В фанфиках всё не так

      Дима Дубин практически привык к тому, что старший напарник мог позвонить ему в любое время ночи и потребовать какой-то наирандомнейшей информации, но внезапный звонок в восьмом часу утра (да ещё и в субботу) был чем-то новеньким. Совой Дима не был, но в субботу предпочитал досыпать то, чего не доспал в течение недели, так что мучительно разлепить глаза удалось как минимум на пятом гудке.       — Да, Игорь?..       — Дим…       Голос Грома, однако, моментально стряхнул все остатки сонливости — едва ли Дубин хоть раз слышал его настолько тихим и хриплым, сначала даже подумал, что тот звонит откуда-то с МКС, но нет, проблема была не в связи.       — Игорь, что случилось?       — …       — Игорь?       Пауза затягивалась, ото сна не осталось и следа — уж с чем-с чем, а с фантазией у Димы всё было ну просто великолепно, и воображение моментально нарисовало несколько неприятных картин, одна страшнее другой. Не успев толком осознать, что делает, Дубин одним прыжком слетел с кровати-чердака, автоматическим движением нашарил на столе очки и полез в шкаф за одеждой.       — Игорь, ты где? Игорь, не молчи, пожалуйста, что случилось?!       — Дим… Я умираю…       Дубин так и застыл с носком в руке. Глупые розыгрыши Игорь презирал всей душой, на фоне вибрирующего шила в жопе у Цветкова это было ясно всему отделу, так что мысль, что Гром прикалывается, не задержалась в голове ни на мгновение — более реалистичным казался вариант, что майор валяется где-то в подворотне с пулей в животе, ну или на крайний случай его накачали какой-то наркотой очередные информаторы. Сделав резкий глубокий вдох, Дима лихорадочно припомнил методы контроля эмоций, которые в течение всего обучения в них впихивали в академии, и, жёстко велев себе заткнуть всю панику куда подальше до тех пор, пока Гром не окажется в полной безопасности, практически спокойно задал вопрос снова:       — Игорь, где ты? Можешь сказать хотя бы примерно? Я сейчас позвоню в участок…       — Не надо в участок, Дим, просто…       «Пф, ну разумеется не надо, мы же супер-герои…»       — …просто можешь приехать, пожалуйста?       Та-ак, раз Игорь снизошёл до вежливости, значит, всё действительно очень плохо.       — Конечно приеду, конечно, скажи только, где ты, Игорь.       — Дома…       В воображаемой картине добавились бандиты, выламывающие дверь в квартирку на чердаке и окончательно разносящие её вхлам — хладнокровности это категорически не способствовало, нога никак не хотела попадать в штанину джинсов.       — Дим, приезжай… Не хочу один умирать…       Воображаемая картина резко совершила кульбит на 180, обдав Дубина еще более холодным потом, чем прежде: не было никаких бандитов, был только Игорь… Совершенно один в пустой квартире… Один наедине со своими тяжкими думами… Накануне они наконец-то закрыли тяжелейшее дело с наркоманами, похищавшими детей, и кончилось оно обнаружением огромного, тёмного и мокрого подвала с тараканами, крысами и плесенью, где всех похищенных держали больше недели, и, честно говоря, по возвращении в отделение ни у кого не нашлось никаких сил радоваться и праздновать после наблюдения такого количества концентрированной подноготной человеческой души, хотелось только плакать, спать и мыться и мыться и мыться… Тут уж Диме пришлось резко осадить себя щипком за плечо и едкой мыслью о том, что с сопливыми фанфиками надо завязывать и такого ну просто не может быть — это ведь Игорь, Игорь же всю жизнь, Игорь бы никогда… Но вариант казался слишком реалистичным, всё слишком гладко сходилось, так что Дима резко сглотнул и максимальным усилием воли заставил себя спокойно сказать в трубку:       — Я буду через полчаса, слышишь? Полчаса — и я у тебя, сможешь меня дождаться?       — …       — Игорь, подожди полчаса, и я буду, ладно?       — Ладно…       — Всё, отлично, выезжаю, только дождись обязательно.       Кажется, так быстро Дубин не одевался даже в тот день, когда чуть не проспал госы. ***       На кнопку звонка Дима нажал только один раз, мягкий сигнал настолько не вязался с происходящим (что наяву, что в голове), что дальше он практически сразу начал колотить кулаком прямо в дверь.       — Игорь, это я, открывай!       Секунда… Две…       Сжатая в кулак рука предательски начинала дрожать, секунды всё больше напоминали куски бесконечности, а остатки самообладания всё отчётливее грозились испариться…       — Игорь! Игорь, открывай!       