Знаю

      Гарри задумчиво вертел в руках приглашение на свадьбу лучшего друга. Две недели, всего две недели оставалось до знаменательного события. Он был рад за Рона, но на мероприятие идти не хотелось. Ведь там будет Джинни. Не то, чтобы она сильно волновала его, но перспектива встретиться и вести светскую беседу не радовали. Если верить слухам, у неё развалился уже второй брак и она снова была свободна. Зная бывшую невесту, Гарри предполагал, что той может прийти в голову наладить отношения. Начнёт со своих обычных манипуляций, притворится раскаявшейся, потом будет трещать какой он великолепный и как она скучала все эти годы, затем её рука нечаянно окажется на его бедре под столом… Эти дешёвые приемы всегда были при ней, только тогда, будучи молодым восемнадцатилетним неопытным мальчишкой он заглотил этот крючок практически без наживки. Портить Рону свадьбу скандалом не хотелось, но и притворно улыбаться тоже. Он уже давно перестал винить её в чем-либо, так как понимал, что тот поступок спас его от несчастливого брака. Но осадок остался.       — Можно войти, сэр? — в дверном проёме показалось красивое лицо девушки.       — Да, Пейдж, слушаю тебя.       — Отчёт по последнему делу, сэр, — она грациозно подошла к столу, протягивая ему папку.       Между ними определённо была «химия». Красивая высокая блондинка приглянулась ему сразу, как только он приступил к своим обязанностям. Да и Пейдж, судя по призывным взглядам была не против закрутить служебный роман. Но мысли о Гермионе как-то сместили Гарри с подобной траектории, да и идею спать со своей подчиненной он счёл не самой лучшей. Но сейчас, наблюдая, как она бесцеремонно садится на его стол, Гарри почему-то отмёл в сторону моральные принципы и опустил руку на её бедро. Она же, недолго думая, наклонилась и поцеловала его в губы.       Гарри Джеймс Поттер, какого чёрта ты творишь!       Он хоть и не ответил, но улыбнулся, и рука поползла выше по стройной девичьей ножке.       — Пейдж, — неожиданно для самого себя произнес он, — я хочу, чтобы ты пошла со мной на свадьбу к другу. Ты свободна тридцатого августа?       — Для вас я всегда свободна, сэр, — кокетливо произнесла она, раздвигая ноги, обтянутые плотными лосинами.       Гарри чувствовал давление внизу живота. Он не был с женщиной с самого своего приезда, чёрт побери! Почему бы не воспользоваться приглашением и не сбросить напряжение… Пейдж привлекательна… Очень… Он скользил по ней взглядом ленивого хищника, неспешно принимая решение… Что он хотел на самом деле? Пейдж? Секса? Или выбросить из своей головы извращённые мысли о Гермионе Грейнджер?       Гарри не знал, что в этот момент объект его фантазий непроизвольно замер у приоткрытой двери. Получив письмо от Рона, Гермиона сразу направилась к другу, ведь понимала, что тот тоже будет приглашен. Так почему бы не пойти вместе? Её воодушевление оборвали звуки голосов, и она внезапно остановилась, хотя никогда раньше не занималась подслушиванием. Что-то заставило её замереть и затаить дыхание.       «Пейдж, я хочу, чтобы ты пошла со мной на свадьбу к другу. Ты свободна тридцатого августа?» Это звучит словно удар в солнечное сплетение, отчего неожиданно на глаза наворачиваются слёзы.       «Для вас я всегда свободна, сэр».       Гермиона не хочет этого слышать, она машинально обхватывает голову руками, затыкая уши и, резко развернувшись, бросается прочь. Бежать… быстрее… от этого проклятого кабинета и его обладателя… Слава Мерлину, лифт останавливается, едва она успевает приблизиться к нему, и Гермиона, заскакивая внутрь, нажимает первую попавшуюся кнопку.       Какого лешего она снова задержалась на работе?! Домой, ей срочно нужно домой! Не смей плакать, дура!       Опытный слух аврора способен уловить даже еле различимые звуки. Гарри уже подумывал над тем, чтобы наложить «Коллопортус» и поддаться греху прелюбодеяния, но этот звук отвлёк его. Зудящий звук, похожий на приглушенный стук знакомых каблуков. И, хотя время было позднее, а большая часть Министерских работников уже разошлась по домам, как раз их обладательница имела привычку засиживаться дольше остальных. Он резко встал, убирая руку с бедра Пейдж, и быстрым шагом направился к двери. Никого. Странно… Коридор был абсолютно пуст, но сомнение маленьким противным червяком сверлило его мозг. Романтический момент оказался напрочь загублен.       — Пейдж, спасибо за отчёт. Можешь идти, — отчеканил он, показывая, что сейчас игру продолжать не намерен.       Блондинка спрыгнула со стола и, направившись к выходу, произнесла.       — Я впишу вас в свой ежедневник на тридцатое августа, сэр.       Гарри кивнул. Ему было безразлично, язвит она или нет. Странный звук не давал ему покоя.

