Что между вами?

      — Что между вами? Вопрос, лениво обронённый Сэмом, долетает в спину, настигает у самого порога и заставляет Баки остановиться. Он медлит несколько бесконечно долгих секунд, даёт себе время собраться и крошечный шанс привести хаотичные мысли в голове в порядок. Поворачивается, сталкиваясь взглядом с Уилсоном. Тот смотрит внимательно, пристально, словно пытается считать с лица Барнса ответ на свой вопрос. Бесполезно, знает же, что не сработает, зачем только старается? Если Баки чему и научился за сто лет жизни, так это держать морду кирпичом в любой ситуации при любых обстоятельствах. Он растерян, застигнут врасплох, обескуражен даже, но на лице по-прежнему каменная неприступная маска. Потому что иначе нельзя. Стоит ему на миг дать слабину, позволить истинным эмоциям просочиться наружу, как всё очевидное станет максимально прозрачным. А Баки не может этого допустить, ибо сам ещё до конца не разобрался в происходящем. Что между вами? Ключевое слово «вами». Не «тобой и тем ублюдком», не «тобой и бароном», не «тобой и грёбаным Земо, которого ты какого-то хрена вытащил из тюрьмы и позволил ему разгуливать на свободе». Просто, мать его, вами. И хоть всю обойму себе в висок выпусти, ножом тело лоскутами изрежь, а всё равно уже не вытравить из себя это проклятое «вами». Слишком прочно под самую кожу пролезло. Баки не может ответить, не в силах объяснить. Между ними априори ничего не может быть, кроме огромной глубокой пропасти непохожести и различий. Вряд ли на планете отыщется ещё одна парочка таких же людей, которых в принципе нельзя упоминать в контексте чего-то общего. Но, тем не менее, именно это и происходит. Сэм задаёт логичный вопрос, основываясь на неопровержимых фактах — пару раз в месяц Баки срывается куда-то в Европу, пропадает там на несколько дней и возвращается лучшей версией себя. Плевать, если до этого он был на миссии, где ему раздробили кости, смачно содрали кожу и капитально поплясали на нервной системе. Так даже лучше, терапия потом кажется слаще. Барнс раздражённо кусает внутреннюю сторону щеки и подпирает плечом косяк двери. Смотрит в упор на Уилсона, надеясь, что по хмурой физиономии тот догадается, что разговаривать Баки не настроен. Да и не о чем говорить, блядь. Нельзя такое словами объяснить, у самого-то в голове не укладывается. Между ними застарелая обида и щепотка ненависти, потому что Баки прекрасно помнит, как Земо зачитывал код. Как смотрел в глаза Зимнему Солдату, отдавая приказ. А Солдат его послушно выполнял, раскидывая людей, ломая им конечности, стреляя без разбора по двигающимся живым мишеням. Баки помнит, как из-за Земо каждый человек в мире считал его террористом, виновным в подрыве штаба ООН, унёсшем десятки жизней. А потом долгие годы восстановления и реабилитации, принятие самого себя со всеми дефектами и прочим вытекающим дерьмом из-за поджаренных Гидрой мозгов. Между ними совершенно спонтанное решение вытащить Земо из тюрьмы. Несколько часов, проведённых на борту частного самолёта. Рука Баки, сжимающаяся на шее барона, когда тому хватило смелости сунуться на личную территорию, стащив блокнот. Баки тогда всерьёз раздумывал над желанием сжать пальцы посильнее, чтобы навсегда вычеркнуть этого человека из своей жизни и выкинуть из своей головы. Не получилось. Что-то остановило. Между ними Мадрипур, пропитанный запахом грязной вседозволенности, безнаказанности и похоти. Баки стыдно даже самому себе признаться, но ослабить поводок на короткое время было самую малость приятно. Просто расслабиться, на мгновение вновь стать знаменитым Зимним Солдатом — железным кулаком Гидры, которого в своё время считали легендой, едва ли не призраком. Земо дал ему эту возможность — чувствовать, как опьяняющий адреналин течёт по венам, пульсирует, заполняет собой клетки. Как тиски спадают и даже дышать становится легче, лёгочные альвеолы заполняются спасительным кислородом. Баки может играть роль примерного гражданина, стоять перед зеркалом и отчаянно пытаться разглядеть в себе того самого сержанта Барнса, но вот парадокс — чем старательнее он ищет проблески знакомых черт, тем глубже они прячутся. Пора бы смириться — прежнего Баки уже нет и никогда не будет. Осталась покалеченная, морально и физически изломанная версия с огромной кучей дерьма за плечами. Принять эту версию у Баки не получается, а Земо… он справляется на