Белый, страшный, влюблённый (18+)

Лёд с вершины. До этого, конечно, надо было додуматься. Можно же было просто приказать парню прыгнуть со Скалы мёртвых — почему нет? И быстрее, и честнее. Сехун поймал крыльями нужный поток и нырнул вниз. Облака расступились, и перед ним предстало покрытое ледяными буграми и уступами плато — вершина Белой горы. Снег, покрывающий его, сиял серебром и горел на солнце так, что слепил глаза, и двойные веки помогали плохо. Сехун завис над плато, опираясь на упругий поток обоими крыльями. Ему нужно было найти что-то такое, что можно было унести в когтях верхних лап. Он отыскал глыбу поменьше и спланировал прямо к ней. Схватился за брус льда и потянул, упираясь нижними лапами в скользящий неудобный снег. Пришлось задействовать зубы, которые теперь будет ломить пару дней. Сехун ненавидел кусать ледяные брусья, поэтому никогда не летал где-то слишком далеко от водоёмов. Но вот, наконец, неровный вытянутый кусок льда, насквозь пробиваемый солнцем и от этого пускающий мириады ярких огоньков на белые крылья Се, был у него в лапах. Он отражал кровавым блеском шипы на его груди, поэтому казался Сехуну не таким уж и пустым. Красный — это самый чудесный цвет на свете. Как же он мечтал когда-то, что окажется красным драконом, как папа. Или чёрно-золотым, как отец. Как оказалось, презираемый всеми белый цвет был наименьшей из его бед… Сехун встряхнул узкой мордой и наклонился, чтобы зачерпнуть лиловым языком снег. Эти воспоминания всегда давались ему с трудом и заставляли страдать. Горсть снега в такой момент не лучшая помощь, но немного охладиться не помешает, а не то в злобе он мог спалить здесь всё к чёртовому дедушке. А ему ещё надо было обратно лететь, нести этот глупый подарок, который должен купить ему его омегу. Ну, помочь купить. Сехун, по крайней мере, очень на это надеялся. Как и на то, что успеет до того, как Сухо, утомлённый его ласками этой ночью и спавший, когда он улетал, без задних ног, не успеет проснуться и наделать глупостей типа попробовать сбежать. На этот случай, правда, Се спрятал его убогую одежонку, перед тем как улететь. Он укрыл омегу своим меховым плащом, а под взлохмаченную голову положил собственную сложенную нижнюю рубаху. И с нескрываемым удовольствием отметил, что, как только голова так и не проснувшегося во время всего этого действа омеги коснулась его рубахи, тонкие, изящные ноздри задвигались, а на истерзанных поцелуями и зубами Сехуна губках появилась блаженная улыбка. Он был так чертовски мил в этот момент, что Сехун не удержался и откинул плащ, скрывавший омегу. Обнажённое тело манило, и Сехун невольно зарычал, чувствуя каменную твёрдость своего естества. Он раздвинул стройные бледные ноги юноши и снова проник в своего омегу сзади, с наслаждением услышав сладкий хриплый стон. Этот парень и во сне был самым невероятным. Таким узким, жарким, ещё не успевшим обсохнуть после прошлого раза. Он так и не проснулся, даже когда Сехун, полностью навалившись на него, начал быстро вбиваться, рыча прямо ему в ухо. Даже когда в диком, оглушительном финале вжал его в себя так, что у него захрустели кости. Сухо только простонал и заломил брови, но глаз так и не открыл. Это было потрясающе… Это было прекрасно и стоило всех жертв, которые ему нужно будет принести, чтобы забрать себе этого омегу. Сехун понимал, что за льдом с вершины Сухо послали в надежде, что юноша больше не вернётся. А значит, отчим хотел от него избавиться, что будет Сехуну на руку: тем легче будет забрать желанного омегу себе. Хотя сам парень явно не собирался слушаться Сехуна и покорно принимать свою участь, которая была предрешена. Не вина Сехуна, что Сухо оказался на пути дракона в свои блудные дни, да ещё и совпавшие с таким же временем у Се. Дракон никогда не отпускает омегу, разделившего с ним его блудные дни, забирает его к себе в дом на последующие полгода. Это не только традиция, это необходимость. Потому что теперь никого, кроме этого омеги, он не сможет вытерпеть в своей постели. Правда, Сехун всю жизнь обходился без омеги, это его и спасало: он мог спокойно жить, не думая о своих альфьих потребностях, потому что они сводились к минимуму и быстро и непритязательно удовлетворялись. А вот что будет теперь, когда он всё же разделил ложе с человеческим