Your lips and skin, they taste of sin

В длинном, пропахшем резиновой изоляцией проводов и вечно бегущими в неизвестном направлении людьми коридоре раздавались приглушенные, будто укутанные в ватное одеяло, голоса. Глубокая летняя ночь. Бэкстейдж. В одной из комнат сидела группа практически в полном составе. В чьей они сидели гримерке уже было не разобрать. Приклеенный сутки назад листок с именем временного владельца давно был сорван при торопливой транспортировке линейного массива на сцену, который почему-то решили проносить, не как нормальные люди - через главный вход, а через задворки. Дверь была слегка приоткрыта. Сквозь щель проникала узкая, лимонно-мороженная полоса света. В углу у противоположной от входа стены на низком диване уместились с ног до шеи вымазанные в черную краску Винни Мауро, отсутствующе стучащий барабанными палочками по быльцу мебели, Джастин Морроу, пытающийся смыть стойкий грим с лица, Райан Ситковски, теребящий свою радиосистему непонятно зачем, и Ричард Олсон. Последний, как изгнанник, сидел ото всех особняком на барабанной кофре, опершись спиной о стену. Они отыграли четырехчасовой концерт. Уже второй раз за два дня. Это было чертовски утомительно. С такой частотой достаточно сложно иметь хоть пару часов спокойного отдыха, особенно когда ежедневно приходилось все настраивать по новой. Особенно когда непрерывный нажим со стороны Криса разносил тебе нервы на щепки. Особенно когда не спал более, чем три часа в сутки за последнюю неделю. Но, благо, это закончилось. Сегодня был финальный удар, который удалось успешно (ну или почти успешно) пережить с минимальным количеством потерь. Воздух был прохладным. Своими узкими ладонями он прикасался к липкой от пота коже, все еще имея в себе последние, немеющие ноты недавнего шоу. На рецепторы оседал искусственный привкус электрики, спертый запах нагретой техники медленно редел в наступившем охлаждающем мраке. - Завтра Оклахома? - спросил Вин. Он был уставший, убитый, истощенный. Как и все здесь присутствующие. - Послезавтра и Даллас, дурень. - беззлобно исправил его Райан, наконец оставив в покое ушные мониторы. - Сколько до рассвета? - Рикки постучал пальцами по алюминиевому композиту кофры. - Где-то полтора часа. - ответил Джастин, выбрасывая комок грязных от косметики салфеток в мусорку. Олсону хотелось спать. Ему невыносимо и ужасно, непередаваемо и неисправимо хотелось спать, как могут только люди в коме. Он настолько сильно устал, что сил ни на ругань, ни на шутки, ни на разговоры не хватало. Их автобус для туров благополучно забрали на уборку, обещав вернуть к рассвету. И потому они сидели здесь, всей толпой, чтобы не дать друг другу заснуть до прибытия их транспорта. До слуха доносились стук и шуршание. Команда собирала оборудование, сматывала километры проводов, слушала бесконечную брань Моушнлесса. Внезапно громко звякнуло медью. - Блять… - простонал Мауро. Он на слух определил, что это его “детище” только что так безалаберно уронили. - Шейн, твою ж мать, какого черта ты делаешь?! - ожесточенно крикнул Черулли. Его уставший голос приближался, а мат становился отборней. - Я с тобой, сукин сын, не знаю, что сделаю! Я предупреждал, я тебе все утро говорил как не в себя “Уберите коммутацию в карман или в задник, уберите коммутацию куда угодно, но не бросайте мне под ноги” по десять раз за минуту. И что вы, блять, сделали? Правильно, так, как я просил не делать! Возьми себе на заметку - в языке есть частица “не”, и она, сука, очень важна! - Крис, ну запара случилась, ну забыли… - едва уловимо сквозь грохот сборов слышался ответный виноватый голос Шейна. - Это всего лишь пару джеков от микрофонов, к следующему шоу все будет готово. И дверь в гримерку резко открылась. В нее влетел разгоряченный, негодующий Моушнлесс. Он все еще был при полном параде - с макияжем и в концертном облачении. Даже наушники все еще были протянуты к радиосистеме мониторинга, которую он до сей поры не отключал. Черулли действительно без продыху пытался уладить все, организовать дезориентированную усталостью команду. И