человек человеку волк

            не надо так много шутить, не надо так много смеяться.

любовь не умеет шутить, любовь не умеет смеяться.

      Полина пустым взглядом смотрела на белоснежное крыло бумажной птицы и пыталась собрать мысли в некое подобие логической цепочки. Но комок медной стружки совершенно не желал распутываться, превращаясь в тонкую прямую линию. Девушка не спала всю ночь — изводила себя, мучила. Грызла-грызла-грызла. До кровавых следов впивалась в кожу и не отпускала, пока, наконец, не раздалась назойливая трель будильника. Морозова заметила это отнюдь не сразу.       Далеко-далеко не сразу.       Все вокруг как-то резко потускнело, покрылось рябью и перестало иметь привычный облик. Окутанная серостью февральских дней, Морозова была готова пустить себе пулю в висок прямо сейчас. Ей было страшно — и страх подкрадывался тенью сквозь густую рощу леса, оставлял черные полосы на снегу, рисовал красками по запотевшему окну. Он уже давно поселился где-то в груди, расправил свои крылья и осел апрельским дождем. Неприятная морось сползала по коже, прохладой царапала тело. Боязно.       Невероятно страшно.       Опустошение, пожалуй, единственное, с чем Полина никогда не сталкивалась до этого момента. Она была уверена — еще секунда и сгорит. Сожжет себя изнутри этим неприятным колющим чувством. Будто бы репейника наглоталась.       За окном неприветливая пасмурная погода ознаменовала еще один серый день.       Девушка в очередной раз взглянула на журавлика и вздохнула — жаль, что он улететь не может.       Вспорхнуть, вырваться из этой клетки из четырех стен и обрести свободу. Прочувствовать под крыльями ветер, ощутить вкус неба и облаков. Раствориться в лазурной глади. Морозова усмехнулась — какие глупости.       Нельзя же вот так просто от всего сбежать.       Идти в школу не было никакого желания — слишком много проблем, решения к которым Полина не могла найти. И это разбивало еще сильнее. Она действительно хотела помочь. Только вот как? Девушка со своими проблемами-то справиться не могла, а тут такое. Попытка остановить цунами, имея при себе лишь зонтик. Мысли о слезах Кати заставили Морозову подскочить на месте.       Об камни насмерть разобьется, но поможет.       Девушка чувствовала себя виноватой. В какой-то степени это действительно было правдой. Пазл начал медленно складываться. И Лебедева — про которую ей позже рассказал Антон — кого-то ей напоминала.       Ответ маячил фонариком перед глазами.       История действительно казалась до безумия страшной. О пропаже девочки заявили на следующий день, когда Саша не вернулась домой после школы. Нигде не могли найти — и тут такое. Полина почувствовала, как тошнота начала медленно подступать к горлу. Кислота царапала язык, неприятно отдавая в нос. Собравшись с силами, Морозова сделала несколько вдохов и направилась вниз.       В любом случае, день уже был испорчен.       Отсутствие сна давало о себе знать — девушка только со второй попытки вспомнила, зачем пришла в ванну. И что ей, вообще-то, нужно собираться. А не просто шляться по пустому дому — родители, работающие по непонятному бешеному графику, практически не появлялись. Морозова прекрасно понимала, что ничего сделать они с этим не могли. Вот только сейчас ей стало как-то тоскливо — не с кем даже поговорить было. Излить душу.       А разговаривать с отражением в зеркале Полина посчитала первым звоночком для отправления в психбольницу.       Все проходило в спонтанной перемотке. Морозова видела лишь плывущие картинки, особо не запоминала свои действия и даже не понимала, каким образом ей удавалось вообще хоть что-то делать.       Какой-то чертов день сурка.       Все по кругу. Все одинаково.       Все одиноко.       Морозова собралась за рекордное количество времени — даже не опоздала. Это многого стоило, на самом деле. Возможно причиной стало то, что девушка делала все на автопилоте — рутина. Заученные до спазмов действия.       