Три… Четыре… Пять…       — Игорь!!!       Когда в замке наконец-то заскреблись, у Дубина аж голова закружилась от облегчения. Замок явно поддаваться не хотел, и на возню с дверью ушло еще где-то секунд десять, но они уже такими бесконечными не казались, а потом дверь в конце концов открылась (цепочка на этот раз накинута не была), и из-за неё показался невероятно мятый и взъерошенный Игорь. Не тратя особо время и слова, Дубин грудью вперёд впихнулся в квартиру, захлопнул за собой дверь и вцепился Грому в плечи, безуспешно пытаясь в полумраке прихожей заглянуть тому в лицо и разобраться, что происходит.       — Игорь, что случилось?       Ещё чуть-чуть и эту фразу можно было бы поместить на транспарант и просто доставать его каждый раз при возникновении вопроса. Одно Дима понял сразу: никаких пуль и других посторонних предметов из Игоря не торчало, а также ничего колющего-режущего он не держал в руках, и от одного этого жизнь уже показалась немного проще. Правда, видно рядом с дверью было примерно нихрена, а на вопрос Дубин ответа так и не получил, так что, взяв себя в руки второй раз за утро, он настолько уверено, насколько смог, потянул Игоря в сторону окна. Сопротивления практически не последовало, что само по себе не добавляло спокойствия, а на свету удалось разглядеть нездоровый пунцовый румянец, влажный лоб и лихорадочно блестящие глаза. Картина подозрительно напоминала нечто острое респираторное, но помимо бандитов со своими пулями всё еще оставалась версия с наркоманами-информаторами, так что Дубин нечеловеческим усилием воли принял максимально строгий вид, уставился Игорю в глаза и громко потребовал:       — Игорь, ну-ка быстренько скажи мне, где ты был вчера после того, как мы разошлись из отделения.       Возможно, чуть громче, чем следовало — Гром поморщился, будто слизня проглотил, но уверенный тон всё же заимел свои результаты:       — …да нигде не был… — голос был настолько хриплый, что едва получалось разобрать слова. — …домой сразу пошёл… Даже шаву брать не стал…       Уж что-что, а шава — это святое. Выходило, что и воображаемые информаторы были совершенно ни при чём, а гроза питерской преступности майор Игорь Гром свистнул на горе раком и банально заболел. Облегчение в душе у Дубина слишком быстро сменилось обиженной злостью — он был, конечно, искренне рад, что все его идеи оказались ложными, но за нервную встряску с утра пораньше, да ещё и в субботу, да ещё и после без малого двух недель непрерывного стресса с недосыпом — в общем, за все эти эмоциональные американские горки благодарен Грому он всё равно не был. Кроме того, должно быть, Игорю действительно по-настоящему хреново, раз он не просто решил, что умирает, а ещё и позвал его, назойливого стажёра Дубина, ради — чего? Душевного спокойствия? Их отношения после истории с Разумовским вполне можно было уверенно назвать практически замечательными, но Димина экстраверсия всё равно очень ярко контрастировала с Громовой угрюмостью, так что поведение было для того крайне нетипичным. Комбинация всех этих мыслей позволила Дубину почти не потерять облик строгого, неподкупного и бескомпромиссного спасателя душ, усадить Грома на диван, вымыть руки и начать допрос с пристрастием, в ходе которого с горем пополам было выяснено следующее:       1. Держать прямо голову и спину Игорь был в состоянии только стоя;       2. При малейшем изменении положения в пространстве Игоря начинало яростно штормить;       3. Со вчерашнего утра Игорь ничего не ел;       4. Ночью Игорь практически не спал;       5. Температуру Игорь не мерил по двум причинам: во-первых, «какая разница, я всё равно умираю», во-вторых, у Игоря банально нет градусника;       6. Болит у Игоря голова, глаза и абсолютно всё остальное — кроме горла, и нос тоже не заложен, так что диагноз неочевиден.       