В глубине

Хорошо летом на природе. Ребятишки босоногие всюду снуют, веселятся, играют. Бегают и по лесу, и по полям, и по лугам… Добегают и до глубокого озера, что в лесной чаще прячется. Смеются, в воде брызгаются… – Хороша водичка? Замирают дети, заслышав скрипучий голос старухи, что на окраине их деревни одна живет. Родители к ней ходить не велят, остерегают. Кто-то ведьмой её кличет, кто-то просто полоумной. Детишки слушаются – они хоть и любопытные, а боятся. Здесь, у озера, можно иногда старуху встретить, и днём, когда другие люди по лесу ходят, и ночью. Бродит она вокруг озера, босая, простоволосая, в одной рубашке, да все в глубину его вглядывается. – Весело в озерце купаться? – хрипит старуха, – а рассказать вам, детки, сказочку про то озеро? Дети хоть и боятся, а все же любопытны. Сказки любят слушать – а кто их не любит? Усмехается старуха, на большой, темный валун подле озера садится, а детишки вокруг неё устраиваются – интересно, что им страшная бабушка расскажет. «Весела ночь на Ивана Купала. Все радуются, хороводы водят… Радовалась в ту ночь и первая красавица деревни, Веста. Хороша была… Коса светло-русая, толстая, глаза синие, что небо летнее, сама ладная, а если ещё и в венке да в сарафане нарядном… Будто какая царевна из сказки. Многие парни деревни на неё заглядывались, был один и ей по сердцу. Богданом звали. Хороший парень, работящий, добрый, из семьи хорошей… Родители Богдана и Весты, глядя на то, как их чада, словно дети малые, по полям носятся, за руки взявшись, вместе и купаются, и по грибы да по ягоды ходят, и на санках зимою катаются, только улыбались и ждали, когда можно будет за приготовления к свадьбе приняться. Ждала и сама Веста. Нынче ночь особая, нынче все разрешиться должно. Сейчас разжигают парни и девушки костры, а потом прыгать через них начнут. Прыгнет и Веста, схватив милого друга за руку. И взлетят они над огнём, и посыплются искры им вслед, знаменуя скорый брак и счастие в жизни семейной. И начали прыгать… И прыгнул Богдан с разбегу, а рядом с ним, за руку его держа, и Глаша. На Весту оба даже не глянули. Глаша в деревне недавно была. Её, совсем девчоночку ещё, вот только-только в невестинский возраст вошедшую, на трудные времена семья сюда послала – они сами из другой деревни были, а здесь жили их дальние родственники. Была она девчонкой скромной, молчаливой, много по лугам не бегала, все дома сидела да работала, и как работала! На расшитые ею рубашки и шали все бабы в деревне дивилися… Лишь однажды вышла она с девушками хоровод водить, а потом отбилась от них, в сторонку отошла. Там Богдан и увидел её. Недолго смотрел – Веста позвала, но, уходя, вслед ей все же обернулся. А она улыбнулась ему, робко, нежно, и затрепетала вся. И сильнее забилось сердце у парня. Быстро захлестнула его любовь, да сразу, с головою. Так, что скоро решил он на Глаше жениться, да Весте об этом сказать не успел до заветной ночи, а после она и сама увидала. Как завлекли Богдана с Глашей в хоровод после прыжка, так они и пошли, а Веста так и стояла, на них глядючи. Другие тоже оглядываться начали, шептаться – про былую любовь Богдана и Весты все знали. Этого не стерпела брошенная невеста, развернулась да в лес убежала. За что ей это? Разве она дурна чем-то? Чем та Глашка её лучше? Стати, такой, как в Весте, в ней нет, красоты тоже – волосы слишком темные, глаза совсем не такие большие да глубокие… Или она ласковей? Да Веста ласкова, что кошечка, которая у ног хозяина трется! Катятся слёзы по щекам девушки, хлещут по лицу да рукам ветви деревьев, а вокруг темно, и на душе её также… Неяркий блеск наконец привлёк её внимание. Озеро. Не заметив, много она пробежала, аж до самого лесного озера, что в самой чаще разливается… Залюбовалась невольно Веста красотой воды, освещённой парой лунных лучей, что сквозь чащу деревьев пробились… И снова заплакала. Богдан меж тем уж заприметил, что Весты нет, да искать её отправился. Зла он ей не желал, да и чтобы так она обо всем узнала, тоже не хотел. Но тут уж как вышло, так вышло. Теперь нужно ему было догнать её и объясниться. Указал ему кто-то из людей, видевших все, что в лес убежала Веста, и Богдан, Глашу оставив, бросился за