Она подняла голову, пытаясь осознать, где находится. Класс непривычно пустовал. Смирновой не было (Полина заметила это сразу же) и все вокруг казались просто модельками, второстепенными героями. Пустышками. Бездушными куклами. Все смешки и разговоры для Полины смазывались, словно масляная краска по холсту. Кистью провел — клякса. Одиночество жгло легкие.       И это чувство Морозова даже охарактеризовать никак не могла — ей просто было больно. Невыносимо жарко и холодно одновременно. Ужасно страшно и спокойно. Она даже думать не хотела о том, что испытывала Смирнова на протяжении нескольких дней. Потому что то, во что превратилась Катя, доводило до слез. До истерики. Она медленно растворялась, инеем оставалась на окне — красивыми узорами, четкими холодными линиями.       Морозова боялась, что девушка просто исчезнет. Без каких-либо объяснений. Убежит, спрячется и будет давиться собственными разочарованием и ядовитой любовью. А у них по другому не получилось бы — они просто баг в системе.       Сбой в матрице.       Ошибка.       Сердце в груди Полины разрывалось на части. — Что в проходе застряла? Швейцаром устроилась? — Непривычно радостный голос Ромы раздражал. Он легонько стукнул Полину по макушке, заставляя девушку обратить на себя внимание.       Морозова как-то заторможенно повернула голову, фокусируя взгляд на парне. Картинка, наконец, стала четкой. — Удивлена, что ты знаешь такое слово, — Устало проговорила Морозова, закатив глаза. Ее совсем не радовал тот факт, что Пятифан выглядел таким довольным. Сама же Полина разваливалась на части.       Обещала быть рядом, а сама, наверное, бесполезнее фонарика днем. — Какое? — Парень нахмурился. — Проход, — Девушка цыкнула, чуть наклонив голову. По крайней мере, сейчас она могла ощутить реальность, которую потеряла вчера вечером. Карусель кружилась без остановки. Сойти нельзя.       Рома посмотрел на нее, чуть вздернув бровь, потом раздраженно вздохнул, закатив глаза, и прошел вглубь класса. До уроков оставалось минут десять, и девушку действительно удивило, что Пятифан не опоздал — как он обычно делал почти всегда. Может, ему тоже прилетело от родителей за поход к директору.       Полина была абсолютно не подготовлена к сегодняшнему дню — она даже не представляла, какие сегодня уроки. Такое с ней было, пожалуй, впервые. У нее в этом месяце все стало происходить впервые.       Вернувшись в реальность, девушка повела плечами вперед, будто бы падая, и негромко окликнула Пятифана: — Ром, — Полина догнала парня, сделав всего один шаг в его сторону. — Не знаешь, когда Катя придет? Ты с ней разговаривал вчера? — Девушка запнулась. — После похода к директору.       Морозова нутром чувствовала что-то неладное. — В смысле? — Парень резко развернулся, непонимающе взглянув на Морозову. Глаза его пугливо забегали по классу. — Она еще не пришла?       Полина пожала плечами. — Видимо, — Девушка закусила губу. Она нервничала. Очень сильно. — Ее вчера мать из школы забирала, я подумала, что… — Увидев испуганное лицо Пятифана, Морозова резко оборвалась на середине мысли. — Пиздец, — Рома провел ладонью по волосам, пытаясь сообразить, что ему делать. Как поступить. В голове был лишь сборник отборных ругательств.       Пятифан резко развернулся на сто восемьдесят градусов, взглядом нашел Антона и громко подозвал его. На его крик одноклассники как-то недоверчиво зашептали, но тут же вернулись к своим делам, столкнувшись с взглядом Ромы. Абсолютная рутина — ничего необычного. И Полина знала, что сгниет под этим снегом, если ничего не поменяется. Петров нехотя поднялся со своего места, совершенно не понимая, что происходит. Голос у Ромы как-то странно вибрировал — не то от волнения, не то от …страха. — Собирай манатки, сегодня прогуливаем, — Подытожил Рома, когда подошел Петров. Морозова непонимающе взглянула на парня, будто бы пытаясь понять шутит он или нет. Видимо, очередное замечание его совсем не волновало. — Ты чего, — Испуганно проговорил Антон, чуть наклонившись вперед. — В смысле прогуливаем? Сегодня контрольная, я не могу, — Быстро затараторил Петров, взглядом бегая по совершенно невозмутимому Пятифану и испуганной Морозовой. — Руки в ноги, — Рома завис на несколько секунд. — Ноги в руки и пошел. Дело не требует отлагательств. — Меня все больше и больше поражает твой словарный запас, — Полина издала нервный смешок.       