не по причине капризности были эти эмоциональные и бранные концерты, а потому, что всем уже было все равно. Все хотели отдохнуть. Но сцена еще и до половины не разобрана. Они выбьются из графика, опоздают на саундчек в Даллас, не успеют исправить глупую и внезапную поломку техники и еще, если совсем “повезет”, забудут какую-нибудь мелочь на этой площадке. Забот было достаточно и нужно было всем дать пинок под зад. Это был один из самых действенных способов. - Эш уже уехала? - спросил Крис, изменив диктаторский тон на спокойный, почти равнодушный. - Не знаю. - ответил Олсон, не поднимая взгляда на вопрошающего и продолжая неотрывно смотреть куда-то в пустоту. Небо за окном было все еще неразборчиво черное, но в глубине начало светлеть и едва заметно трескаться рассветными узорами. - Она вышла после предпоследней песни в сторону черного хода. -Может, до сих пор стоит там и визжит от неожиданно привалившего счастья. - издевательски добавил Джастин. - Как тебе не стыдно, Крис, уводить замужних девушек! Глухой смех Морроу прокатился по всем четырем углам и дошел до слуха Моушнлесса с запозданием, характерным для сонного мозга. Когда же смысл услышанного материализовался в полной мере, фронтмен некоторое время стоял молча в пустоте сегодняшнего дня, а потом, не торопясь, начали всплывать канувшие воспоминания. То, как он случайно встретил Эшли Костелло сегодняшним утром и предложил ей, забавы ради, как когда-то спеть вместе давно всеми забытую “Angel Eyes”. И средь песни он, руководствуясь одной лишь саднящей болью от слов Рикки, несколько раз поцеловал Эш. Будто вернувшись в 2015 повторил тот же эффектный маневр. Вновь на глазах у толпы. Вновь на глазах у Олсона. - Тебе бы стоило держать язык за зубами, Джастин. - отрезал Моушнлесс, хотя на деле был благодарен басисту, что тот в кои-то веки ляпнул что-то в нужное время в нужном месте. - Тебе бы тоже, - расхохотался тот в ответ. - а то он у тебя в чьих только ртах не бывал. - Фу, боже, зачем ты это сказал! - взвыл Райан, заражаясь смехом гитариста. - Рик, ты теперь обязан написать новую книгу “Увлекательные путешествия языка Криса”. Рикки не поддерживал этого всеобщего веселья. Ему хотелось уйти. Этот концерт доставил ему достаточно неприятного, а потому он, набросив на голову капюшон и плотнее укутавшись в кофту, опустил голову на колено, стараясь хоть немного отдохнуть ото всех и от всего. На него не произвело шокирующего впечатления произошедшее на сцене с Костелло. Крис любил творить подобные необдуманные вещи, но все же ему было тягуче неприятно. Почему? - Рик, - в гримерку ввалился Ти Джей. Пропускной на ленте болтался у него где-то на спине, а сам он был мокрый от пота и выглядел дурно. Работа без отдыха сказалась и на его всегда смешливом лице. - пойди сними струны со своей гитары. Ты то ли на бридже, то ли на колках что-то навертел, я теперь снять это все не могу. Олсон поднял голову, смотря сквозь стоящего в дверях Криса, будто вовсе того не замечая. “-Унижение да и только. Он меня обидеть ли пытается, оскорбить ли? Что он пытается доказать всеми своими действиями?” - гитарист прокомментировал про себя поведение Криса и, поднявшись с кофры, вышел. Проходя мимо Моушнлесса, который занял собой почти весь выход, он опять даже не посмотрел на того. Зачем? Пускай что хочет, то и делает. Он слишком устал. Устал для злости, для ревности, для всего того, что обычно проявлял и в менее серьезных ситуациях. Зайдя на сцену, где было всего пару человек, гитарист опустился на самый ее край, рядом с отключенным инструментом и начал развязывать свои “морские узлы”. Шейн заканчивал собирать установку Мауро, второй раз чуть не уронив тарелку. Действительно, матерщина помогла делу. Осталось сложить только сабы и мониторы да пару радиоустановок. Зал был практически пуст. Железные, плотно натянутые струны со знакомой, родной болью врезались в подушечки пальцев. Сняв весь набор, Рик так и остался сидеть на полу с бесструнной гитарой, глядя впереди себя в одинокий зрительный зал, измеряя, кажется, радиусом своих зрачков