омегой, да ещё и в такое время, — это Се представлял себе с трудом. И будет лукавством сказать, что он не жалел о том, что пошёл на поводу у своих инстинктов и ломанул за этим божественным запахом в ту пещеру. Всё-таки его одинокая жизнь имела свои плюсы. А жить рядом с кем-то он уже отвык… Да и потом… Его, такого уродливого, Сухо, скорее всего, возненавидит или будет презирать, как презирали все омеги в селении папы, как только узнали о его цвете и… других особенностях. Правда, Сухо он не собирался показываться в драконьем облике, чтобы окончательно не отвратить его. Свой человеческий вид он оценить, правда, не мог, потому что не знал, что считается у людей привлекательным, а что нет. Вроде омега не испугался, даже когда туман блуда оставил его. Однако Сехун понимал, что всё равно юноша был под воздействием его запаха и собственного желания. И вообще неизвестно, какими глазами он посмотрит на альфу, когда полностью придёт в осознанное состояние. Но выбора у него, как и у Сехуна, не было. Иначе дракону конец. В таких вот невесёлых размышлениях прошёл его путь обратно к пещере, где ждал его Сухо. Ну, должен был ждать. Покорно сидя под его тёплым плащом, укутанный его запахом… Только вот ничего подобного. Тёмную растрёпанную голову Се заметил уже на подлёте, она смотрелась яркой точкой среди белоснежного пространства вокруг. И собственный плащ, в котором Сухо практически утонул, Се тоже не мог не узнать: красная телячья кожа на вставках сияла на солнце. А подлетев поближе, Сехун увидел глаза Сухо. Огромные, изумлённые, они смотрели на несчастного дракона, который проклинал всё на свете и уже практически попрощался с мечтами о полугодовом блаженстве, с таким восторгом, с таким восхищением, что Сехун, завороженный этим взглядом, неудачно затормозил и проехал лапами по льду значительно дальше, чем планировал: он еле-еле затормозил почти перед Сухо, даже задел его кончиком своего выгнувшегося вперёд крыла. Сухо даже не вскрикнул, не вздрогнул, не отшатнулся. Он смотрел на омерзительно–белого недодракона, каким считал себя Се, так, как смотрят дети на сказочное дерево, украшенное светляками, в День первого обращения Праотца. Сухо казался зачарованным, он как будто не верил в то, что видел. И если бы на его лице было то, что должно было быть — брезгливость, животный ужас от этого извращения природы — Сехуну было бы всё понятно и привычно. Но вот такое выражение… Сухо сделал шаг вперёд и дрожащей рукой коснулся перьев на его крыле. Как драгоценности, как чего-то невыносимо прекрасного. Перьев. На крыле дракона. «Он совсем, что ли, ненормальный? — тревожно подумал Се. — Или от страха и омерзения с ума сошёл?» — Ты… кто? — внезапно грудным и мягким голосом спросил Сухо. — Ты откуда здесь… Ты так прекрасен… Ты мне снишься? Сказать, что Се растерялся, — это ничего не сказать. Он попятился от юноши, который сделал ещё несколько шагов и умоляюще протянул к дракону руку: — Не улетай! Прошу! Я никогда не видел ничего столь прекрасного… Могу я… посмотреть на тебя ещё? Сехун подумал, что у него видения и слуховые обманки. Прекрасен?.. — Ты такой белый, ты так сияешь! — восторженно продолжал омега, подходя ещё ближе, осторожно, видимо, боясь спугнуть. — Не бойся, прошу… Я не обижу тебя… Ты так красив, ты небесное существо? Кто ты, мой прекрасный? Не бойся меня… И омега, подойдя совсем близко, нежно тронул крыло, провёл рукой по проклятым перьям и прикрыл блаженно глаза. Сехун попытался трезво осознать ситуацию. Дракон и человек. Белый, с перьями вместо прекрасных и правильных перепонок на крыльях дракон — и маленький, слабый человечек, который ступал по снегу в гетрах Сехуна, почти сползших к его щиколоткам и обнаживших худые нежные ноги. И это в горах и в мороз. На Сухо была нижняя рубаха Сехуна и его плащ. И в этом всём омега выглядел так нелепо и странно, как будто ребёнок решил взять одежду отца и выбежать в ней на улицу зимой. И вот этот самый человечек говорит Се — не бойся? Дракону, который раз в двадцать больше его? — Скажи, небесное создание, ты случайно не за моей душой? — вдруг тоскливо спросил Сухо. — Может, тебя за мной папа прислал? Он осторожно повёл по крылу, долго вел, потому что крыло было огромным, а рука у Сухо крохотной. Сехун не двигался. Вернее, пытался не