Авантюра, на которую ее и Антона подписал Рома, походила на какой-то безумный и пугающий план. Морозова не знала как реагировать — плюнуть на все и сидеть, заучивая очередную порцию непонятных терминов? Или бросить все и сбежать? Сбежать ей хотелось до безумия. Даже уговаривать, на самом деле, не надо — руку протянуть, она вцепится и отпускать не будет. Прижмется, содрогнется и растворится в тепле чужого тела. Девушка закусила губу.       Она не знала, как на это отреагирует Смирнова — может, это разозлит Катю настолько сильно, что получит не только Пятифан с Морозовой, но и бедный Антон, который был совершенно ни при чем. Изначально Полина хотела дать девушке немного пространства, свободы и времени. Только вот в случае Смирновой такое обычно не срабатывало.       Сейчас Полина чувствовала себя балансирующей на тонкой канатной веревке.       Слишком долго обдумывать слова Пятифана не получилось. Очередной вскрик Антона заставил девушку вздрогнуть. — Рома, так же нельзя! — Не унимался Петров, все еще не до конца понимающий причину такого поведения. Полина знала — они сдружились. И сдружились достаточно хорошо. Пятифан бы не стал уговаривать любого другого одноклассника на подобное, если бы полностью ему не доверял. Секунды растворялись. — Я-я не могу. — Тош, ну пожалуйста, — Морозова вцепилась в локоть парня, наклонившись вперед. Ее голос сладко обволакивал все вокруг. — Это очень важно!       Пятифан сглотнул, удивленно посмотрев на девушку. Он вздрогнул от неприятного ощущения чего-то болезненно знакомого и как-то странно сузил глаза — будто бы не доверял такому поведению Полины.       А у той все в груди разрывалось на части — она и так еле держалась, цеплялась за каждую паутинку ускользающего разума. Так еще и это. Смирнову бросать она не собиралась. Никогда бы так не поступила. Однако слабость — именно, слабость — которая никак не отпускала Морозову, мешала ей здраво соображать. Паника может сыграть очень злую шутку. Нервничать в таких ситуациях нельзя.       Попросту запрещено.       Уже через несколько минут компания «прогульщиков» неслась вниз по лестнице, совершенно наплевав на все школьные правила.       Смирнова пыталась скрыться от внешнего мира, спрятавшись между тумбочкой и изголовьем кровати. Ее размеренное дыхание оседало вместе с пылью на полу — повсюду были разбросаны вещи, обрывки бумаги и учебники. Ей просто невероятно повезло, что мать не зашла в комнату перед отъездом — женщина уехала на неделю в город. Что-то срочное, неотложное. Дела всегда были у нее на первом месте. Катя прижала колени к груди, обвив их тонкими руками. Сил подняться у нее не было.       Она рылась в воспоминаниях, словно в грязи, пыталась справиться с ледяным потоком ветра, сносящим с ног, и думала о том, что не проснуться одним солнечным днем было бы просто прекрасно.       Замечательно даже.       Ее исчезновение, пожалуй, никто бы и не заметил. Не стал подвергать огласке. Возможно, многим от ее пропажи даже легче стало бы — кто будет переживать из-за лживой, мерзкой, грубой девчонки, которая на дух не переносит окружающих? Но ее ненависть к людям была оправдана. Зачем быть доброй с теми, кто при любом удобном случае вонзит нож в спину? Уж лучше на расстоянии держать.       Расстояние в сотни миль.       Катя усмехнулась. Даже с этой задачей не справилась.       Подпускала слишком близко, доверяла — верила до распускающихся цветов в груди — и чувствовала. Чувствовала кончиками ресниц, каждым миллиметром тела. Рассыпалась, растворялась, погибала крошечными снежинками на раскаленном металле. Смирнова хотела в этом моменте остаться — когда ей еще не так больно, как ожидалось. Но невероятно спокойно и окрыленно.       