бетонный настил пола, залитый, будто лед в озере, ровной, идеальной плоскостью. Эхо от шагов звонко звучало, шум вывозимой техники слышался где-то на задворках сознания. “-Эх, Олсон, Олсон!... - сам себе сказал Рик, сматывая железную паутину и сбрасывая ее со сцены. Заливочный, ядовито малиновый свет сочился, будто сок из раздавленного фрукта, по серым четырехугольникам пространства. - И зачем тебе это все? Зачем тебе эта непонятная и странная связь, полная поругания и издевательств? Зачем ты чувствуешь что-то чистое к человеку, которому ты даже не нужен?” Открытый главный вход на концертную площадку встречал с распростертыми объятиями хлесткие порывы ветра. Проходя через длинные коридоры, он становился душным, влажным, карамельным на ощупь. Вдали, в самой глубине неба будто ударили по бочке. Гром эхом разнесся по холлу. В воздух вплелся аромат ливня и сильного электрического поля. - Почему ты сидишь здесь? - Олсон резко обернулся на голос. Он не заметил, что есть еще кто-то кроме него. У подножья сцены, сливаясь с чернотой рауса стоял Крис, опершись боком о железные сваи. Рик отвернулся от него, не отвечая ничего. Во имя себя же он молчал, будто вовсе был нем. Либо так, либо придется сказать правду, которую озвучивать было не лучшим выбором. Но Моушнлесс не унимался. Он подошел ближе и стал прямо напротив Рика в нескольких метрах от него. Гитарист никак не реагировал на пришедшего. Он отстраненно стирал с костяшек черный грим, даже не собираясь поднимать взор на Черулли. А тот в свою очередь ухмыльнулся уголком рта, самодовольно изучая взглядом Ричарда. - Так я задел тебя… - с едкой нотой насмешки констатировал вокалист. - И что, ты будешь на меня обижаться? Он облизнул губы, чувствуя, что на них еще остался поцелуй Костелло, на вкус являющийся смесью помады и сладкого апельсинового сока. - А может “и вовсе уйдешь”. А, Рик? Помнишь? - он подошел ближе, все еще оставляя между собой и Олсоном расстояние, равное вытянутой руке, и смотря на него снизу вверх. Хоррор же, все так же не глядя на Криса, продолжал методично стирать краску с кожи. - - Почему же ты молчишь? “Почему же ты злишься, я ведь сделал такую безобидную мелочь!” - огрызался Крис, с каждой фразой все больше и больше атакуя гитариста, который старался не обращать на эти выпады никакого внимания. Моушнлесс цитировал его слова. И Олсон одновременно поражался и издевался над этим. - Это же “безобидная мелочь”, всего лишь “безобидная мелочь”! - внезапно вспыхнувшая искра ненависти была подхвачена и взорвалась пестрыми языками пламени, породив ярость, словно феникса из остывающего пепла. На последней фразе фронтмен хотел было подойти впритык и ударить Рика по лицу, но, замахнувшись, самостоятельно перехватил свой удар и влетел кулаком в бортик сцены. Металл застонал и завибрировал от не шибко нежного прикосновения. Рик горько улыбнулся и, прищурившись, поднял глаза. Перед ним стоял уставший Крис. Его макияж уже понемногу растекался, волосы пребывали в хаосе, глаза дико и агрессивно блестели, будто он был всесильным богом, которого смогли закрыть в клетке, из которой он никак не мог выбраться. И надежды на освобождение не было и не будет. В нем поднималось кипящее и расплескивающееся бешенство. Он ничего не мог сделать с тем, что чувствовал, с тем, что в нем бурлило, и злился то ли на себя, то ли на того, кто вызывал у него это - на Олсона. - Ох, спасибо Вам за этот жест снисхождения, Ваше Величество! Я ведь не достоин и взгляда Вашего! - нарочито наигранно и ядовито сказал Моушнлесс. - Прекрати это концерт. - спокойно сказал Ричард. Только это еще больше разъярило Криса. - Концерт?! Кто еще концерт устраивает! - прядь прилипла к его напудренному лбу, будучи похожей на чернеющий алый потек крови от выстрела в лоб. С улицы донесся новый раскат грома. Насыщенный малиновый свет резался на сегменты под потоками северного ветра. Собирающийся загораться бронзой закат обуглился и стал бурым под грозовыми тучами. Оттенки мрака в зале начали переходить от ультрамаринового к пурпурному и краплаку, поддаваясь настойчивым