Блеск в глазах

В столь далёком тысяча восемьсот восемьдесят первом году я имел денежные трудности, вызванные поиском реактива для определения гемоглобина, который, как я считал, заставит любого преступника дрожать при его упоминания, а моё имя останется на страницах каких-нибудь учебных пособий. В тот момент я считал, что это открытие поможет мне исполнить сыновий долг и освободит меня от земных оков, после чего я смогу расстаться с этим бренным миром. Я был разочарован в людях, книги, что я читал в детстве, да и в сознательном возрасте рассказывали о семьях, друзьях и возлюбленных, где каждый был готов пожертвовать жизнь ради другого, но долгое время я не встречал таких людей, что готовы были пожертвовать для меня хоть чем-то. Мой дед проводил свои последние годы перед смертью с размахом: азартные игры, алкоголь, женщины лёгкого поведения и говорят даже мужчины. Благородное имя моего рода было очернено, и для его очищения мой отец распланировал всю свою оставшуюся жизнь и жизнь моего старшего брата. В то время как мои родители должны были быть примером супружеской верности и милосердия, Майкрофт должен был стать выдающимся политическим деятелем, желательно премьер-министром. Но в этот план, прописанный на годы вперёд, вмешался я — незапланированный ребёнок, незапланированные траты. Отец постоянно точно называл мне количество бедняков, которые останутся без похлёбки из-за моих детских шалостей, а моя мать в это время лишь кивала в такт головой, она боялась мужа и не смела ему перечить, в то время как мой брат перенимал его черты и манеру поведения. Сейчас я не виню его за своё поведение в детстве, он был всего лишь ребёнком, для которого отец был важной фигурой и примером для подражания, но из-за того что было в детстве мы никогда не станем близки, как братья. А затем школа-интернат, где такой тихоня, как я не имел и шанса завести друзей, нет надо мной не издевались, просто оставляли сидеть где-то в уголке, не обращая на меня внимания. В колледже у меня появился человек, которого я называл своим другом, но время и обстоятельства постепенно разорвали нашу связь. В университете я надеялся получить знания, но за пару лет обучения понял, что знания частенько измеряются красноречивостью говорящего, да и даваемые знания носили поверхностный характер, что и заставило меня повернуться в сторону сцены. Сначала я был всего лишь подмастерьем, затем получил первые роли и избавился от своих юношеских комплексов. В конце концов получив от сцены всё, что мне нужно, я обосновался в Лондоне, углубляясь в научную деятельность и зарабатывая себе на хлеб поиском очередного любовника жены и тому подобным. Но всё это стоило того, чтобы встретиться с человеком, который не даст огоньку, олицетворяющему мою жизнь, потухнуть. В тот год мы переступили порог Бейкер-стрит 221Б, не имея ничего за спиной: ни денег, ни дома, ни близких. И семь лет спустя мы вновь показались перед ним с точно таким же багажом, но с большим числом ран не только телесных, но и душевных. Приятный вечер воссоединения, после поимки полковника Морана, подходил к концу. Тем для разговоров становилось всё меньше и меньше, пока наконец Уотсон не бросил взгляд на часы: — Уже давно за полночь, а включая во внимание тот факт, что сегодня был насыщенный событиями день, то нам обоим давно бы стоило отправиться в постель. Он поставил бокал с вином, которое я привёз из Франции, на столик и, поднявшись с кресла, направился к вешалке за своим пальто. Я невольно приподнялся со своего кресла и хотел было сказать «Может вы сегодня останетесь в своей прежней комнате?», но понял, что для него бы это прозвучало так «Зачем вам возвращаться в пустой дом, где вас никто