ней. Сердце его в груди тяжело колотилось от страха и волнения за Весту – мало ли опасностей в ночном лесу? Наконец, выбежал он на берег озера. Вокруг посмотрел, затем окликнул её. Потом ещё раз, и ещё… – Зачем пришёл? Обернулся Богдан – Веста прямо за его спиной стоит. Бледная, от слез, видно, сарафан нарядный уже скинула, венок тоже выбросила куда-то – а ведь они собирались его вместе по воде пустить, и потом смотреть, как плывет… Так гадали на счастье влюблённой пары… Эх, не поплыл бы их венок, и не поплывет уже никогда… – Веста! – Богдан вперёд шагнул, хотел за руки её взять, но она прочь отступила, – Прости меня. Я знаю, я тебе боль причинил, но намерения такого никогда не имел, клянусь. Просто вышло так. Не прикажешь сердцу, тебе ли не знать! Разве было бы лучше, если бы ты ничего не узнала, а потом жила со мной, нелюбящим? Ну люблю я Глашку, и поделать с собой ничего не могу. Как увидел её впервые, так и… Засверкали глаза Весты, загорелись недобрым огнём. – Любишь? Когда-то и меня любил… Говорил мне так! Богдан голову склонил покаянно. – Говорил, твоя правда. Но что же сделать, если это больше не так! Рассмеялась Веста, но не весело и заливисто, как прежде смеялась, а сухо и горько… – Не любишь больше, стало быть… К нему подошла да поцеловала. – Не любишь? Ну так и убирайся прочь. Потом вернешься, станешь молить, чтобы приняла… А я подумаю ещё, принять, или нет. Оттолкнула его и за деревьями исчезла. Как ни звал Богдан, не вернулась. Понурив голову, пошёл он обратно, а деревню лишь под утро вернулся. А там уже все всё знают, да на беззащитную Глашку шипят. Весту в деревне любили, вот Глаша, которая едва знала о ней и Богдане до этой ночи, злостной разлучницей и стала. Вперёд всех на девушку наступает жена кузнеца местного, скандальная баба Ефросинья, коей Веста крестницей приходилась. Глянул Богдан на тех, с кем всю жизнь прожил, да ничего, кроме презрения, не увидел. Собрали они тогда с Глашей вещи, да, не прощаясь ни с кем, уехали к её семье да и остались там. Неделя прошла… Другая… Третья… И видит Глаша, что неспокойно на сердце у её суженого. Уж и к свадьбе все почти готово, а он с каждым днём все смурнее становится. Подошла к нему, спросила, в чем дело, он и признался, что разговор с Вестой из головы выкинуть не может. – Я перед ней виноват, а она теперь себе долго душу травить будет. Должен я вернуться и ещё раз поговорить с ней. Убедить, что найдётся для неё парень получше меня. Вон, на неё вся деревня засматривается, найдётся тот, кто всю жизнь одну её любить и беречь будет. Вздохнула Глаша, но перечить любимому не стала. Не успокоится он, пока с Вестой не поговорит, значит, нужно ехать и разговаривать. Долго собираться на этот раз не стали, так поехали. Приехали, на опушке леса остановились – увидел Богдан, как меж деревьями русые волосы Весты промелькнули. Соскочил он с телеги, велел Глаше его здесь дожидаться, а сам в лес убежал. Спрыгнула и Глаша с телеги, ноги размять, суженого дожидаясь. Здесь-то и столкнулась она с одной из знакомых баб деревенских, что к опушке леса с корзиной шла. – Эка, кого я вижу! – всплеснула руками баба, – Глафира Андреевна, никак Вы! Покачала Глаша головой. – Незачем насмехаться, баба Фрося. Ничего дурного я тебе не сделала. Никому в деревне зла не желала, даже если и получилось не так. И теперь вот мы с Богданом приехали с Вестой поговорить, чтобы все по-людски было. – Как с Вестой? – переспросила баба, моргнув. – Ну, вот так, – развела руками Глаша, – Богдан за ней побежал, поговорить, – и она махнула рукой в сторону леса. Побелела баба Ефросинья, точно смерть. От испуга аж всю свою желчь растеряла. – Деточка, так ведь утопла Веста… Ахнула Глаша, руки белые ко рту прижав. – Как утопла? – Да вот так, – дрожащим голосом продолжала Фрося, – аккурат в ту самую ночь, что на Ивана Купала была. Вас с Богданом увидела, в лес убежала да там с горя в озере утопилась. Её наш лесник, Кузьмич, видел, да остановить не успел. После побежал в деревню сообщить, да вдруг в родном лесу и заблудился, словно нечистая сила его запутала да завела невесть куда. Так и бродил аж пару дней, пока не выбрел наконец, но уж после того, как вы уехали… Глаша головой замотала