***

      Гермиона рыдала, заливая ручьями слёз свою подушку и даже не старалась сдерживать всхлипы, рвущиеся из груди. Она последний раз была в таком состоянии, когда исчез Гарри. Исчез не попрощавшись, выкинув её из своей жизни. Тогда она не понимала почему это было так больно, словно огромный хищный зверь когтями разрывал её сердце. Не понимала, почему её перестала радовать победа, отличные оценки, собственная свадьба. Не понимала, почему после его отъезда она превратилась в бледную тень себя самой.       Теперь же шестеренки в её голове встали в нужном направлении, и она осознала, насколько простым является данное уравнение. Она ЛЮБИЛА Гарри! Любила так, как не любила даже саму себя, родителей и бывшего мужа. Эта любовь проросла в ней так глубоко, что была неотделима от неё. Неверное, если бы не Гарри, не существовало бы настоящей Гермионы Грейнджер. Она не знала, когда это началось. На каком курсе дружеская привязанность превратилась в это волшебное сильнейшее чувство. Она помнила, как переживала за него, как сердце разрывалось каждый раз, когда он влипал в новые неприятности, как понимала с полуслова, полувзгляда, как обнимала, желая прикоснуться… Её чувство не было страстным, в нём не было ни грамма похоти. Она любила его чисто и самоотверженно, наверное, частично так мать любит своё дитя, ничего не ожидая взамен. По её венам будто растекалась нежность, которой хотелось укутать этого потерянного мальчишку.       Тогда, в силу юности и неопытности, Гермиона списывала всё это на дружбу. Ведь любовь описывалась в книгах совершенно по-другому, а она привыкла доверять бумажным страницам. Её тело не трепетало при виде Гарри, ноги не подкашивались, и голова была ясной. Ничего из того, о чём твердили сокурсницы, описывая настоящее чувство. Только они говорили о страсти. А она именно ЛЮБИЛА. Настолько глубоко, что её любовь выходила за уровень тел. Она любила в нём человека, видя в отражении бездонных зелёных глаз его душу.       В конце концов, Гермиона Грейнджер решила, что она слишком рациональна, и не способна на пылкие чувства. Не возникли они у неё и в браке. Недаром все считали её бесчувственным сухарём или холодной стервой. Она смирилась с этим. Бегая по свиданиям после развода, она ясно поняла, что ни один из мужчин не мог найти дверей к её сердцу, и решила просто отгородиться от этой сферы своей жизни. Карьера — вот что хорошо получалось у Гермионы Грейнджер.       Но когда Гарри снова ворвался в её жизнь после семилетнего отсутствия, в её теле будто рухнула плотина, сдерживающая волну безудержной страсти. Ту, что она прятала и подавляла, прикрываясь своим рационализмом. Эта мощная стихия сносила на пути все разумные доводы, заставляя их разбиваться о скалы, словно маленькие рыбацкие лодочки. Шторм, буря, шквалистый ветер! Всё это бушевало у неё внутри с необузданной силой. Она хотела его, в чём стыдилась признаться даже самой себе. Наверное, Гермиона Грейнджер впервые в жизни жаждала мужчину по-настоящему. И это пугало её до сегодняшнего дня. Ей казалось, что глупая физиология ставит под угрозу крепкую дружбу.       Сейчас же в голове сложилась конечная картина, словно талантливая рука мастера наложила последние штрихи. Её любовь повзрослела вместе с её раскрывающейся женственностью. Она по-прежнему была всё той же глубокой, духовной, всепрощающей, но теперь к этому добавилось желание. Неукротимое, отчаянное, дикое желание женщины к сильному мужчине…       Гермиона захлебывалась слезами, не зная, что теперь делать с собственной жизнью. Она ревновала, ей было невыносимо больно знать, что в объятьях Гарри в данный момент находится какая-то Пейдж. Одна часть её желала разбить ему голову, пытать «Круцио» или еще лучше запустить «Аваду», другая — понимала, что она никогда не причинит вреда любимому человеку. Он не должен хранить ей верность! Они же просто друзья. Проклятые друзья…       Рыдания превратились в вой. Она словно билась в предсмертной агонии раненой волчицей. Гермиона всегда брала себя в руки, всегда… Она могла справится с любыми сложностями, она была невероятно сильной. Но у неё была одна слабость — Гарри. Слабость, которую она не сможет ни преодолеть, ни искоренить, от которой никогда не сможет излечиться. Потому что без него не будет и её. Без него она не будет целой и в этом было что-то нездоровое, жуткое и вместе с тем извращённо-прекрасное. Даже если бы у неё был выбор, она бы никогда не избавилась от этой связи на уровне души. Это было за гранью разумного, но именно сейчас она осознала, что пожизненно связана с ним во что-то единое, непонятное большинству. И это не сможет изменить ничего: ни расстояния, ни браки с другими людьми, ни смерть…       Всё, творившее в голове, не поддавалось никаким законам логики и здравого смысла по которым она привыкла жить, но именно сейчас Гермиона Грейнджер понимала себя так, как никогда до этого. Мучительно. Адски больно. Она привыкла любить его чистой детской любовью, быть рядом, словно незримый ангел-хранитель. Более приземлённый человеческий вариант был для неё чем-то новым, неизведанным и пугающим. Ей казалось, она делает шаг назад, что тело не должно так влиять на разум, что душа не должна разрываться на куски от того, что он целует другую женщину…