двигаться. Его передние лапы, вытянутые в струну, чуть подрагивали. Он опирался на чёртов кусок льда, который принёс с Белой горы и осторожно положил на землю, чтобы не разбить, когда затормозил перед этим чокнутым омегой. Однако то, что делал этот ненормальный, очень странно и остро отзывалось во всем огромном драконьем теле. Сехун чувствовал, как трепещет от возбуждения его красный гребень. Он был вынужден открыть рот, чтобы немного охладиться, и с его языка закапала огненная слюна, прожигая лёд почти рядом с ногой Сухо. Но тот ничего не замечал. Он водил рукой по крылу, а потом перешёл на грудь. И какой бы холодной и плотной ни была кожа на груди, но она оказалась очень чувствительной к прикосновению маленькой тёплой человеческой ладони. Мышцы натянулись струной там, где их касался Сухо, и Се невольно с наслаждением прикрыл глаза. Это так приятно… Это так тепло и уютно — нежная омежья рука на его груди… Сухо коснулся ярко–красного шипа и повёл по нему пальчиком, а потом обхватил его всей ладонью и слегка сжал. Сехун вскинул узкую змеиную голову вверх и издал хриплый крик блаженства, который стократным эхом прозвенел в горах, а Сухо от неожиданности жалобно ахнул, отступил и упал, запнувшись в плаще. Се опустил голову и увидел, что из распахнутых глаз сидящего прямо на снегу омеги потекли слёзы: — Прости, прости, прости, — прошептал он, — я такой неловкий... не хотел сделать больно… «Глупый, мне не больно! Мне наоборот!» — хотелось крикнуть Сехуну, чтобы успокоить и приободрить бедного человечка, но из его драконьего горла вырвался только хриплый, каркающий стон. Тогда он осторожно сдвинул крылья вокруг замершего с широко открытыми глазами Сухо и накрыл его ими — как покрывалом, как палаткой. Внутри этого покрова он склонил голову к лицу омеги и осторожно обнюхал его, а потом провёл своим вторым, коротким, языком по его шее, стараясь не задеть смертельно опасными острыми зубами. Сухо внезапно скользнул в ответ своими руками по длинной шее Сехуна, оглаживая её, и прошептал: — Забери меня с собой… На небо… Я так устал здесь… Мне здесь так страшно… так больно… так одиноко… Я никому здесь не нужен… Меня все бросают, я так уродлив… Только ведь тебе, наверно, должно быть всё равно? Отнеси меня к папе…. Пожалуйста… Или просто убей… У тебя есть зубы, они такие острые, наверно, будет не больно?... Вот сюда! — И глупый омега задрал голову и оттянул и так ничего не скрывающий ворот Сехуновой рубахи. — Вот сюда… Я умру быстро, и мне будет хорошо. Сухо в задумчивости глядел в глаза Сехуна, но, очевидно, мало что видел, потому что иначе бы очнулся уже и перестал молоть чушь. — Такие глаза… Знаешь, что у тебя жидкое серебро в глазах? И красный огонь в середине. Это самое красивое, что я видел в жизни… после твоих крыльев, конечно. Ты ведь поможешь мне? Я не хочу… Мне незачем больше… Отчим всё равно найдёт способ… Пусть уж лучше ты: хотя бы умру красиво, — печально усмехнулся Сухо, а у Сехуна злоба и ненависть рвали сердце, но он сдерживался. Потом Сухо начал суетиться: — Только надо снять его одежду! А то нехорошо получится. Вдруг он всё же решит за ней вернуться — а она будет в крови. Вряд ли, конечно, он ведь ушёл, даже не попрощавшись. Но всё же, если что…. Ты подожди меня, мой прекрасный, я сейчас. — И он попытался вырваться из-под крыльев дракона. Сехун готов был завыть от злости и изумления, когда понял, что Сухо не шутит, что он и впрямь просит у него о смерти. Нет, в поселении ходили слухи, что люди, несмотря на все их умения и достижения, — самые тупые среди пяти рас, населяющих Предземье, но чтобы настолько… Со вздохом, от которого у Сухо разлетелись волосы, дракон раскрыл крылья и отступил на несколько шагов. Уселся удобнее. Подтянул хвост. Сосредоточился. Хруст костей. Натяжение мышц. Боль в шее и плечах. Он открыл глаза и сразу нашёл взглядом Сухо. Тот так и остался сидеть на снегу, даже не пытаясь подняться. Он судорожно глотал ртом воздух и сжимал себя руками за плечи. В его глазах было столько ужаса и восторга, что Се невольно ощутил тёплую волну самолюбивого довольства. Он подошёл к омеге, без слов поднял его на руки и прижал к своей обнажённой груди. — Да, одежду определённо надо снять, — хрипловато сказал он. — Пойдём помогу. — И потащил омегу обратно в пещеру.