не ждёт?». Поэтому я лишь пожелал ему удачно добраться до дома. Стоило ему скрыться за дверью, как моей руке вместо вина оказался бренди, и я упал в кресло, в котором недавно сидел мой друг, и оказался прямо напротив его комнаты. Сколько раз я тихо, словно вор, открывал эту дверь и проникал в комнату, чтобы увидеть умиротворенное лицо Уотсона во время сна? Я знаю, что останься он здесь, я бы не упустил эту возможность. Когда-то я убеждал себя в том, что делаю это ради того, чтобы освободить свою голову от мыслей, заполнявших мой разум во время очередного поиска ответов на тайны и загадки, которые столь любезно я получал от своих клиентов и инспекторов Скотленд-Ярда. В своих рассказах о наших приключениях доктор не раз упоминал о том, что я могу проводить несколько ночей без сна, распутывая очередное дело. Это правда, но это времяпрепровождение не редко оказывалось губительным не только для здоровья, чем дольше уделяешь внимание побочным ветвям, тем больше убеждаешь себя в том, что они важны, хотя на самом деле только мешают прийти к верному умозаключению, а иногда я просто не мог заснуть от нетерпения, когда в руке нужная нить нужно укрепить её с помощью фактов, а для их нахождения требуется воспользоваться услугами почты и телеграфа, которые, к несчастью, не работали по ночам. Поэтому я часто прибегал к игре на скрипке и к химическим экспериментам, чтобы освободить свой разум от таких мыслей. Когда же я в первый раз застал себя за тем, что смотрю на спящего Уотсона? Ах да, это случилось спустя пару месяцев после «Этюда в багровых тонах». Преступник отравил своего отчима, как раз перед тем, как тот собирался переписать завещание. Банальное дело — орудием убийства оказался графин, наполненный водой. У усопшего была привычка выпивать стакан воды перед сном, так медленно и верно, соблюдая свой вечерний ритуал, он собственноручно приближал свой конец. До такой простой отгадки, я бы дошёл гораздо быстрее, если бы не служанка, которая найдя тело, попыталась привести хозяина в чувства, вылив «орудие убийства» на него, а затем унеся опустевший графин на кухню, при этом забыв упомянуть о привычке своего хозяина на допросе и о том факте, что последние несколько недель воду ему приносил именно пасынок. Её действия привели к тому, что после нескольких бессонных ночей во время которых я бился над тем, чтобы понять как яд оказался в организме жертвы, я забыл привести в порядок свой химический стол, на котором стояли наиболее вероятные яды, а в тот день щенок, которого Уотсон завёл, как раз перед тем как стать моим соседом, забрался на стол и разбив несколько колб, решил употребить их содержимое. Тогда мы настолько сильно поругались, что я не появлялся в квартире несколько дней и уже задумывался о том, как бы избавиться от такого сожительства. Когда же графин «явился на сцену», и я собрав все части воедино поведал всю цепь, произошедших событий, то от изнеможения провалился в беспамятство прямо в Скотленд-Ярде. Очнулся я спустя несколько дней в своей комнате и первым, что я увидел, был посапывающий доктор Уотсон, облокотившийся на мою постель. Глаза его были закрыты, несколько прядей волос упали на лоб, одежда помята, под глазами его были огромные мешки, и в этот момент я осознал, что он всё это время не отходил от моей постели и впервые залюбовался им. Миссис Хадсон подтвердила мои выводы, добавив, что кровать доктора так и оставалась не тронутой. Мои привычки никуда не исчезли, я всё так же играл на скрипке и ставил химические опыты, но теперь частенько по ночам я заходил в комнату моего друга и просто смотрел на его лицо, в голове не было ни единой мысли, и в какой-то момент я понял почему.

Я был влюблён.

