала одними губами Гермиона. Ее слова подхватил веселый ветер с озера и унёс куда-то прочь от нее, от ее дурных разговоров с самой собой. — Зачем вам книга, если вы читаете лишь одну страницу, мисс? — жесткий, словно соломенная подстилка, голос раздался над ухом Гермионы. Тело пробила волна дрожи, она вскочила на ноги и исподлобья оглядела высокую фигуру в черном сюртуке. Профессор Снейп выжидательно смотрел на нее, обозначая, что вопрос риторическим не был. — Могли бы хоть попытаться оправдаться, вы думаете слишком громко. Не хотелось подслушивать, но ваши недостойные юной леди мысли слышно за версту. — Извините, сэр… — начала вспыхнувшая в момент девушка, будто замеченная за плотским грехом. — Вместо неуместных любовных тревог, — профессор резко оборвал Гермиону, — я бы рекомендовал вам заняться подготовкой к С.О.В. Вспомните, будьте так любезны, какой балл вы получили у меня за последнее эссе, — он в последний раз презрительно взглянул на устремившую глаза на носки туфель девушку и удалился.       Так больше продолжаться не могло. Спорить со словами Снейпа было бы глупо. Нужно было что-то предпринять.

***

      Ночь, почти вплотную подобравшись к четвертому часу, давно ознаменовала новый день — 12 октября. В воскресный день комендантский час оканчивался раньше — в пять утра, поскольку с ранних часов и до позднего вечера весь день был расписан под тренировки квиддичных команд. Гермиона прикинула, что закончить ритуал и добраться до замка займет как раз пару часов, а к тому моменту уже можно будет не скрываться от ночного патруля. Зимняя мантия была немного порвана рукаве, что с досадой заметила девушка, только присев на огромные корни векового дерева, местами поднимавшиеся над землей почти на высоту человеческого роста. Запретный лес был тих и спокоен. Дружелюбным его, конечно, нельзя было назвать, но жизни Гермионы ничего не угрожало. Она наклонилась к пустой норе, прикрытой кусками опавшей коры, и опустила в нее сверток, перетянутый бечевкой, чтобы содержимое не выпало.       В густой чаще леса загорелся синий огонь и зазвучали чуть слышные слова на латыни. Без устали и подсказок Гермиона читала длинное заклинание, забыв об окоченевших руках и одеревеневших ступнях. Заключить союз с магией вряд ли было под силу любому другому пятнадцатилетнему подростку, но уже совсем скоро, вопреки ее собственным ожиданиям, Гермиона получила тоненькую полоску на предплечье, напоминавшую татуировку. Это был успех.       Занимался рассвет, а перед валившей с ног девушкой наконец показалась тропинка к боковому входу в замок. Над полем для квиддича одиноко взмывал кто-то в ярко-золотой форме, подобно лучу восходящего солнца.       Гермиона пыталась думать о сегодняшнем читательском клубе. Мысли смешивались, сбивались в комок, бились о черепную коробку каждый раз, когда натыкались на темные карие глаза, тонкие руки, короткие светлые волосы, собранные по бокам детскими заколками, которые совсем не вязались с горделивым и строгим видом их хозяйки. Магия работала безошибочно.       Преодолев последние метры до входного крыльца, Гермиона села на ступеньки немного отдышаться. Тишина вокруг сглатывала шумное дыхание девушки, и она прикрыла в усталости глаза. Минута, и ее покой был нарушен глухим стуком обветшалой двери. Ею редко пользуются. Разве что полуночники по утрам и те, кто хочет незаметно выскользнуть из замка. Гермиона посидела еще немного, не оборачиваясь, пока до ее носа не донесся явственный запах дешевого табака. Отец курил много лет, поэтому в семье Грейнджеров каждый умел в считанные секунды угадывать качество сигарет. Гермиона обернулась. Прикрывая свободной рукой огонек на тлеющем конце, медленно курила она. — Я не помешаю? — низко и чуть хрипло спросила девушка.       Горло Гермионы сдавили невидимые силы, почти не давая вздохнуть. Усилием воли она уняла бешеный сердечный ритм и мечущуюся птицей в тесной клетке мысль о том, как же хороша Найва. Сказать по правде, она действительно была прекрасна: накинутое на плечи пальто не по форме делало ее еще величественнее, а полные восхищающего изящества движения рук приковывали к себе взор. — Нисколько, — просипела Гермиона, справившись с ненужными образами в голове. — Я все равно уже ухожу. Доброго утра.       Найва отсалютовала ей сигаретой и отвернулась, не смотря, как Гермиона на негнущихся ногах заходит внутрь.