Девушка всегда готовилась к худшему — и худшее, как и предполагалось, случалось. Наваливалось на нее тайфуном, бураном, потопом и всеми возможными катаклизмами. Было невозможно дышать — тревожность прорастала лианами, обвивала кости, изнутри гнила. Мешала спокойно жить — привязанность губит даже сильных духом.       И любовью Катя назвать это чувство не могла — это нечто иное. Сравнимое с жгучим закатом, с только что распустившимися букетами роз. Это что-то запредельное, неописуемое, болезненно отдающее где-то под ложечкой. Рассыпающееся в ладонях, заполняющее грудь лилиями, пионами, ромашками. Всевозможными цветами. Это настолько приятно, что хочется замереть. Остановить время и вечность находиться в одном единственном моменте.       Уголок губ Смирновой дрогнул.       Какая жалость.       Раздался глухой удар о стекло. Смирнова дернулась, нехотя поворачивая голову. Тень от прилипшего к окну снега сияла темным пятном. Девушка нахмурилась — подниматься она не собиралась. Ей было комфортно. Она бы вообще больше отсюда не вылазила. Никогда. Да-да.       Осталась бы на полу, срослась с паркетом, покрылась бы толстым слоем пыли — от которого в носу так неприятно зудит — и, наверное, умерла от тоски. Одиночество не пугало — а вот скука могла свести Смирнову с ума. Катя в очередной раз потеряла ощущение реальности, пустым взглядом сверля стену напротив. Голубые разводы оставались незавершенными васильками.       Через несколько секунд в окно полетел еще один снежок. А затем послышался голос: — Смирнова! — Рома рявкнул это так громко, что Катя подпрыгнула на месте. Это все раздражало. Вот зачем он пришел? Спасатель чертов. — Только не говори, что ты там сдохла. В жизни не поверю! — Пятифан не унимался. И это уже начинало не на шутку бесить.       Смирнова плотно сжала челюсть и прикрыла глаза. Даже в таком состоянии — когда, казалось бы, хуже уже некуда — Роме удавалось довести ее. В окно полетел очередной кусок снега.       Катя не хотела, чтобы он ее видел. Она в принципе не хотела, чтобы ее хоть кто-то видел. Ненависть сжигала изнутри — и ведь Смирнова прекрасно понимала, кого на самом деле ненавидит.       Она этого человека каждый день в зеркале видела.       Видела и хотела разбить. Уничтожить. Не то, что в осколки превратить — а в чертов песок. Мелкую крошку, алмазную пыль. В голове шум старого телевизора — назойливая трель, мерзкий скрежет. Девушка закрыла уши руками, пытаясь на миг почувствовать себя в безопасности.       Это на самом деле тяжело — ожидать подвоха на каждом шагу.       По зеркалу прошлась трещина, разбивающая его пополам. — Смирнова! — Катя резко подскочила, спотыкаясь и ударяясь обо всем на своем пути. Препятствия в виде мебели и кучи книг-учебников больно разбивались о тонкие лодыжки.       Девушка рывком распахнула окно — ее переполняла обида. Не надо было приходить, не надо было ее трогать! Она сама справится. Сама все решит, сама сделает.       Сама. Сама-сама-сама.       Девушка, только сделав глубокий вдох, сразу же почувствовала жжение — снег больно царапал щеки, губы, попадал в глаза. Смирнова замерла, пытаясь понять, что только что произошло. Она аккуратно — трясущимися от раздражения руками — попыталась убрать снег из глазниц. Мелкие капли растаявших снежинок остались у нее на ресницах.       Этот придурок запустил снежок прямо ей в лицо.       Облизнув губы, девушка попыталась сфокусировать взгляд на Пятифане, чьей конечной точкой сегодня, по всей видимости, окажется местное кладбище. — Ублюдок конченный! — Смирнова не на шутку рассердилась (поведение Пятифана было ужасно раздражающим, причем постоянно.) Сейчас он бесцеремонно заявился к ней домой, швырнул в нее кусок замерзшей воды и полностью стер границы личного пространства девушки. А дальше что? Он к ней в комнату будет заходить как к себе? — Пошел ты нахуй! — Катя никак не могла успокоиться. Перед глазами все еще немного плыло (руки замерзли и так просто убрать капли с ресниц у нее совсем не получалось.) — Чтоб тебя камазом уебало.       