искусственным фотонам заливочного света. - Я, кажется, только поддерживаю твое сегодняшнее выступление! - Не было никакого выступления. - серьезно ответил Хоррор. Он убрал гитару с колен и подался вперед, свешиваясь со сцены. - Это была исключительно твоя импровизация. Ты сам все начал. Крис ошарашено посмотрел на Олсона. Темные тени вокруг глаз того делали его взгляд еще более выразительным и непоколебимым. - Подонок!... - прошипел Моушнлесс, в два шага приблизившись к сидящему на сцене Рику. Тот, не на шутку перепугавшись от такого исступленного гнева вокалиста, хотел было откинуться назад, но не успел. Длинная и тощая пятерня Черулли вцепилась в футболку гитариста и так резко потянула на себя музыканта, что тут чуть ли не свалился вниз с почти двухметровой высоты. - Ты, сволочь, трахнул ту шлюху ровно двое суток назад, и я тебя должен был простить буквально на следующее утро; ты, который выебал ее там же, где мы с тобой занимались сексом; ты, который сказал, что это “всего лишь безобидная мелочь”; ты, который оправдал все это алкоголем теперь будешь мне обижаться за то, что я поцеловал Костелло?! Ты, Рик?! Эхо резонирующе отскочило от бетона. Казалось, что даже стены перепугались и отшагнули подальше от этой парочки. Лицо Криса, что было белее снега, озарялось пунцовым, делая картину еще более устрашающей. Ему было все равно, что это кто-то услышит. Он был оглушен своими страданиями. - Сукин сын!... - и Моушнлесс рывком отпустил Ричарда, отойдя от него на несколько метров. - Неужели это тебя так задело? - чуть ли не хохоча спросил Олсон. - Разве тебе это так важно? Кто мы друг другу, чтобы вообще иметь право злиться на подобные действия? Внутри от этих слов у обоих что-то словно раскололось. Оба знали эту невыясненную правду, но слова, голос, звук придали этому всему горечь, тайную, замкнутую в вакууме боль, которая не рассеивалась. - Ты же сам сказал, что “никогда и ни за что”, разве нет? Я же был твоей шлюхой и до сих пор ею являюсь. Почему я не могу себе позволить того же, что ты делаешь со мной, только используя первую попавшуюся девушку? Почему, Крис? И ответом было лишь ползущее, скользкое, как апельсиновая корка, эхо. - Ты не моя шлюха и даже близок к тому не был. Ричард то ли выдохнул, то ли бесшумно рассмеялся, то ли вовсе начал задыхаться. Он развел руки в стороны и безвольно уронил их. - А кто же я тогда? Еще нечто похуже? - но Крис его будто не слышал. - Зачем ты с ней переспал? - спросил он, пряча взгляд где-то в пространстве, сбегая от зрачков Олсона. - Потому что, Крис, потому что. Ты думаешь, что все так просто? Что я делаю все тебе на зло, или что? Думаешь, я хочу тебя ранить? - он выразительно смотрел на Моушнлесса, который молча его слушал, делая мысленное вскрытие вен по уже виднеющимся голубоватым дорожкам на шее Олсона. - Нет, не хочу. Не хочу и никогда не хотел. Я просто не даю тебе ранить меня. Гул голоса в непонимании в какой октаве находится начал метаться от четвертой до субконтроктавы. Странно, пианинно последовательно ноты разложились в линию, задребезжали в архитектурных углах, и вернулись обратно. “- … Не даю тебе ранить меня.” - звучало в ушах утопленными в быстро изменяющемся гомеостазе пространства словами. - Ты в любую секунду меня оставишь, а я что буду делать? Скажи мне? - Олсон продолжал, уже жалея, что говорит все это, но не собираясь останавливаться. Это давно стучало где-то в грудной клетке, мечтая выбраться и, не получая желаемого, создавало каверны в легких. Больше не будет кровотечений. А если и будет, то только финальное. - Мне нельзя к тебе привязываться. И я делаю все, чтобы этого не случилось. Зазвенело. Гром с костяным хрустом, с десятикратно увеличенной громкостью сокращения предсердий ударил в поднебесной. Молния скальпельным лезвием разрезала тучи. Мелкий, поднимающий пыль дождь хлынул на территорию перед входом в концертную площадку. Асфальт начал охватывать некроз. Он становился темнее, тяжелый запах битума осаждал кислород. Когда-то тишина должна была закончиться, когда-то это молчание должно быть