Дождливая ночь

Би Хань обычно приходил редко и всегда ночью. С наступлением сезона дождей его визиты участились, но каждый раз для Томаша был внезапным. Он не ждал его. В глубине души надеялся, конечно, однако, ложась спать, думал, что проснется один. Утром, от стука Куай Ляна в деревянную входную дверь, а не от того, что чья-то сильная рука скользит по лицу, поправляет волосы и накрывает ладонью рот. В первый раз Томаш Би Ханя ударил. Спросонья не сообразил, но потом понял, что тому надо: будучи уставшим и вжатым в твердый матрас, Томаш чувствовал возбуждение того, потому ничего не спросил. Только коротко простонал, когда хватка холодных пальцев на запястьях стала крепче. В этот раз Томаш также открыл заспанные глаза от присутствия постороннего в тесной комнате. За широким окном вовсю лил ливень. Ледяные капли плотными стенами обступили окружение в виде гор, хижин воинов Лин Куэй и десятков темных деревьев, стучали по крышам и реками стекали по земле и камням. Было где-то два часа ночи. Зябко, но под плотным одеялом оказалось вполне комфортно. Би Хань отодвинул его в сторону и скользнул рукой под резинку плотных штанов. Грубоватые на ощупь пальцы оттянули белье, и Томаш окончательно проснулся, когда в него проник кончик указательного. — Томаш… Би Хань — криомант. От него разит морозом, он часто спокоен, его эмоции трудно считать: он словно снежная равнина с плоским слоем снега, покрывающим землю, без единого выступа. У него холодные руки до локтей, да и ноги до колен тоже, но его дыхание прямо на ухо обжигало. Горячий язык, пошло лижущий кожу и мочку, создавал дикий контраст с уже двумя холодными пальцами внутри. И взгляд у него такой же. Пронзительный, такой, что пригвоздил к койке — не двинуться, не извернуться, остается только принять и не зажиматься. Тяжелый, но от него вдруг становилось так нестерпимо хорошо. Так Би Хань смотрел всегда, но, наедине с Томашем, позволял себе немного, совсем чуточку довольно щуриться. Он напирал, не давал вдохнуть и искренне гордился тем, что в очередной раз, может, уже одиннадцатый или пятнадцатый, показывал чужаку, занявшему место в клане, где его настоящее место. Внизу. Под ним. Би Хань навалился сверху. Тонкая прядь черных мягких волос выбилась из прически и упала на лоб. Он шумно дышал через нос. Повертел рукой, и Томаш тихонько заскулил, но шум дождя заглушил его, когда он попытался развести ноги пошире, чтобы было комфортнее. Би Хань растягивал его резво, почти болезненно, не позволяя отстраниться, но затем вытащил пальцы с тихим хлюпающим звуком и перевернул на живот. На этом этапе его любимым занятием было издеваться. Следить за реакцией, усмехаться одними уголками рта. Водить влажным от смазки членом меж крепких бедер, утыкаться скользкой головкой в промежность, тереться ей о яйца и без предупреждения проникать внутрь. Там всегда горячо, тесно и влажно. После него все болит, и Томаш потом тратил драгоценное время на то, чтобы привести себя в порядок вместо того, чтобы спать, но в моменте старался подмахивать, получить хоть какое-то одобрение. В постели. Поздней ночью. От грандмастера клана. Би Хань брал грубо. Крепко держал за талию, властно хватался за серебристые волосы и почти рычал, ощущая, как Томаш под ним невольно сжимался, извиваясь. Он не мог привыкнуть к размеру, потому что Би Хань приходил именно с такой целью редко. Чаще заявлялся, чтобы Томаш ему отсосал или позволил лечь со спины, ввести член между ног и водить им так. Сводить с ума, лизаться, кусаться и повторять хриплое «Томаш» на китайском, таком непривычном, отличном от родного чешского. И Томаш никогда ему не отказывал. Жалел, что состриг волосы — было не так неприятно, когда Би Хань цеплялся за длинные пряди, — но не говорил ему ни слова против. Даже в первый раз. Верил, что что-то изменится, и теплота в ледяном характере криоманта проступит хотя бы в виде парочки ленивых поцелуев в затылок после бурного окончания или помощи с нанесением мази сзади, чтобы быстрее зажило. Но тот уходил. Кончал на поясницу, взлохмачивал мокрые от пота волосы, поправлял на себе одежду и исчезал, а утром делал вид, будто ничего не произошло. Томаш иной раз даже задумался, а не снилось ли ему все это, но в последнее время Куай Лян странно на него смотрел. Не снилось, значит. Би Хань вжал Томаша лицом в подушку, заставив проглотить громкий стон. Он чувствовал его каждой клеточкой своего тела, ощущал, как сокращался растянутый вход после особо грубого толчка, и пытался судорожно вдохнуть. Перед глазами потемнело, низ тела прошибло быстрым разрядом боли, Би Хань пробормотал что-то, похожее на извинение и чуть отстранился. Подцепил пальцами острый подбородок, впился поцелуем во влажные губы Томаша, властно сминая и касаясь их зубами. Его язык скользнул внутрь послушно открытого рта, поигрался с языком Томаша и отступил. Ливень за окном не прекращался. Би Хань сделал еще с десяток рваных толчков, сдержанно постанывая и слушая звонкие шлепки кожи друг о друга. Толкнулся глубоко, по самое основание, когда Томаш всхлипнул, кончая, и кончил сам. На этот раз внутрь. Видимо, днем или ближе к вечеру кто-то его сильно разозлил, раз он так решил отыграться. Вскоре Би Хань оделся, развязал пучок и собрал волосы в новый, более аккуратный. Коснулся затылка Томаша, что лежал, пряча красное лицо, и ушел. Скоро подобное повторится: дождливая ночь, кулак в волосах и холод пальцев — ничего не изменится, но Томаш надеялся, что Би Хань однажды останется с ним до утра.