Рома стоял в полном шоке — во-первых, он не ожидал, что девушка так резко откроет окно. Во-вторых, она действительно очень сильно изменилась — нет, конечно, ругалась на него она точно так же. Вот только выглядела слишком болезненно. Со снегом сливалась словно. Казалась белой, почти прозрачной. Шелковой. И темные круги под глазами говорили о том, что девушка провела не одну ночь без сна. Его это пугало.       Потому что он никогда не сталкивался с подобным.       И если раньше Рома мечтал увидеть разбитую и слабую Смирнову, молящую о помощи, то сейчас он был готов убить каждого, кто был причастен к такому состоянию девушки.       А Катя его сейчас хотела собственными руками задушить — по стенке размазать. Разница в росте уже не казалась такой большой. — На кой хер ты приперся? — И только сейчас, кажется, Смирнова заметила неловко переступающую с ноги на ногу Морозову, которая боялась оторвать взгляд от Кати. Будто бы девушка исчезнет, если Полина хотябы на миг закроет глаза. Растворится, исчезнет, упорхнет махаоном в ледяную вьюгу. Смирнова сглотнула, не веря в реальность происходящего. Она тут же закусила губу, отводя взгляд куда-то в сторону.       Полина смотрела пристально, внимательно — будто видела Катю впервые в жизни и пыталась запомнить каждую деталь, каждый искусный штрих, составляющий ее портрет. Смирнова чувствовала себя под прицелом — и совершенно не представляла, что же ей делать.       Закрыть окно и залезть под кровать? Сделать вид, что ничего не произошло и ей просто привиделось? Исчезнуть? — В гости не пустишь? — Рома усмехнулся, сунув руки в карманы куртки. На улице было достаточно тепло, но парень касался мокрого снега голыми ладонями, поэтому чувствовал легкое покалывание кожи. — У меня пропуск есть, — Он кивнул в сторону Морозовой.       Кажется, Полина только сейчас поняла, что неприлично долго смотрела на Катю. Она скучала — безумно-безумно скучала. Ей даже стало казаться, что без Смирновой она не в состоянии дышать. Это зависимость, нездоровая любовь. И Морозова не может выбраться.       Да и не хочет. — Вы что, с уроков сбежали? — Смирнова нахмурилась, прекрасно понимая, к чему это все может привести. — Ты как на это Морозову уговорил? — Я и Антона с Бяшей притащил, — Пятифан самодовольно усмехнулся. Бяшу они встретили по пути из школы. Парень не хотел брать грех на душу и пропускать такое знаменательное событие, поэтому увязался с ними (определенно зная, что Смирнова будет вне себя от ярости. Так и получилось.) — Тоха! — Он крикнул куда-то в сторону. — Я же сказал, что она ответит.       Машина Пятифана старшего — отца Ромы — была припаркована поодаль. За ней Смирновой удалось рассмотреть светлую макушку Петрова и темно синюю шапку Бяши. Сейчас Катя действительно хотела пристрелить себя. Нет, сначала девушка пристрелила бы Пятифана, а потом уже себя. Она закатила глаза, покачав головой из стороны в сторону. Мысленно спросив «у неба» за что ей все это, она опустила взгляд на Морозову. За все время девушка не проронила ни слова. Смотрела на Смирнову и глупо улыбалась — как ненормальная. Точно, с ума сошла. Иного ответа найти было, увы, невозможно. — Так ты нас пустишь? — Крикнул Рома. Полина, стоящая рядом с ним, вздрогнула.       Смирнова хотела ответить «нет». — Только обувь у порога от снега отряхните, — Девушка захлопнула окно. Смирнова медленно сползла вниз по стенке, прикрыв рот ладонью. Из груди так и норовил вырваться крик радости.       Она правда пришла.       Гостей Смирнова встречать не умела. Обычно за нее это делала мать — задача Кати заключалась лишь в покладистом и приветливом поведении. С этим она справлялась на ура — ей не составляло никакого труда улыбаться и врать гостям. Иногда она действительно забывала, кем является на самом деле.       В зеркале девушка уже давно себя не узнавала.       