Вне допроса материализовался еще и пункт 7: аптечка у Игоря есть, но срок годности в ней нормальный только у зелёнки. Задумчиво вертя пузырёк в руках, Дима прикидывал, чем стоит закупиться в аптеке, кроме парацетамола. В голове у него не укладывалось, как можно так жить, хотя пустая и бесполезная по сути своей аптечка вполне вписывалась в квартиру, в которой ванна стоит в кухне, с потолка сыплется штукатурка и нет ни двери в туалет, ни чая, ни единого съедобного объекта в холодильнике. Сама собой появилась мысль о том, что существует ненулевая вероятность, что при нормальных сроках годности самой зелёнки-то в пузырьке может вовсе не оказаться. В голове Дубин уже прокручивал варианты того, что и где мог подхватить его старший товарищ, так что в достаточной мере сконцентрироваться на откупоривании маленькой бутылочки ему не удалось и, естественно, все его руки моментально оказались перепачканы яркой и почти весёлой жижей. Саркастически порадовавшись, что хоть зелёнка в этом доме есть, Дима двинулся было к раковине, как вдруг его осенило. Едва сполоснув руки (всё равно она уже въелась), Дубин стремительно рванулся обратно в комнату, где Игорь успел поднять себя обратно в вертикальное положение и начал по-призрачьи шататься из угла в угол. Не тратя время на объяснения, Дима с каким-то маниакальным воодушевлением сцапал Грома за руку и резко задрал ему футболку. Вся суть сцены дойдёт до него немного позже, и стыдно ему тоже будет потом — к тому же, самому Грому всё равно было слишком плохо, чтобы удивляться и возмущаться, — а пока стажёр с детским восторгом возопил «Ага!» и весело ткнул Игоря в живот.       — У тебя ветрянка!!!       Пару секунд Гром бессмысленно смотрел ему в лицо.       — Чего?..       — Ветрянка у тебя, говорю, — Дубин был явно слишком рад открытию, но на фоне пуль, наркоманов и острой депрессии ветрянка действительно казалась манной небесной. — Ты не умираешь, можешь расслабиться!       Лицо Грома мучительно сменило выражение со страдальчески-безысходного на напряжённо-думающее, но Дубин уже на него не смотрел, а на ходу ввинчивался обратно в кроссовки и ветровку.       — Я сейчас в аптеку сбегаю, ну и из продуктов чего-нибудь возьму, ты пока лучше приляг, я мигом, туда и обратно!       Кажется, суть слов до Грома так и не дошла. ***       Весь поход по магазинам занял у Димы от силы минут двадцать: в аптеке в такое время никого не было, а в продуктовом он похватал самое необходимое для чего-то быстрого и питательного. Когда он вернулся, Игорь опять медленно расхаживал из угла в угол по залу, обхватив себя за локти. Диме было знакомо это состояние, когда от температуры настолько ломит всё тело, что ни сидеть, ни лежать не можешь — начинает крутить так, что на стенку лезешь. Наскоро закинув продукты в холодильник (и снова вымыв руки!), Дубин снова усадил-уронил Игоря на диван, сунул под мышку новенький градусник и принялся за обработку красных пятнышек, которых оказалось гораздо больше, чем было заметно на первый взгляд в льющемся из мутного окна рассеянном свете. Было что-то нереальное в том, чтобы настойчиво брать Грома за запястья, тянуть его руки на себя, закатывать рукава — да и вообще, количество прикосновений на единицу времени значительно превышало средние показатели по всему времени их знакомства. Концентрироваться на этом Дубин себе запретил, хоть эта задача и имела повышенную сложность за счёт пары несчастных глаз, не моргая уставившихся ему прямо в лицо, в которые он изо всех старался не смотреть в ответ. Игорь не сопротивлялся, Дима давил в себе желание начать нести бессвязную успокаивающую чушь — кто бы мог подумать еще вчера, что они смогут оказаться в такой ситуации. Дубину не впервой было помогать в уходе за больными, у них в семье как-то негласно было принято существовать плечом к плечу, но видеть самого Игоря Грома в таком плачевном состоянии было… непривычно как минимум. Гром всегда как пружина, будто каждую секунду готов сорваться с места и умчаться, взгляд всегда пронзительный и острый, а сейчас вся его фигура будто подтаяла, только плечи чуть заметно потряхивает в ознобе, глаза слезятся, а ресницы подрагивают. Вообще, вот так полуприкрытые глаза у Грома — зрелище ранее не виданое. Ну, не Дубиным, по крайней мере.       К тому моменту, как пропищал градусник, Дима успел покрыть Игорю зелёными точками обе руки и лицо с одной стороны. Градусник честно показал 39.2, Дубин прилежно записал время в заметки в телефоне и полез за свеженьким парацетамолом. Нарисовалась, однако, новая проблема: сделать достаточно большой глоток воды, чтобы пропихнуть таблетку внутрь больного организма, оказалось для Грома (или всё-таки для Дубина?) практически невыполнимой задачей, растереть таблетку в порошок тоже не помогло — голодный температурящий желудок запускать в себя жидкость наотрез отказался. Решение пришло к Дубину, тем не менее, довольно быстро, и он в который раз за сегодняшний