удивление легко. Смотрит на самого Барнса, прямо внутрь куда-то, а не сквозь него, как остальные. И улыбается. Между ними растянутое тягучее «Джеймс» с продолжительной шипящей «с» на конце. Когда Баки её слышит, у него крошечные волоски на затылке дыбом встают. Но это не звучит как насмешка. Имя, которое Баки всегда ненавидел, из уст Земо звучит как самый главный и грязный секрет. Ему это позволительно, ему не хочется выбить зубы и сломать челюсть. Между ними странные нечитаемые взгляды и мимолётные прикосновения. Баки бы хотел их не замечать, но не может. Земо то случайно задевает его плечом, то мажет кончиками пальцев по тыльной стороне ладони, пока передаёт чашку с этим пахучим травяным чаем. Баки только глаза закатывает и демонстративно откладывает чашку в сторону, а один раз даже со всей силы в стену её швыряет, наслаждаясь треском бьющейся керамики и замешательством на чопорном аристократическом лице. Между ними спонтанное желание не позволить остальным схватить Земо и вернуть его в тюрьму. Германским властям Баки показывает метафорический средний палец, Сэму вешает на уши какую-то откровенно хреновую лапшу о справедливости, а с Дора Милаж значительно портит отношения. Стыдно немного, совесть просыпается, напоминает о том, кто именно вытащил из него коды и сделал вновь нормальным человеком, но Баки отмахивается. Потому что Земо, стоящий напротив и с улыбкой на лице принимающий свою смерть — это слишком даже для Барнса. Патроны с мелодичным звяканьем опадают на землю, а рука с зажатым в ней пистолетом безвольно повисает вдоль тела. Баки его отпускает. Отпускает, чтобы уже через месяц отыскать где-то на окраине очередной европейской страны. Между ними куча невысказанных слов и не озвученных мыслей, но и без них можно обойтись. Баки просто продолжает находить его раз за разом, а Земо вроде не против. Встречает всегда с этой своей обаятельной лисьей улыбкой и достаёт из карманов турецкие сладости в прозрачной обёртке. Баки не маленький, в добрых волшебников не верит лет с семи, когда больше века назад впервые прочёл сказку о ведьме, живущей в пряничном домике. Но, как самый наивный и глупый ребёнок, он продолжает идти по следу из хлебных крошек, возвращаясь к человеку, который когда-нибудь точно сожжёт его. Спалит дотла. Между ними рваные требовательные поцелуи, грубые настолько, что губы потом ноют, пульсируют. Становятся такими красными и опухшими, что любая профессиональная блядь из Мадрипура позавидует. Баки хочется отвернуться, скрыть это позорное проявление слабости и поехавшей головы, но Земо не позволяет. Снова тянется к нему, руку на затылок кладёт, пальцами зарываясь в тёмные пряди волос, и десятки раз повторяет, какой Барнс красивый. Шепчет это своё излюбленное «Джеймс», протягивая согласный звук. Баки бы хотел слушать его бесконечно. Между ними необъяснимое чувство спокойствия. Баки ошибочно думал, что навсегда его утратил, но Земо вновь вносит коррективы. Барнсу всё ещё перманентно хочется ему врезать по лощёной физиономии и стереть эту улыбку с тонких губ. Гельмут Земо, оказавшийся родовитым бароном, бесит его своими изысканными манерами, строгими пальто с меховыми воротниками, ароматом дорогого одеколона и снисходительным тоном в голосе. Но несмотря на всё это, рядом с ним Баки действительно хорошо. Спокойно. Уютно даже. Эти чувства куда страннее и необъяснимее, чем правящие короли в кошачьих костюмах, летающие миллиардеры и вторгающиеся на Землю пришельцы. К подобному хаосу Баки привык. К заботе и беспокойству от другого человека — нет. Даже со Стивом всё было иначе. Роджерс принимал его со всеми недостатками, видя в нём тень того самого, давно потерянного Баки. А Земо другой. Ему, кажется, наоборот нравится вот эта покалеченная версия, и всё, что обычные люди считают недостатками, Гельмут принимает за уникальность и редкую особенность. Между ними привязанность и созависимость. Они цепляются друг за друга, как две жертвы кораблекрушения, оказавшиеся на необитаемом острове. Знают, что по одиночке не справятся, а вместе есть хоть подобие призрачного шанса. Между ними что-то тонкое, едва различимое, эфемерное. Такое, что другим не понять.       — Между нами ничего нет, — чеканит Баки хриплым после долгого молчания голосом и уходит, тихо прикрыв за собой дверь. Не потому, что Сэм не поймёт или осудит. Просто между ними то, чем с остальными не делятся.