II

— Ты бесполезна! — гремел далеко впереди усиленный заклинанием скрипучий голос. — Неужели я не дал тебе власть и спутников для твоего задания? Разве я не позволил распоряжаться моим золотым резервом как тебе заблагорассудится, только бы ты достала этого мальца из-под земли?       Темная женская фигура, торопливо семеня явно слабыми от долгой дороги ногами под мешающей юбкой, приблизилась еще немного к говорящему. Он остановился и повернулся наконец к ней лицом. Едва только расстояние между ними сократилось окончательно, женщина упала на колени, касаясь лбом ног мужчины. — Поднимись и имей дух сохранить лицо, Белла! — прорычал он. — В следующий раз я десяток раз подумаю, прежде чем вновь сохранить твою жалкую жизнь.       Группа людей в черных балахонах подходила к пролеску. Трансгрессия бы привлекла внимание, тем более, что никто из них не знал, отслеживаются ли в этом месте перемещения. Приходилось идти пешком, лишний риск не был нужен никому.       Еще несколько часов, набросив на себя чары невидимости, люди друг за другом шли по лесу, растянувшись на десятки метров. Наконец было объявлено разбить лагерь. — Мы близко подобрались, господа. Здесь мы остановимся, чтобы обдумать план действий, не разводите панику, мы проведем не больше месяца в этом чертовом лесу, — он повернулся к сгорбленному мужчине, корпевшему над грудой одеял. — Эй, Трэверс! Приготовь мне одиночную постель, я не стану спать с Лестрейндж более! — он указал на женщину длинным крючковатым пальцем и поморщился.       Мужчина над одеялами прошептал что-то напоминавшее «Да, мой лорд» и вернулся к работе. Беллатриса, на лице которой отразилось все: от стыда и бессилия, до праведной ярости. Она развернулась, взвизгнув от возмущения, гордо выпрямила спину и зашагала от лагеря. Остановилась женщина только за широким дубом, надежно прикрывавшим ее от лагеря. Вынутая из рукава палочка описала над кучей листьев замысловатые круги, и на их место плавно опустились одеяло с периной, обтянутые мягкой тканью. Белла забралась в импровизированную постель, надо отметить, довольно теплую, особенно для переменчивой октябрьской погоды, и, давя в себе досадливые слезы, повернулась на бок.       Слева от нее закопошился какой-то зверек. Он спустился с дерева и любопытно заглянул в лицо женщине. Белла признала в зверьке белку, которая тут же, неся в лапах желудь, скрылась из виду меж корней. Белла приподнялась на локте и огляделась, подсвечивая себе палочкой. Уже собираясь лечь обратно, она успела заметить нору, чуть замаскированную палочками, листьями и древесной корой. Любопытство вело ее вперед. Не долго думая она запустила руку внутрь и к своему удивлению нащупала зарытый в желуди и прелые листья увесистый предмет по размерам не более ладони, завернутый тряпкой.       Находка оказалась дневником. Он был исписан аккуратными витиеватыми, тесно поставленными рядом мелкими буквами примерно на три четверти. Повертев его в руках и пролистав несколько страниц, Белла нашла имя владельца, по счастью выписанное полностью на заднем форзаце, и возликовала.       Гермиона Джин Грейнджер.