день мысленно поблагодарил разностороннее образование в академии — помимо парацетамола существовал, например, баралгин в виде инъекций, а обращаться со шприцами их надрессировали на занятиях первой помощи ещё на первом курсе (вариант со свечами Дубин, отчаянно покраснев от одной мысли, всё же отверг, хоть он и был на практике попроще). Пришлось, правда, снова оставить Игоря одного, благо аптека была буквально в соседнем доме, но спокойствия душе не добавляла молчаливая покорность, с которой Гром воспринимал абсолютно всё происходящее вокруг. С каждым новым действием Дубин готовился к порции ворчания, раздражённым вздохам ну или хотя бы хмурым взглядам, но, похоже, у Игоря даже на это сил не было, и вся неестественность ситуации только накаляла и накаляла напряжение. В третий раз заходя в громову квартиру и снова опуская того на диван, Дима пообещал себе оказаться в обстановке, максимально приближенной к полному одиночеству, когда это напряжение переполнит чашу выдержки, чтобы ни в коем случае не сорваться на дорогих людей.       Укол в плечо Игорь принял так же равнодушно, как и всё остальное, Дима снова записал время и отправился вокруг квартиры в поисках спального места — поверить в то, что квартира Грома настолько холостяцкая, что ночует он на диване, он всё-таки не мог — и не ошибся, в маленькой дальней комнате обнаружился грустно валяющийся прямо на полу матрас с перемятой простынёй и забившимся к стенке тонким одеялом. Наволочка была натянута только на половину подушки, а простыня, кажется, изначально была уложена поперёк, а не как надо. Вздохнув, Дима мысленно окрестил себя женой-на-час вдогонку к врачу-на-час и принялся вытаскивать одеяло из пододеяльника, явно видавшего лучшие дни.       — Игорь, где у тебя постельное?       Игорь тем временем опять упорно вылез из дивана, доковылял до двери в комнату и с почти ответственным видом подпёр плечом косяк.       — …чего?..       — Чистое бельё у тебя где, говорю?       — Да это… Там вон вроде было… — Игорь неопределённо махнул рукой куда-то в угол комнаты, где стоял древний комод с одним отсутствующим ящиком. Дубин вытряс подушку из наволочки, сгрёб её вместе с простынёй и пододеяльником в кучу и по-хозяйски полез в комод — к счастью, один комплект запасного постельного, вопреки опасениям, там нашёлся. Устроив спальное место, Дима зашторил окно, поднял кучу белья и двинулся обратно в зал.       — Ну вот, сейчас стирку заложим, я поесть приготовлю, а ты пока ложись и отсыпайся.       — Неее…       — Давай-давай, укладывайся, — крикнул Дима уже издалека. Уговорить Игоря хотя бы остаться в зоне доступности кровати было критически важным, ибо жаропонижающее действует быстро, с падением температуры в свою очередь уляжется и ломота в теле, зато слабость накатит с новой силой, а в том, что здоровенного Грома ему удастся дотащить до кровати с другого конца квартиры, Дима уверен не был, несмотря на свою неплохую физическую подготовку.       — Совсем скоро отпустит, вот увидишь, давай ложись.       Загрузив стирку, Дубин вернулся в комнату и застал Грома сидящим на самом краю матраса плечом к стене и слепо уставившимся в одну точку. С момента укола времени прошло уже порядочно, так что Дима снова всучил ему градусник, подтащил поближе подушку и осторожно, но настойчиво перевёл майора в горизонтальное положение. На ощупь он всё еще был теплее нормального, но пытаться вскочить обратно на ноги перестал, что определённо было хорошим знаком. Когда градусник чирикнул, Гром, кажется, уже заснул. Накрыв его одеялом, Дима снова записал время и 37.3 и отправился на кухню разбираться с продуктами. На полпути, однако, Дубин совершил стратегическую ошибку и позволил себе разок чихнуть. А потом еще разок. А потом еще раз десять, пока летающая вокруг пыль, кажется, не начала над ним откровенно насмехаться. Обречённо вздохнув, Дима решил, что раз уж он сегодня жена-на-час, а хозяин квартиры в любом случае в ближайшее время не будет иметь возможности его обругать и выгнать вон, то можно и позволить себе немножко хулиганства — и, мстительно ухмыльнувшись, взялся за давно примеченную в углу туалета швабру и половую тряпку. На генеральную уборку его, конечно, на этот раз не хватит, ведь для такого надо бы перебрать все вещи и навести сначала порядок, а потом уже чистоту, а именно здесь и пролегала граница личного пространства Грома, которую он запретил