преодолено, изрезано на маленькие кубики и выброшено в кипящий котел жизни. Когда-то оно должно утонуть в воспоминаниях, во временной всеуничтожающей петле, ране жизни как легкий укус комара. Но сейчас данное молчание было больнее осознанно простреленного виска, как если бы все болевые окончания могли жить и после повреждения. - Нельзя? - спросил Моушнлесс. Это был риторический вопрос. Никто отвечать не него не собирался. На это нельзя было ответить. Всю злость как рукой сняло. Фронтмен подошел к Олсону, какое-то время смотрел на него, пытался разобрать его черты в малиновой черноте, в духоте озона, но не получалось. Крис отстранился и, ухватившись руками за талию гитариста, в одно мгновение стащил того со сцены. Достаточно было только на мгновение потерять ориентацию в пространстве и лишиться контроля над ситуацией, как Рик был зажат между подножием сцены и телом вокалиста. - Нет, пожалуйста, не нужно этого. - гитарист отталкивал от себя Моушнлесса, но тот не хотел поддаваться. - Нет, сейчас как раз-таки нужно. - Нам поpа прекращать. Я не хочу вот так болтаться непонятно кем в твоей жизни. Мы не чужие люди, но и никто друг другу. А я не хочу … Чёрт. И Рик замолчал, понимая, что буквально вздернул себя на виселице. Какие “люблю”?! Нет никаких “люблю”. За эти полгода их связи никакой любви, ничего больше страсти, ничего больше секса. Ничего не было и быть не может. И стоило бы закрыть рот вовремя. Стоило бы. - Что? Договаривай. - настаивал Черулли, заправляя волосы Рикки за уши. Он дышал ему буквально в губы. - Договаривай … Крис вился, как ядовитое растение рядом с Олсоном, осаждая его попытки вырваться своими едва заметными ласками, теплыми, чувственными прикосновениями. У гитариста приятно закружилась голова. Он перестал слышать внешний мир. - Ну же, договаривай, что не хочешь?… - уговаривал Моушнлесс. От такой невыносимой близости с Рикки ему становилось дурно, будто это все впервые, будто они только сегодня встретились. Он с трудом сдерживал себя, чтобы не сделать прикосновения грубее, чтобы не прижать Хоррора к себе. От этого несносного желания, внеземного притяжения начало покалывать кончики пальцев. - Я… я… - и Олсон протяжно и громко застонал. Рука Криса скользнула ему под джинсы, прикоснувшись к возбужденному члену. Звездочки торнадом закружились у него перед глазами. - Боже, что ты делаешь!... У него едва хватило сил сказать что-то. Чувства душили его, он забросил голову и тяжело дышал, стараясь сдерживать нарастающий экстаз. Моушнлесс поймал подбородок Олсона свободной рукой и, приблизив его лицо к своему, поцеловал. Гитарист чувствовал горячий язык Черулли у себя во рту, и с болью за ключицами вспоминал, как сегодня тот целовал этими губами Эшли. Будто эта девушка ядом засела в его устах, отравляя Олсона. Вокалист прикусил губу Рика, прижимая его к себе. - Скажи мне, скажи… - требовал Моушнлесс, но в ответ получить только отрицательное качание головой. Рик не мог сообразить предложение, вспомнить и одного слова, пока рука Черулли двигалась по его члену. Крис рывком развернул Олсона лицом к сцене, прижав его к ней. Он стянул с него верх. Убрав черную копну волос Рикки, он начал усеивать поцелуями его шею и плечи. Моушнлесс пытался сосредоточиться на чем угодно, лишь бы не осознавать, какой Рик ошеломляюще прекрасный, как покрывается прозрачным пурпурным его белесая кожа, как невыносимо хорошо пахнут сигаретным дымом волосы, как остро и громко отзывается его собственное сердце за неразборчивое бормотание и сладкие вздохи Олсона. И чем больше пытался, тем хуже получалось. Его захлестывало. Он чувствовал, как с каждым прикосновение по телу Ричарда пробегает дрожь, как с каждым мгновением его пульс становится быстрее. Моушнлесс опустил джинсы гитариста, сделав несколько пылающих линий вдоль ягодиц, и ввел два пальца в Олсона. Тот изогнулся и прижался пылающим лбом к металлическому каркасу сцены, осознавая, насколько ему жарко. Крис начал медленно двигать рукой внутри Рикки, но тот спустя несколько возвратно поступательных движений остановил