неверяще. – Нет, быть того не может. Богдан сказывал, что той ночью в лесу догнал Весту, и уже тогда говорил с ней, да и сейчас… Не договорила Глаша, ахнув в ужасе. – Свят-свят-свят, – закрестилась баба Фрося, – ах, Господи, что же это делается… Развернулась Глаша да бегом в лес пустилась, не слушая причитаний женщины. Догнать Богдана было бы непросто – он уж намного вперёд ушёл, почти бегом следуя за знакомым силуэтом, что иногда показывался из-за деревьев. Сердце юноши колотилось, как бешеное, и вся грудь, казалось, была одной большой, раскалённой наковальней, в которую сердце, точно молот, стучалось. Не сказал он Глаше правды – не в желании утешить Весту было дело, но в том, что не шла она из головы у него. Как уехал, как оставил её, так не мог больше думать ни о Глаше, ни о ком другом – только о ней. Остановился он лишь у озера, что в свете дневном только ярче сияло да манило своими глубинами… На берегу его и ждала Веста. Все также в простую рубашку одета, волосы распущены, в руках гребень, которым она их расчесывает, на берегу сидя. Бросился к ней Богдан, на колени упал перед нею. Рассмеялась. – Говорила, – прошелестела она, растягивая гласные, – говорила тебе, что придёшь. Что вернёшься ко мне, что не можешь меня не любить… – Не могу, – простонал Богдан, хватая её за руки, холодные, словно рыба озерная, – не могу без тебя, Вестушка… Как уехал, как бросил тебя – жизни нет, кусок в горло не лезет, сон не приходит, чуть глаза закрою – тебя вижу… Измаялся весь, не могу так больше! Прости меня! И снова огласился берег заливистым смехом девушки. Встала она, руку свою из его рук вырвала, да прочь отошла. – Простить? – протянула она, обратно к нему приближаясь да голову поднимая, так, чтобы на неё смотрел, – ты сердце мне разбил! Покатились слёзы по щекам юноши, а сердце ещё сильней затрепетало, будто сжала его чья-то жестокая рука. Схватился он за грудь со вскриком. – Веста, умоляю… Совсем громко расхохоталась девушка. – Вот видишь… А я ведь говорила – умолять будешь… Умолять… И все сделаешь, как я хочу, и за мной пойдёшь, куда угодно! – Да! Да… – отчаянно застонал Богдан, протягивая руки к ней. Приняла на этот раз, обняла. Зарыдал юноша от облегчения – сердце отпустило впервые за эти недели. – Богдан! – донеслось издалека. Веста оскалилась. – Богдан! Выбежала на берег Глаша, остановилась, горящими глазами на русалку глядя. И не знала, как справиться с ней, а все равно не испугалась, не отступила… – Отдай любимого мне! Не место ему в твоих мертвых водах! – вскрикнула Глаша и вперёд бросилась. Богдана за руку схватила, к себе развернула, в пустые, заплаканные глаза вгляделась. – Любимый мой… К губам своими прижалась… И на мгновение очнулся юноша, любимую прижал к себе, затем на другую посмотрел, обернувшись… на озеро… понял все… – Веста, дуреха, что же ты наделала! Захлопала Веста в ладоши, заулыбалась, а затем рывком подтащила парня к себе да в озеро с ним нырнула. Закричала Глаша, кинулась следом, в волосы русалке вцепилась… На мгновение мелькнуло у неё перед глазами, как в отчаянии и гневе бросилась красавица Веста в воду, как позже выбралась русалкой оттуда, как Богдана целовала, чтобы к себе привязать его да душу ему измотать… А затем оторвала Веста Глашу от себя и выбросила её на берег. Едва откашлявшись, кинулась девушка снова к озеру, вгляделась в него – а на нем уже тишь да гладь, не видать ни Богдана, ни Весты… Только голос тихий, тоненький, словно звон колокольчиков, разнесся над озером: – Не нужна ты мне здесь… Живи, одна живи! А Богдан только мой… Теперь навсегда… И стихло все.» Усмехнулась старуха горько. – Так что, купайтесь, детки, купайтесь. Глядишь, и кого из вас заприметит русалка да в глубину утащит… С визгами подскочили ребятишки все разом, да врассыпную бросились. Один мальчишка, что быстрее всех бежал, в рослого мужика врезался, не заметив. – Прошка, пострелёнок, куда так бежишь-то! Тебя уж мать обыскалась, а ты тут бегаешь… Упал его взгляд на старуху. Нахмурились кустистые брови. – Глашка! Опять детей пугаешь, карга старая! Поманил детей за собой да прочь увёл. Ничего не сказала старуха, лишь к озеру повернулась, да, взглянув в самую глубину его, губы в улыбке растянула.