себе нарушать, пока тот в отключке, но вот пройтись по полу и по более-менее открытым горизонтальным поверхностям вполне можно. Авось, сам Гром даже и не заметит…       ***       С чистым полом жизнь определённо становится проще («Чувствуешь? Дышится легче!..» (простите-извините)), и за готовку Дубин взялся практически в хорошем расположении духа. Удивительно, но в шкафчиках нашлась и кастрюля, и сковородка, так что Дима выбрал путь наименьшего сопротивления, поставил вариться рис и в качестве основного блюда решил сделать чили с мясом. За методичной нарезкой овощей было легко погрузиться в свои мысли и чуть-чуть позволить себе таки почувствовать всякие чувства, пусть и немного хаотично. Погода была неплохой, моросил дождик, но было тепло, периодически проглядывало солнце, и душа изо всех сил требовала спокойствия. Дима даже порадовался, что у него так внезапно нарисовался повод отвлечься от миллиона поводов для тревожности, накопившихся за последнее время, так что он с удовольствием позволил всем спонтанным мыслям задержаться на границе концентрации внимания. Игорь, оказывается, тоже не кремень, наверняка ветрянку схватил как раз в этом кошмарном подвале. Дубина он туда с собой не взял, в самый ответственный момент погнал обратно в участок за подкреплением, а в пекло полез один. В тот момент всё происходило настолько быстро, что стажёр не успел почувствовать ни раздражение, что его снова не воспринимают всерьёз, ни благодарность за попытки сберечь его психику, ни стыд за то, что лезть в этот ад ему в глубине души совсем не хотелось, ни даже подстёгивающую срочность вызова наряда с оружием — они гонялись по всему городу за этими мразями настолько долго и напряжённо, что тогда в голове в самом деле осталась только сухая субординация. В подвал Дубин в конце концов тоже спустился, но вглубь не пошёл — для полного погружения в обстановку хватило пары шагов. Теперь он наконец позволил себе подумать о том, что он-то вот так малодушно ретировался, а Игорь прочесал помещение целиком, разглядел всё, что там происходило, и сумел сохранить выдержку, необходимую для оперативной работы в таких экстремальных условиях — неудивительно, что ему стало плохо после этого всего. Им обоим Прокопенко щедро выдал неделю отпуска, но, возможно, организм Грома в курсе, что понятия выходных для его хозяина в общем-то не существует, и решил таким радикальным способом заставить его остаться в постели.       Усмехнувшись таким мыслям, Дубин стряхнул болгарский перец в сковороду, отвернулся от плиты, вытирая руки, и чуть не подпрыгнул на месте — Гром подкрался абсолютно бесшумно и стоял теперь, уткнув локоть сверху в холодильник и подперев ладонью щёку, и внимательно смотрел на стажёра своим фирменным (Иисус Христос господь, спасибо!) пронзительным и совершенно вменяемым взглядом.       — О, проснулся! Как себя чувствуешь? — Дима решил не ждать и пойти в атаку первым. Внезапно вернулись все утренние мысли, видимость радушного настроя далась с трудом, и Игорь наверняка это заметил.       — Да терпимо, а ты откуда тут, Дубин? — голос у Игоря всё ещё был хриплым и нездоровым, но слегка надменная манера себя держать вернулась в полном объёме.       — В смысле, ну, ты ж меня сам позвал…       «Не растеряться, не растеряться, не растеряться, ты ни в чём не виноват — наоборот, ты молодец, ты в свой законный выходной психуешь, моешь полы и суёшь градусники, не тушуйся…»       Игорь скептически изогнул бровь.       — Ты мне сам позвонил и, ну… попросил помочь, вот я и…       — Хм.       Чёрт бы побрал эти его нечитаемые выражения лица. Повисла пауза, за спиной у Дубина шкворчал на сковородке фарш, полотенце в руке внезапно начало безумно мешаться, а Игорь так и сканировал его взглядом, пока Дима титаническим усилием воли не заставил себя кривенько улыбнуться, ненавидя себя за то, насколько извиняющимся, наверно, получился весь его вид. В конце концов Игорь отлип от холодильника и шагнул в сторону… двери?..       — Ну это, спасибо, но я дальше сам.       …ага. Он его выгоняет. Как неожиданно, чёрт возьми. Жалкая ухмылка сползла с Диминого лица, и он прямо физически почувствовал, как весь утренний нервяк сплетается в комок с недавним пассивным видом Игоря, противоречащим всей его природе, с комками пыли, с несчастным матрасом, с пустым холодильником и с зелёнкой — и…       — Честно, Дубин, спасибо большое, прости, что дёрнул, но я дальше справлюсь. — Игорь с намёком наклонил голову в сторону выхода, мол, дверь там, ваши услуги больше не требуются, вы нарушаете моё личное пространство, извольте проваливать.       — Игорь.       На мгновение Дима аж сам испугался того, как прозвучал его голос, но останавливаться было нельзя. Оттенки интонаций от Грома, конечно, не укрылись тоже, и в направленном на Дубина взгляде появилось искреннее удивление.       — Игорь, ты позвонил мне в семь утра… — кажется, никогда в жизни еще у Димы не было в голосе такой холодной стали. — Ты позвонил и сказал, что умираешь, — Дубин начал надвигаться на Грома медленными и уверенными шагами, — ты позвонил и попросил приехать — не для того, чтоб я тебе тут помог с чем-то, а потому что ты не хотел умирать в одиночку, Игорь. Ты хоть представляешь, как я испугался, а?       Брови Грома поползли вверх, а сам он непроизвольно начал пятиться от Дубина назад, в сторону дивана. Со стороны Дима был похож на дикого кота, у которого быстро вставала дыбом шерсть, глаза наливались яростью, а голос становился всё громче и громче.       — Ты хоть можешь себе представить, о чём я подумал?! Ты вообще иногда задумываешься о том, что я могу чувствовать?! Игорь, я думал, ты тут вены режешь! — Полотенце с размаху полетело на пол. — Да я, блять, сам чуть не умер, пока сюда ехал, а теперь ты просто берёшь и выставляешь меня вон?! А как насчёт «нет»?!       Игорь запнулся о край журнального столика и неловко шлёпнулся на диван, теперь Дубин начал нависать над ним и физически тоже, возмущённо тыкая в плечо пальцем.       — Никуда я не пойду, Игорь, пока не удостоверюсь, что с тобой всё в порядке, понятно?!       — Дубин, да я…       — Меня Дима зовут, очень приятно, бери градусник, минут через двадцать будем обедать, вопросы есть?!       Ох, как же он был хорош в этот момент, ух, как же жаль, что ни один из преподавателей академии его таким не видел — да что там, до жути обидно было, что мама его не была в этой комнате, уж она бы точно возгордилась. Не дожидаясь ответа, Дубин развернулся на пятках и победной походкой отмаршировал обратно в кухню.       — Дим, у меня аппетита нет, честно…       — Значит, поешь без аппетита!!!       После этого Игорь молча запихнул градусник под мышку и заткнулся.       Опытным путём было установлено, что как следует наорать на кого-нибудь отлично помогает сбросить стресс, но остыл Дима быстро и уже совсем успокоился к тому моменту, как еда была готова. В ответ на молча поставленную перед ним пышущую жаром миску невероятно ароматного мясного блюда Игорь тихонечко буркнул «спасибо» и молча принялся есть. Дима взял и себе порцию и уселся напротив. Адреналин схлынул, и в глубине души ему теперь стало даже немножко стыдно. Игорь очевидно офигел от такого спектакля, Дубин буквально ни разу в жизни не повышал при нём голос, максимум был тогда на крыше, когда у него нагло и бессовестно отобрали скетчбук (справедливости ради, больше Игорь ни разу себе такого не позволял). Тем не менее, расслабиться и позволить Грому снова включить режим упёртого осла Дима не планировал, так что продолжил давить серьёзную мину и хранить молчание. Чили получилось на редкость удачно, но ел Игорь, в самом деле, очень заметно совсем без аппетита — но при этом с видом пусть и недовольного, но самого послушного воспитанника детского сада упорно запихивал в рот ложку за ложкой. Дима украдкой поглядывал на него из-за своей миски и всё же в какой-то момент позволил себе тихонечко хихикнуть, настолько ассоциация с совковой столовкой была яркой и соответствующей действительности. Гром моментально стал в десять раз более угрюмым, молча стрельнул недовольным взглядом и продолжил борьбу с отсутствием аппетита. Дубину оставалось мысленно только порадоваться сразу двум вещам: во-первых, что ни говори, а в присутствии привычного вечно недовольного Игоря чувствуешь себя гораздо спокойнее, ну и во-вторых, не могло не радовать, что громова пищеварительная система снова обрела способность воспринимать съедобные объекты.       Доесть отведённую ему порцию, правда, Игорь всё-таки не смог — отставил от себя миску, подняв на Дубина взгляд, в который пополам с угрюмостью вмешался оттенок какого-то неоформленного стыда.       — Дубин, очень вкусно, но больше не могу, серьёзно.       