его. - Нет, хватит… - твердым голос сказал Хоррор. Моушнлесс убрал руку, чувствуя, как звенит в ушах от возбуждения, но все же не намереваясь кого-то насиловать. Он провел тыльной стороной кисти вдоль позвоночника гитариста, вызывая разряды электричества в нервных окончаниях. - Я хочу тебя. И только Рик успел это сказать, как фронтмен уже вошел в Олсона в полную длину своего члена. Гитарист простонал. Он чувствовал разливающийся жар внутри тела. Ему хотелось еще. Еще. Моушнлесс уперся ладонью в перекладины каркаса сцены, прямо на чернеющую от грима кисть Рикки. Их пальцы переплелись, Хоррор изо всех сил сжал руку вокалиста, будто только этого его и могло спасти от забытья. Но и это не помогло. Крис начал двигаться, постепенно наращивая темп. Его горячее дыхание оседало ожогами на плечах и шее Олсона. Он уже пропадал с радаров реальности. - Да, еще… Крис, боже мой!... - неразборчивым шепотом вырвалось из уст Рикки. Моушнлессу блокировалось сознание, он мог только чувствовать, но не видеть, и все же пересиливал себя. Ему хотелось смотреть на приоткрытые, искусанные, блестящие влагой губы Рика, на то, как проявляется алеющая синева от поцелуев на его шее, как он плавным движением отбрасывает голову назад, упираясь в грудь Черулли, как по его розовому от софитов лбу стекают мелкие капельки пота, как его нежная, любимая в каждом миллиметре кожа блестит в сиянии холодного пурпурного света. Он скользил рукой по обнаженной талии Олсона, по горячим бедрам, прикасался губами к линии прохождения сонной артерии, все больше и больше сводя с ума Рикки. Его услаждающие слух стоны больше распаляли и без того до пределов дошедшего Моушнлесса. - Как ты можешь быть таким, как?!... - будто сам с собой, Крис говорил это прямо на ухо Олсону, толком не осознавая сего. А тот может, даже не слышал этого, полностью растворяясь в чувствах. Еще один толчок и Хоррор кончил, ощущая, что Моушнлесс не останавливается, а наоборот, начинает двигаться еще быстрее. Не успел он что-либо сказать, как очередная, будто по щелчку возникшая волна удовольствия отнимает у него речь. Рубеллитовые потеки света вспышками возникали из тумана услады, вязкий от грозы воздух сковывал легкие, тепло чужого тела и лед металла под ладонями создавали смесь всего и сразу, не давая даже разобраться, где небо, а где земля. Все застилала темная, как углеродная чернота, энергия, поглощая свет и превращая ее в жидкий, прозрачный огонь, растворяющийся в кислороде. Рик чувствовал, как его почти не остается, как он отдается вместе с телом, с душой, с сознанием в этот омут, пропасть наслаждение в большей степени от того, что Крис сейчас просто рядом с ним, что он чувствует его руки на своей коже, что он просто есть. - Крис!... - его фраза обрывает собственный стон, за которым глухо звучит и тяжелый, расслабленный выдох Моушнлесса. - Да? - шепчет тот, склоняясь над ухом Олсона и все еще тяжело дыша. Его руки, переплетаясь с линейным электромагнитными волнами красного спектра, он продолжает неторопливо, с изнывающим наслаждением целовать плечи Рикки, даже слов не имея, чтобы сказать, насколько ему все равно все то, что происходит за границами этих мгновений, мгновений, когда весь мир сходится на Хорроре. - Я, кажется, люблю тебя. - едва слышно говорит Рик, но этого достаточно, чтобы только Моушнлесс разобрал эти слова. Тишина вновь выхватывает отрезки времени и плоскостей, будто лишая пространство любой единицы измерения. “- Врет ли? Неожиданный прилив чувств, или же правда?” - мысленно задается вопросом Черулли, не замечая, как чужие, белеющие под слоем растекшейся черной краски руки обвивают его плечи. Олсон зарывается лицом в одежды Криса, вдыхая холодный аромат его мятного с дождливой влажностью парфюма. - Боже, как это с моей стороны глупо…- фразу оборвал пряный, полный чувств поцелуй. Задымленная лазурь неба начала светиться запоздавшим восходом, полупрозрачный кармин у самой его кромки был похож на кровотечение. Мрак утра оказался гуще ночной тьмы, но тем ясней в нем было видно то, что и при ослепительном сиянии не рассмотришь.