Может он и испытывал на тот момент какие-то чувства ко мне, но английские законы позволяли ему рассматривать меня лишь как хорошего друга. А затем в нашу гостиную впорхнула Мэри Морстен, и спустя два года совместного проживания Уотсон покинул меня ради спокойной семейной жизни. Любовь очень противоречивое чувство, когда в очередной вылазке он прикрывал мою спину я чувствовал себя в безопасности, его появление в моей жизни заставило мою угасающую любовь к достижению истины вспыхнуть с новой силой. Но стоило появиться Мэри Морстен, как мой разум окутала пелена ревности, что чуть не привела к трагическим событиям. Я возненавидел её с того момента, как Уотсон начал оказывать ей знаки внимания. Я посчитал, что раз возможность разбогатеть её покинула, то ей стоит охмурить первого встречного, которым, к несчастью, оказался Уотсон, дабы стать ни в чём не нуждающейся женой джентльмена. В первый месяц после их свадьбы ревность настолько окутала мой разум, что в один из вечеров заставила меня спрятать револьвер в кармане и направиться к дому, где они теперь жил мой друг. Я навёл справки и знал, что Уотсон не покидает дом одной из его пациенток уже несколько дней, и был уверен, что Мэри, на тот момент уже Уотсон, будет в доме одна. Но он и в этот раз спас от меня от совершения ошибки, которая могла стоить мне своей карьеры детектива, свободы, а самое главное восхищения, которое так часто появлялось в его глазах, когда я распутывал очередное дело. Уотсон в тот вечер всё же вернулся домой, и когда я смог разглядеть его силуэт в гостиной, то увидел, как он с его женой танцуют. Его глаза блестели и были полны любви и желания проводить с этой женщиной, как можно больше времени, когда он смотрел на неё. Эта картина настолько заворожила меня, что я не мог оторвать глаз, и дала мне возможность осознать, что я только, что собирался сделать, и что я собираюсь делать дальше. Я внезапно понял, что хочу, чтобы его глаза также ярко сияли каждый день, и я сделаю для этого всё, что угодно. Я не был настолько всемогущ, чтобы заставить всех людей в этом мире отказаться от действий, которые обязательно выстелют перед ними дорожку в ад. Поэтому я взялся за человека, который, в свою очередь, взял под своё крыло не малую часть преступного мира Лондона, — Мориарти. После того вечера я старался не тревожить доктора, ведь глубоко в душе понимал, что не смогу так долго быть для него лишь хорошим другом, но он всё равно навещал меня несколько раз в месяц. В те годы мне казалось, что сама судьба хочет того, чтобы он узнал о моих чувствах к нему, тем самым оттолкнув от меня единственного человека, который называл меня своим другом. К Уотсону являлись пациенты, имеющие для меня «подходящие загадки», он являлся на Бейкер-стрит, когда очередной клиент рассказывал о «необычайных событиях» произошедших с ним, а однажды явился в притон, где я собирал информацию. Но вместо того, чтобы тихо помалкивать в притоне, я поддался чувствам и явил ему свою лицо, пригласив принять участие в расследовании, усаживал его обратно в кресло, когда приходили клиенты, а также радовался, как ребёнок, когда он являлся не один. И как я не мог отказаться от ночных созерцаний его лица, так я и не смог оттолкнуть его, когда нужно было это сделать. Но в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году, я посчитал, что наконец-то буду освобождён от своих оков, и решил, что имею право на исполнения своего последнего желания, я желал провести время перед своей смертью с ним и попросил его сопровождать меня в моём «последнем» путешествии. Сколько же боли я ему причинил… Я не оказался на дне водопада вместе с профессором Мориарти, поэтому продолжил уничтожать осиное гнездо, созданное им. Я нёс образ доктора Уотсона в своём сердце, но решил окончательно вычеркнуть его из своей жизни. Лишь спустя несколько месяцев я соизволил навести о нём справки и узнать, что моему другу понадобился месяц, чтобы привести своё душевное состояние в норму, и теперь он вместе со своей женой ожидает прибавления в семействе. Около