Дима заглянул в миску — оставалось ещё чуть меньше половины. Всё бы ничего, но с учётом того, когда Игорь ел в прошлый раз, всё же надо было, наверно, что-то как-то предпринять…       Детсадовская ассоциация и не думала покидать голову Дубина, плюс он твёрдо решил до последнего делать вид, что он страшно зол на Игоря за доставленную нервотрёпку, так что он радостно позволил себе шалость:       — Игорь, давай-ка ещё пять ложек, и я от тебя отстану, ага? — и с самым невинным и сосредоточенным видом начал загибать на руке пальцы, игнорируя ну очень явно вскипающее в майоре праведное возмущение. — Ложку за меня, ложку за Юлю, ложку за Фёдора Ивановича…       — Дубин… — казалось, ещё немножко, и Игорь эту миску с чили наденет упомянутому Дубину на голову, но почему-то Дима был абсолютно уверен, что тот ничего не сделает.       — Хм, кого бы еще придумать… Ложку за Разумовского?       На мгновение взгляд а-ля «деловая воспитательница» столкнулся в неравной битве со взглядом «мне уже пять (5) лет, я взрослый и самостоятельный и сюсюкаться со мной нельзя», но потом Гром внезапно оттаял и усмехнулся:       — За Разумовского и две можно.       Дальше в ход пошли Цветков, Зайцева, ещё половина полицейских из участка, Лёша Макаров, Бустер Игнат со своими футбольными фанатами и даже Гречкин (на нём Игорь пафосно поднял к верху полную ложку и со скорбной миной заявил «не чокаясь»). К удивлению обоих, Гром всё же смог добить остатки чили. ***       Следующим пунктом хит-парада «Поставь На Ноги Игоря Грома и Не Потеряй В Процессе Честь и Самообладание» было домазать зелёнкой, собственно, всю оставшуюся часть Игоря Грома помимо рук и половины лица. Баралгин своё дело знал, так что чувствовал себя Игорь определённо получше, но слабость никуда не делась, так что Дубин, скрепя сердце, предложил свои скромные услуги мастера-зелёнконосителя, в ответ на что получил поток отборного упрямого бубнёжа из серии «я не инвалид вообще-то», «что я, с сыпью какой-то не справлюсь», «вообще нафиг эту зелёнку, само пройдёт», но не тут-то было — к такой-то реакции на любые попытки заботы стажёр давно привык и в данной конкретной ситуации морально был абсолютно готов к необходимости уговаривать долго, нудно и терпеливо. В конце концов удалось прийти к компромиссу: Грому был вручён полупустой пузырёк и ватные палочки, сам он был водружён на матрас (кроватью сию конструкцию Дубин никак не мог назвать даже в мыслях), а Дима устроился у него за спиной, дабы обработать эту самую спину, пока Игорь занимается животом и ногами — и если уж в обед детсадовская ассоциация только витала в воздухе, то над этой картиной прям хотелось поставить надпись вроде «штаны на лямках» или «Солнышко: лучший детский сад 2021 по оценкам Forbes». Игорь продолжал ворчать, но Дима совершенно не жаловался — под шумок он прихватил из нового, свежего, чуть ли не сияющего состава аптечки мазь Траумэль и по-партизански между зелёными тычками по чуть-чуть втирал её Грому во вчерашние синяки. Было приятно погрузиться в такую специфическую бытовуху и принципиально не думать ни о чём, связанным с выжимающей последние соки работой… На бессознательном уровне Дима догадывался, что Гром чувствует нечто похожее.       Где-то посередине процесса Дубин мстительно нарисовал зелёнкой под правой мускулистой лопаткой член, а под левой — улыбающуюся рожицу и солнышко, и настроение у него окончательно восстановилось. Под конец действа, когда неохваченной оставалась только одна конкретная зона, Дима тактично удалился мыть посуду, а когда вернулся, Игорь уже дремал, умудрившись полностью замотать в одеяло свои длинные ноги. Тут перед Димой встал вопрос, чем занять себя в ближайшие пару дней, пока действительно нельзя будет снова оставить Игоря одного (в глубине души стажёр быстро признался самому себе, что забота о старшем товарище доставляет ему дикое удовольствие, и отказывать себе в нём он не собирался — к тому же, Игорю точно не помешает немножко внимания время от времени…). С утра он в спешке даже скетчбук из дома не захватил, не говоря уж о таких мелочах, как, например, зубная щётка, так что, пораскинув мозгами, он решил ястребком метнуться домой за всем необходимым и быстренько вернуться обратно, пока Гром спит, а чтоб не подумал, что Дубин успокоился и отказался от своих намерений, рядом с подушкой на всякий случай была оставлена записка на обратной стороне чека из аптеки — найти что-то более адекватное в кавардаке громовой квартиры оказалось задачей совершенно непосильной:       «Я домой туда и обратно, не вздумай запереть дверь ;) — ДД»       Из дома Дима притащил гораздо больше вещей, чем планировал изначально, вспомнив о подушке с одеялом (на голом диване просто не могло быть удобно спать, а больная шея — точно не то, что ему сейчас нужно), парочке книг, ноутбуке, полотенце и домашней одежде — а ещё некоторой еде из дома, ибо он-то, в отличие от Грома, накануне вечером как следует закупился в расчёте на долгожданный недельный отпуск. Игорь всё еще спал, только теперь на другом боку, и записки нигде не было видно.       