На кухне Смирновой вся компания помещалась без особого труда — места было много, всем хватало. Катя даже удосужилась налить всем чай, чтобы хоть как-то отблагодарить за такой смелый шаг. Это же надо было вообще додуматься? Неужели Катя в их глазах действительно выглядела настолько слабой. С одной стороны — девушку это невероятно сильно бесило. А с другой…она чувствовала себя нужной.       Даже несмотря на то, что Антон до сих пор боялся поднять на нее взгляд, с неподдельным усилием рассматривая чаинки в фарфоровой чашке, он пришел — нашел смелость. Рома же чувствовал себя как дома — совершенно ничего не стеснялся. Была бы возможность, он бы прямо в обуви зашел. Уверенности ему, естественно, придавала Морозова.       Ему было интересно узнать, что же она прячет? — Вы так и не ответили, — Смирнова сузила глаза, недоверчиво посмотрев на Рому, чуть наклонив голову. — Зачем пришли? — Парень лишь пожал плечами, делая очередной глоток. Чай приятно согревал. — Мне было лень сидеть на уроках, — Лениво ответил Пятифан, отмахнувшись. Стоит ли говорить о том, что его ложь Катя была способна раскусить за считанные секунды? — Так еще ты не пришла. Некого было задирать, — Катя закатила глаза.       Такими темпами она очень скоро увидит содержимое своего черепа. — А мне ты говорил совсем другое, на, — Бяша рассмеялся, уворачиваясь от удара Ромы, и попытался спрятаться за Петровым. — Спокойно. Я пошутил!       Катя усмехнулась.       Разговоры одноклассников — или, все-таки, друзей? — заполнили помещение теплом, заставляя Смирнову почувствовать себя в безопасности. Она сидела неподвижно, закинув ногу на ногу и подперев голову согнутой в локте рукой, изредка переводила взгляд на Морозову. Полина выглядела подавленной и расстроенной — у Кати от такого вида сжалось сердце. О собственных проблемах она забыла моментально. Даже тему поднимать не хотела.       Тревожность растеклась под ногами вязким дегтем.       Сердце болезненно заскулило.       Игнорировать она их просто не могла — они выползали из всех щелей, болезненно царапали руки, оставляли шрамы. Льдом покрывали кожу и кости. Катя резко откинулась на спинку стула — сердце бешено колотило по каркасу ребер. Паниковать было нельзя. — Антон, расскажи-ка лучше о той штуке, которую ты придумал, — Радостно выпалил Бяша, подпрыгивая на месте. Чашки, стоявшие на столе, издали тихий звон, так и норовя разбиться вдребезги.       Полина их не слушала. — О какой? — Рома недоумевающе посмотрел на Петрова, который пытался слиться со стеной, чтобы не чувствовать всю неловкость ситуации. Неловко, кажется, было только ему. — Секреты хранишь, значит, — С некой обидой в голосе протянул Пятифан. — А я думал, мы друзья.       Пока спор начал медленно закипать пенящейся лавой, Смирнова поднялась со своего места — скрип стула не был слышен из-за громких голосов Ромы и заиканий Антона — и, неловко коснувшись плеча Морозовой, направилась в сторону выхода. Полину будто бы насквозь пробил разряд молнии. Она оглянулась по сторонам, моргнув несколько раз, и только спустя пару секунд, когда раздался скрип входной двери, вскочила и направилась за Катей. Хорошо, что задумалась куртку захватить по пути.       Прохлада приятно обвила легкие.       Смирнова курила так, как курят сотни. Даже тысячи человек. Вот только они — эти тысячи человек — не заставляют сердце Морозовой разрываться на части, не бросают в жар, а потом в холод. Не заставляют чувствовать эту сладость белладонны на кончике языка.       Смирнова курила так, как курят сотни.       Морозова любила так, как не любит никто. — Ну ты-то хотя бы признаешься, зачем пришли? — Катя даже не повернулась, произнеся эти слова. Так и стояла, прислонившись плечом к стене, накинув куртку (которая держалась на ней только благодаря силе Божьей) и делала рваные затяжки. Дым поднимался тонкой паутинкой. — Или так и будешь молчать весь день?       Морозова потеряла всю свою уверенность по дороге сюда.       