года я обыскивал каждый уголок Европы, ища следы пособников Мориарти, которые сумели покинуть Англию до того, как их настигла рука правосудия, и тех до кого дотянуться она не могла, некоторые из них, благодаря моему содействию, попадали в руки местных блюстителей порядка, были и те, кого я отпускал, а были и те, кого я не мог найти. В конечном итоге в моём списке врагов остался лишь один человек — полковник Моран. Как только его попытка убить меня не увенчалась успехом, он бежал в Азию и пришло время последовать за ним. Китай, Индия, Персия стоило мне ступить на эти земли, как Моран исчезал из поля зрения, он был настоящим охотником и ускользал, как-только понимал, что может превратиться в жертву. Но моё постоянное отставание на шаг в конце концов дало свои плоды, игральных клубов, в которых его не знали, как мошенника, становилось всё меньше и меньше, и даже столь дешёвое проживание в колониях стало ему не по карману, и ему пришлось вернуться в Европу. И я почти смог настигнуть его во Франции, но когда явился в комнаты, которые он снимал, то нашёл лишь часть вещей, брошенные им в спешке. В этих вещах он неосознанно мог оставить мне подсказку, указывающую либо на его местоположения, либо на причину его отъезда, поэтому я незамедлительно занял эти комнаты, убедив хозяина, не без помощи пары купюр, оказавшихся в его кармане, что я давний друг Морана и пока он в отъезде буду присматривать за его вещами. В вещах, как мне на тот момент казалось, не было ничего стоящего, от своих информаторов я узнал, что Моран пересёк Ла-Манш и вернулся на родину. Но что он там забыл? Зачем ему возвращаться туда, где его до сих пор не прочь сцапать парочка кредиторов? Дав указания моим информаторам узнать дальнейший маршрут полковника, а ещё лучше его конечный пункт назначения, я вернулся в комнаты. Делать мне было нечего заняться, как в былые годы, игрой на скрипке и химическими экспериментами заняться я не мог, любая лишняя вещь в моём багаже могла вызвать подозрения, поэтому в нём всегда была лишь одежда и иногда роман, поэма или сборник рассказов. Одну из таких книг на один вечер с названием «Этюд в багровых тонах» я обнаружил лежащей на столе Морана, но не придал ей никакого внимания. На её обложке красовался автор доселе мне неизвестный, и хоть мне часто приписывают феноменальную память к деталям, фразу, брошенную вскользь несколько лет назад, я, увы, вспомнить не смог, что уж говорить об обстоятельствах, при которых я её бросил. И в тот роковой вечер скука заставила меня углубиться в сюжет данного произведения, и, внезапно, я оказался её главным героем, а рассказчиком истории был Уотсон. Картина наконец-то стала ясна и повергла меня в ужас, взять моего друга в Швейцарию было ужасной ошибкой, собственноручно я указал Морану на человека, который был лучшей приманкой для меня, а теперь прочтя книгу он узнал личность этого человека, и оставалось лишь найти нужного Уотсона в муравейнике под названием Лондон. Это открытие заставило меня подкорректировать свои указания и написать брату, что я возвращаюсь в Лондон в ближайшие несколько дней. Перед отъездом из Франции я узнал, что какой-то Моран стал завсегдатаем клуба «Бэгетель», и нередко уходил от туда с выигрышем в пару сотен фунтов, но дальнейшие факты меня совсем не обрадовали. Я попросил узнать о том, что происходило в жизни Уотсона, после того, как я последний раз справлялся о его делах. Мне было любопытно узнать, почему же человек имеющий жену, ребёнка, а может уже и не одного, у которого маловероятно, что есть время писать о погибшем несколько лет назад друге, решил увековечить его в мемуарах? Как оказалось бледность лица Мэри на самом деле была симптомом болезни, погубившей не только её, но и её ребёнка. Беременность стала испытанием для её тела, с которым, увы, она не справилась. Она родила мёртвого ребёнка весной тысяча восемьсот восемьдесят шестого года, а затем скончалась ближе к июлю. С того момента, как состояние миссис Уотсон стало говорить о приближающейся смерти, мой друг перестал