два слова.

Патрику впору задыхаться, падать на колени, глотая воздух урывками, редкими глотками. Патрику впору бы шевельнуться, неверяще посмотреть на нее и отрицательно помотать головой, потому что это неправда. Патрику впору бы сделать хоть что-то, а он не может.

наверное, это и есть любовь.

Застыл. Замёрз. Задеревенел. Ему бы рассмеяться что есть сил и сказать, что все это сущая глупость. Или, усмехаясь, огорчить собеседницу тем, что его это не волнует. Встать и уйти, показав свое равнодушие. По-быстрому поцеловаться с каким-нибудь красавчиком в туалете, чтобы окончательно выкинуть ее слова из головы.

когда бессонницы в тишине

Он ничего из этого не делает. Не хочет. Не может. Не будет. Тело сковало в ледяные тиски, такие, о каких читаешь в книжках и не представляешь возможными в реальной жизни. В голове два слова поочередно с ударами сердца отбивают дробь, стучат острыми каблуками по са́мой черепушке, царапая, надавливая, раня.

все переломится вдруг во мне

Кровавыми росчерками выведено всего два слова. Короткие, но за ними — все. За ними первый разговор в душе и жалкие попытки флиртовать с ним; недопоцелуи посреди танцпола и его явно сбитое дыхание, которое скрыть так и не удалось. За ними касания — случайные, намеренные, неоднозначные, откровенные. За ними проведенное вместе время — яркое, пропитанное таким количеством феромонов, что хоть выжимай. В голове только он, он, он. И все мысли вокруг него. Вокруг его короткостриженных кудрявых волосах — запутанных, но мягких. Вокруг его тонких, часто поджатых и покусанных губ. Вокруг вечно выпущенной белой рубашки и небрежно повязанного галстука, за который он однажды притянул его для поцелуя. Или который едва ли не порвал в порыве страсти, не сумев совладать с дрожащими пальцами, пытающимися развязать этот чертов узелок. Он тогда по-доброму усмехнулся и показательно медленно развязал галстук, пока Патрик изнывал от желания увидеть эти пальцы не на красно-белой удавке, а на своем члене.

бесчеловечная красота

с ума свела меня словно.

Память, словно издеваясь, подкидывает все новые картинки. Вот он курит в приоткрытое окно, сидя на подоконнике в собственной комнате и не замечая, что Патрик уже давно не спит, просто наблюдая за ним. Впитывает этот момент, будто заранее зная, что это ему ещё понадобится. А вот записывает что-то в тетради, задумчиво дёргая серёжку в ухе и снова не замечая, как Патрик смотрит на него и думает, что хочет вобрать эту серёжку в рот и жарко выдохнуть ему в ухо, чтобы тот наконец понял, что делает с Патриком, даже не прилагая усилий.

и мне глаза твои — высота,

Вспоминаются и горькие поцелуи в те редкие утра, когда они просыпались вместе. Он первым делом выпивал чашку просто отвратительного кофе, и Патрик морщился, на самом деле не чувствуя себя счастливее, чем в тот момент, когда вылизывал этот горький привкус из чужого рта.

и я лечу в них и не боюсь,

Вспоминаются не только утра, но и ночи. В большинстве своем страстные, а в меньшинстве настолько нежные, что хочется в этой нежности утонуть. В этой нежности — неспешные прикосновения к волосам друг друга и голова, покоящеяся на его коленях, пока над ними — звёзды. Пока между ними — море. Море чувств. Патрик, наверное, никогда не забудет тех мягких прикосновений: он, едва ли дотрагиваясь, медленно вел кончиком пальца от безымянного пальца Патрика до его лица, аккуратно очертил линию роста волос, провел коротким ногтем по вздернутому носу и остановился только тогда, когда дошел до губ. Слегка нажал на нижнюю, заставляя рот приоткрыться, не больше. Патрик, словно заворожённый наблюдал за его неспешными действиями и боялся спугнуть момент. Боялся, что сейчас раз — и он отстранится. Уйдет, как всегда. Бросит. Оставит.

что вдруг закончится тишина.

А он не ушел, лишь за шею подтянул Патрика ближе к себе, заставляя приподняться и сесть. Он прошептал ему прямо в губы, пронзительно глядя в глаза: «Кажется, ты мне нравишься.» Патрик тогда только поцеловал его, глотая свое никому ненужное: «Я люблю тебя.»

вдыхай, вдыхай меня снова.

Из воспоминаний вынесло волной. Мощной. Она легонько похлопала его по плечу, привлекая внимание и напоминая, что он здесь, а не там, под звездным небом, светящийся сам, как звезда в его объятиях. И он внезапно осознал, что этого больше не будет. Ни как никогда близких звёзд, ни горьких поцелуев, ни запаха ментоловых сигарет.

все переломится вдруг во мне

сейчас и так внезапно.

Потому что второе слово, бьющееся в голове — умер, умер, умер. Словно через толщу воды до Патрика долетают и другие слова, что говорит его мать. Они, как по слишком резкому спуску, с громким всплеском вплывают в мысли Патрика и тонут всего в двух словах, повторяющихся десятки раз. Он, он, он. Умер, умер, умер. А потом Патрик поднимает голову и слышит ещё два слова. Они добивают и окончательно топят его, потому что рак победил.