Возвращение

Оставить позади самые страшные опасения у Джуди не получается, ведь врач, встретивший их в приемном покое, говорит с Ханной очень напряженно, с максимально огорченной физиономией. А на неё то и дело косится так, словно считает, будто она и только она виновата в случившемся. Джуди старается не поддаваться отчаянию, которое, кажется, всё сильнее просачивается внутрь. И проникает в самую душу. Наконец, Выдрингтон подходит к ней и смотрит в глаза так, что у Хоппс сердце резко падает вниз, и, разбиваясь о бетонный пол, совершает удары будто в самый последний раз. — …он сказал, что надежды нет… — Ханна, как видит Джуди, из последних сил держится, чтобы не заплакать, — Эмиту не стало лучше после капельниц и препаратов, которые должны были помочь… он всё ещё безумен… — …мы… — и тут Хоппс отчетливо понимает, что нет таких слов, которые сейчас могли бы успокоить Выдрингтон, — что-нибудь придумаем… обязательно придумаем, ты слышишь? — …а ещё этим случаем заинтересовались службы детского попечительства… — ещё тише продолжает Ханна, — я попросила мать не водить детей в школу пока всё не уляжется… и вот — начались проверки, они уже приходили и ищут меня… — …ох, вот как… — тянет Джуди, опуская уши, — тогда, быть может, тебе стоит… — …нет, врач уже дал адрес его родителей… они направляются туда… — …знаешь, если срочно удастся вывести этих ненормальных на чистую воду, я уверена, что всё обойдется… — Джуди мельком смотрит на часы, — и, наверное, я поеду одна… нельзя терять время… — …нет-нет, мы же договорились, что поедем вместе, — Ханна осторожно трогает её за предплечье, затем прижимаясь щекой к груди, и Хоппс тревожно оглядывается по сторонам. — …ты чего? — удивляется выдра. — …нет, я… всё в норме, — Джуди высвобождается из её лап и не знает, как сказать о том, что она попросту боится, что кто-то каким-то образом может догадаться об их связи. Странно. Или — глупо. Да. Скорее, глупо. Но, почему-то, она уверена, что никого такие вот «новости» не порадуют — всё же выдры — пусть и не по-медвежьи опасные, — но тоже хищники. — Идем… в какой он палате? — …а ты, разве, не пойдёшь к… — заминается Ханна. И тогда Джуди вспоминает про Ника. Внутри что-то переворачивается. А затем начинает мелко-мелко дрожать — колышется, как тоненький стебелек на ветру, — и вот-вот сломается. С одной стороны, головой она понимает, что не имеет права не навестить Уайлда. С другой — страх, — сковавший её вдруг с того момента, как в неё нагло залезла мысль о том, что она вступила в интимную связь с хищником, — не дает ни малейшего шанса порассуждать здраво. Она чувствует себя загнанной в угол. Как тогда — в далеком детстве, когда впервые посмотрела в глаза лису. — …д-да, я собиралась… — мямлит она, твердя самой себе, что не может показать окружающим свою слабость, — давай… после того, как навестим… Ханна просто кивает, и Джуди как никогда благодарна ей. Но пока они идут тихими коридорами, где стены выкрашены в спокойные зеленые тона, Хоппс старается не смотреть на Ханну. И внутренне смеясь с самой себя — какого черта она храбрилась, когда думала, что запросто сможет принять тот факт, что выдра стала ей кем-то очень близким? Нет, кажется, она слегка торопит события — глубоко внутри ехидный голосок твердит совсем другое. Стоит только ситуации чуть улучшиться — Выдрингтон, наверняка, сразу же забудет о ней. И ощущение собственной идиотии, совершенной под напором физиологии, давит так, что ребра не выдерживают — Джуди вынуждена остановиться и приложить лапу к груди, будто проверяя — на месте ли тот орган, который и заставляет многих творить несусветные глупости? Может, от него и правда было бы лучше избавиться? Джуди боится, что Ханна заметит её состояние, но та слишком занята своими мыслями, и продолжает идти, пока не останавливается напротив последней палаты, входа в которую посетителям нет — красная лампа мигает над головой, означая повышенную зону внимания. Большое витринное окно служит единственным «мостиком», проложенным между родственниками и одичавшими — по другую сторону коридора располагаются ещё несколько таких палат. Там находятся: ревущий не на хороший голос на цепи Манчас; едва не бросающийся на стекло белый медведь, напавший на лосиху; ещё несколько истощенных и крайне нервных волков; совсем по-хищному урчащая миссис Браун — броненосиха, которую Джуди всегда знала, как педантичную, но вместе с тем и очень спокойную, уравновешенную консьержку. — …это не мой Эмит… — убито проговаривает тут Ханна. И Джуди, подойдя вплотную к стеклу, видит, что пациент без одежды, в специальной шлейке, сжимая острые зубы, наматывает круги возле металлического колышка. Больше ничего в палате нет — только миска с водой в зоне досягаемости поводка, лоток и камера на белом потолке. От этого зрелища ей и самой хочется заплакать. Тогда Джуди, решительно отметая страх, обнимает судорожно всхлипывающую Ханну, чувствуя, как та сильно стискивает её лапками в ответ. И надежда хоть на что-то лучшее ярким, согревающим пламенем, снова загорается в сердце, как если бы кто-то осторожно подул на тлеющие угли. — …я найду лучших адвокатов… — шепчет Хоппс, уткнувшись в макушку выдры, — детей оставят с тобой, я обещаю… — …д-да, но… я очень боюсь за них — в таком мире им будет просто невыносимо жить… — утирается платком Ханна, — неужели это никак не остановить? — …мы попытаемся… — пытается улыбнуться Джуди, снова глянув на часы. — Нам уже пора… Только вот спустившись на второй этаж, где посещения вполне разрешены, Хоппс как вкопанная замирает напротив поста. Она не решается подойти и спросить насчет состояния Ника. Медсестра-жираф изредка косится на неё с высоты огромного роста. И недовольно фыркает — Джуди явно мешает ей заниматься своими делами. Такими, например, как идущий на её смартфоне сериал «Когти, деньги, два хвоста». — …извините, мы бы хотели справиться о состоянии больного… — подходит Ханна и берется за рупор, стоящий на столике для посетителей. — Его имя… Николас… — …Уайлд, Николас Уайлд… лис, огнестрельное в легкое… — Джуди выхватывает у неё рупор, понимая, как глупо выглядит, боясь даже заговорить об этом. — …халаты и бахилы надевайте… — грубовато бросает жираф, нехотя отводя глаза от экранчика, и указывая на палату интенсивной терапии. — У вас три минуты, и чтоб без фокусов… Морщась от боли в повреждённой лапе, Джуди влезает в накрахмаленный белоснежный халат, затем помогает не запутаться в длинных полах Ханне, и они направляются к палате, где рядом с дверью вместо тревожной лампы висит пластиковый карман. Хоппс сразу вытаскивает папку с историей болезни и читает о том, что «…самец лисицы, тридцати лет, Николас Пиберий Уайлд, поступивший с тяжелым огнестрельным ранением, успешно прооперирован — пуля извлечена, а также выполнено полное переливание крови…». — …на данный момент состояние стабилизируется… — произносит Джуди вслух, и, затолкав папку обратно, с неким облегчением заходит в палату. Из открытой фрамуги доносятся гудки машин, на прикроватной тумбочке стоит кружка с водой и лежат несколько яблок, а также — кусочки вареной рыбы. Прибор, противно пикающий и показывающий уровень кислорода в крови, а также частоту сердечных сокращений, стоит с другой стороны от койки. Ник лежит с закрытыми глазами, напряженно вцепившись истыканными уколами лапами в матрас. Видя это, Джуди осторожно делает шаг вперед, а Ханна прячется за её спиной. — Н-ник? — заикаясь, выдавливает она, надеясь, что он не услышит. Однако глаза лиса открываются. Они снова становятся нормальными — без той дикой злобы. Но Джуди всё равно дергается назад, едва не наступив на Ханну. — Ник, ты… — она сглатывает вдруг навернувшиеся слезы, и на мгновение зажмуривается, будто не веря увиденному. — Ты помнишь, что произошло?! Как ты? Лис снимает с морды кислородную маску и, слабо улыбнувшись, говорит: — …привет, Морковка… я помню… помню только как… в голове всё помутилось… резко… я… — …в тебя выстрелили! — горячо вскрикивает Джуди. — Ник, ты видел его?! — …кого? — …киллера! — …Джуди, по-моему, ему сейчас не стоит… — одергивает её Ханна. — …к-какого киллера? — в недоумении переспрашивает Уайлд, и она, забыв обо всем, не слушая предостережения Ханны, начинает ему пересказывать всё то, о чем он не помнит.