появляться в своём клубе, а его практика к моменту моего возвращения была в печальном состоянии. Наконец-то я вернулся на Бейкер-стрит, где меня встретила милая, проницательная старушка — миссис Хадсон, которая была практически уверена в том, что я жив. Об этом было легко догадаться, благодаря моему брату, который не захотел перевозить мои вещи к себе, поэтому продолжал оплачивать квартиру для «погибшего» человека. Хотя эту услугу я оплатил сполна, побыв несколько раз шпионом. Вернувшись на родину, первым делом я должен был убедиться в том, что моему другу ничего не угрожает. Каждый день начинался с того, что я в своей обычной одежде покидал Бейкер-стрит, затем примерял на себя различные образы в своих тайных квартирах на окраинах города, купленных за счёт продажи кольца короля Богемии, затем следил за передвижениями Морана по городу, в тот момент я был уверен, что он не знает, которого доктора Уотсона нужно искать, и будет пользоваться услугами тех людей, что когда-то предоставляли информацию его ныне погибшему начальнику, но в основном он посещал лишь клубы, где любят провести вечер за картами, пару ресторанчиков и иногда прогуливался вдоль Темзы. Моё поянное мелькание возле Бейкер-стрит и клуба «Бэгетель» привлекло внимание Морана ко мне, и одним утром под окном своей квартиры я заметил силуэт, усердно скрывающий своё лицо, несомненно это был кто-то из людей нанятых Мораном, что жутко меня обрадовало, наконец-то моей столь спешно сделанной восковой копии найдётся применение. Я часто видел Морана в компании Адера, когда они выходили из клуба, обсуждая очередной выигрыш, и его убийство стало громом среди ясного неба, Адер явно узнал, что Моран просто не умеет играть по-честному и пообещал сделать этот факт достоянием общественности. В какой-то степени Моран сам загнал себя в ловушку, попытавшись убить двух зайцев одновременно, на одной чаще весов были деньги и привычный образ жизни, а на другой стороне я, который так и ждёт, когда же он промахнётся. После убийства Адэра, времени у него было в обрез, он явно понимал, что полицейские воспользуются моими услугами или я вызовусь помочь им найти убийцу, тем более, что я специально явил правду о своей смерти нескольким инспекторам, а также поучаствовал в раскрытии пары преступлений. Поэтому, как только я прочёл в газете об убийстве, немедленно облачился в свой «маскарадный» костюм и выскочил. Конечно же я не забывал о безопасности своего друга. Из той информации, что я получил, то понял, что состояние моего друга было похоже на то, в котором он находился, когда мы встретились: худой, бледный, с впалыми глазами и тёмными кругами под ними. В те дни я много думал о том, стоит ли мне признаться моему другу в том, что моя смерть была фальшивой. Вернёт ли ему возможность вновь быть моим другом и компаньоном, ту живость в его глазах? Или мне стоит пустить всё на самотёк, и надеяться, что в его жизни вновь возникнет череда внезапных встреч и знакомств, что сделает его счастливым? В конечном итоге я решил оставить всё как есть, доктор Уотсон не нуждался в Шерлоке Холмсе, как Шерлок Холмс нуждался в нём. Он нуждался в других людях, которые помогли бы ему исцелить его израненное сердце, и я был уверен, что такой человек когда-нибудь появится. А я нуждался в нём и помня, как желание чаще видеть его пожирало меня, лишь попросил у брата пару человек, которые бы присматривали за ним. Едва избежав тумака от констебля, и то только потому что инспектором ведущим дело оказался Лестрейд, мне удалось пробраться в дом Адера. Почерк Морана узнавался без особого труда, потребовав у инспектора пару констеблей, я пообещал передать преступника в руки правосудия к утру. Оказавшись на улице, мне предстояло протолкнуться через толпу зевак, стоило мне, выбравшись, вдохнуть прохладный лондонский воздух, как кто-то толкнул меня, соответствуя образу книголюба, я пробурчал парочку оскорбительных слов и, повернув голову в сторону моего обидчика, дабы бросить ему в лицо очередное оскорбление, застыл от изумления. Моим обидчиком