В голове прокручивала диалог — повторяла эти слова «я люблю тебя». Я люблю тебя. Люблю. Но язык так и не повернулся сказать их вслух. Страшно было. До безумия страшно. Полине хотелось, чтобы все было проще — как в сказке. Есть хорошие и плохие. Есть герои и злодеи.       Есть любовь, а есть ненависть.       В горле пересохло. — Спасать тебя приехали, — Это глупое «спасать» из уст Морозовой звучало так по-детски наивно, что Катя невольно усмехнулась, прикрыв глаза тыльной стороной ладони. Полина изучала изгибы ее спины. — Я что, принцесса в башне? — Смирнова пыталась сдержать смех. Это было нервное, контролировать себя она не могла. — Зачем меня спасать? Тем более такой оравой. — Извини, — Полина закусила губу, потупив взгляд.       Она чувствовала себя глупо. Ужасно глупо. Проблемы так не решаются — посиделки за чашкой чая не заставят их испариться магическим образом. Да и Катя совсем не похожа на человека, которому не хватает общения. Смирнова, по мнению Морозовой, вообще презирает подобные проявления заботы. Только вот…почему она не выгнала их сразу же, как только увидела на пороге?       Катя затушила сигарету и кинула бычок куда-то в сторону. — Спасибо, — Едва слышно прошептала Смирнова, поправляя сползающую куртку.       В груди у Полины будто бы взорвались фейерверки.       Они разделили это мгновение тишины, столкнувшись взглядами. И кажется Полина впервые увидела настолько искреннюю улыбку Кати. Девушка смотрела с благодарностью и трепетом — с таким нежным и волнительным, что бабочки в животе с ума сходили. Смирнова закусила губу, потупив взгляд.       Что?       Катя только что смутилась?       Бред. Самый настоящий бред. — Холодно, — Неловко проговорила Полина, жмурясь от прохладного ветра, заползающего под одежду. — Пошли, — Катя усмехнулась. — Неженка.       Тогда Полина подумала, что пойдет за ней хоть на край света.       Вернувшись в помещение, Морозова почувствовала, как на душе у нее становится спокойнее. И это спокойствие, кажется, чувствовала и Смирнова. Только взгляд у Кати был потускневший, печальный и уставший. Да и сама она выглядела так, будто бы в тревожном ожидании находилась. Выпытывать Морозова не стала бы — она вспомнила слова Ромы.       Если Смирнова захочет — она расскажет.       От любопытства кошка сдохла…или как там? — Смирнова! — Рома улыбался так, словно выиграл в лотерею. Он опасно качнулся на стуле, выглядывая из-за двери. — Мы решили у тебя остаться!       У Кати дернулся правый глаз. — Долго решали? — Сквозь плотно сжатую челюсть процедила девушка, медленно приближаясь к парням. — Целым коллективом?       Рома сглотнул, моментально вернув стул в прежнее положение. — Ну, просто, — Начал оправдываться он. — Твоя мама уехала в город. Я случайно узнал. А тебе одной, наверное, скучно будет.       С каждым сказанным Пятифаном словом, Катя все больше понимала, что общаться с этим человеком в здравом уме невозможно. Она скрестила руки на груди, ожидая очередной порции безумных оправданий. — Дальше что, юморист херов? — Холодно отрезала Смирнова. — Рома хотел сказать, — Аккуратно начал Антон, встревая в перепалку. — Что мы беспокоимся…       Пятифан сконфуженно посмотрел на Петрова. Его взгляд так и говорил: «Беспокоиться о ней? Ты в своем уме?»       Сейчас беспокоиться нужно было только о Роме.       Катя зависла на несколько секунд, переваривая полученную информацию. Беспокоились? Что это, черт возьми, значит вообще? — Давайте вы будете беспокоиться на расстоянии, — Отмахнулась Смирнова. — Я, конечно, очень благодарна и все такое. Но это перебор.       Бяша понимающе закивал. Он не хотел оставаться в доме Смирновых из-за огромного страха не только перед Катей, но и перед ее матерью. Даже в клетке со львом безопаснее. — Мое дело предложить, — Пятифан обиженно отвернулся, потянувшись к вазочке с печеньем. — Ты не предложил, а поставил перед фактом, — Поправил Антон.       Смирнова лишь обреченно вздохнула, прикрыв глаза. Когда Полина наклонилась к самому уху девушки, Катя почувствовала, как все ее тело в одну секунду стало невероятно горячим. Сердцебиение участилось. Удар. — А я могу остаться?