оказался Уотсон, он поднял и протянул мне пару выпавших книг, из-за чего нашим глазам было суждено встретиться. Этот тяжёлый взгляд я видел не раз смотря на своё отражение в зеркале до того как встретил моего друга. Наша внезапная встреча развеяла все мои сомнения и заставила меня действовать, я готов был в ту же секунду явить свою личность, но голову отрезвил образ полковника Морана, который явно желал мне смерти именно сегодня, а для этого я должен был быть дома в своём кресле, иначе он проделает мне дыру в следующий раз, когда я буду не готов. Поэтому мне нужно было посадить в кресло моего двойника, а для этого я должен был дать соответствующие распоряжения миссис Хадсон. Я быстро черкнул ей пару строчек и, вручив пару шиллингов, отправил первого попавшегося мальчишку на Бейкер-стрит. — Почему он оказался здесь? — спрашивал я себя, направляясь в след за доктором. — Потому что он хотел быть подобен тебе, — отвечал же мне мой внутренний голос, навевая воспоминания о том, как обернувшись я увидел, как доктор пристально рассматривает дом. Мысли мучили меня на протяжении всего пути, один внутренний голос требовал идти вперед, другой не делать глупостей, а третий остановиться и вновь взвесить все за и против. Наконец я застал себя за тем, что стою у порога дома Уотсона не зная, что сказать, как оправдаться за годы отсутствия в его жизни, пока она стремилась к самому дну. Но я знал, что чем дольше я буду тянуть с этим признанием, то в какой-то момент окажется слишком поздно. Войдя, чтобы скрыть своё волнение, я начал нести какую-то околесицу о книгах, и стоило моему другу отвести свой взгляд, как я выпрямился и, сняв свои лохмотья, попытался улыбнуться. Моё стремительное возвращение из мёртвых стало настоящим испытанием для пошатнувшегося здоровья моего друга, но в остальном всё прошло более или менее удачно, единственным, что вывело меня из колеи, была его крепко сжатая ладонь на моём локте, после того как он пришёл в себ, словно он до конца был не уверен в том, что я не галлюцинация. К вечеру я даже обрадовался тому, что явил правду о себе доктору, мы общались, как в старые добрые времена и мне показалось, что он стал походить на себя прежнего. Хоть те люди, что должны были сегодня следить за ним и за его домом, в случае если Моран разгадает мой план, просто попусту тратили своё время, я был рад, что могу лично проследить за безопасностью моего друга. Даже в таком простом задании можно было оплошаться. Простота приводит к самоуверенности, а она в свою очередь к трагедии. В этот момент мы с Уотсоном шли по тёмному коридору, где я был для него проводником, а эти ужасные мысли заставили меня сжать его ладонь как можно крепче. Оказавшись в комнате, первым делом, я обратил внимание Уотсона на своего двойника, а он в свою очередь вновь дотронулся до меня, хоть я и сделал лёгкий смешок, но мне было грустно от того, что он до сих пор не уверен в трезвости своего разума. Я нервничал, часы уже пробили за полночь, к этому моменту молодой Адэр уже был мёртв. В тот момент я уже пожалел о том, что попросил пару констеблей у Лестрейда, казалось, что эти молодчики спугнули мою «добычу», от этих мыслей меня избавил скрип лестничных половиц. Я схватил своего друга и прикрыл его рот своей рукой, слава богу он не издал не единого звука, через несколько секунд дверь распахнулась и Моран тихо переступил порог, окинув взглядом комнату. Я убрал свою руку с лица Уотсона, но всё ещё продолжал крепко держать его руку. Мой друг человек действия, а рядом с таким человеком как Моран могло привести к печальным последствиям. Хищники наиболее беззащитны в тот момент, когда уверены, что добыча уже в их лапах. Стоило прозвучать выстрелу, как я набросился на него и услышал, как по ступеням уже поднимался «табун» из Скотленд-Ярда. Теперь же сидя в кресле моего друга, я вспоминал его лицо в тот момент, когда я обличал полковника Морана, оно было полно восхищения так же, как и прежде, и теперь мне предстояло придумать, как заставить блеск в его глазах сиять, как можно чаще.