За остаток дня Дубин умудрился переделать все вообразимые дела, заскучать, обнаружить духовку, убедиться в её работоспособности, перекопать половину интернета в поисках классных рецептов и ну прям конкретно заморочиться — а именно сварить из яблок джем, замесить вручную дрожжевое тесто и налепить целый противень пирожков. Тем временем солнце село, а Игорь встал и пошатываясь выполз на диван, молча вопросительно глядя в сторону духовки. На этот раз Дубин решил не заставлять себя не трепаться как из пушки и тут же воодушевлённо начал рассказывать про рецепт, тесто, джем и всё остальное, не особо заботясь о том, насколько невольному собеседнику это интересно, и параллельно перебегая туда-сюда по квартире — сначала помыть руки, потом в комнату за градусником, потом с ним обратно к Игорю, потом снова к плите. Действие баралгина давно закончилось, но теперь Гром, видимо, более-менее выспался, получил за обедом некоторую дозу питательных веществ и посредством всего этого восстановил какую-то часть адекватности, так что изо всех сил старался убедить Дубина, что ему не так уж и плохо, и что его почти совсем не тошнит, и что голова почти совсем не кружится, и что это вовсе не озноб, а сквозняк, и что от повторного укола он категорически отказывается, хотя градусник снова показывал в районе 39. Ну, насильно, как говорится, мил не будешь, так что настаивать Дубин не стал, рассудив, что если уж Грому хочется помучаться, то пускай позволит это себе, пока есть возможность. Кто знает, может, ему самому в глубине души доставляет удовольствие, когда вокруг него бегают, пока он весь такой страдает. От молока с пирожками в качестве ужина не отказался — и на том спасибо.       На ночь Дима, как и планировал, устроился на диване (Гром что-то пробубнил по этому поводу, но в членораздельную претензию по непонятно какому поводу речь свою так и не оформил). Ночью да с выключенным светом квартира приобрела совершенно новый облик… Дубин был активным фанатом максимально уютных и ламповых мест для сна, большая кровать-чердак была первым приобретением в собственной квартире, и уж он устроил там у себя настоящее гнездо с кучей подушек, утяжелённым одеялом и намотанной по периметру ёлочной гирляндой мягкого тёпло-оранжевого цвета. Спать на старом продавленном кожаном диване посреди огромного зала, в котором на окнах даже штор не было, было определённо новым опытом в его жизни, однако, хоть уютным это положение назвать было сложно, однозначно дискомфортным своё состояние Дима назвать не мог. Колонны создавали впечатление, будто зал ещё больше, чем он есть на самом деле, через окно на потолок падали под разными углами огни ночного города, периодически во дворе внизу проезжали автомобили, оставляя плавные переползающие полосы, а совсем издалека чуть слышались приглушённые шаги и голоса соседей. Почему-то всё это напомнило Дубину его жизнь в общежитии. Жил он, правда, вместе с двумя другими ребятами на территории примерно в десять раз меньшей, чем этот зал, и всё-таки настолько тихо у них там не было вообще никогда, но от этого периода у него всё равно остались в основном хорошие воспоминания. Так погрузившись в свои мысли он и уснул, несмотря даже на то, что правая рука его практически сразу сползла с края дивана и стукнулась об пол.       ***       Проснулся Дубин от неопределённого глухого грохота откуда-то сбоку. Сначала не понял ни где он находится, ни что там такое упало — солнце ещё не встало, на потолке всё так же загадочно мерцали блики от фонарей, и в первую секунду Дима подумал было, что он всё еще видит продолжение довольно специфического неинтересного сна, но потом с той же стороны, откуда раздался грохот, донеслось неразборчивое ворчание пополам с раздражёнными ругательствами, сказанными безошибочно определяемым голосом Грома. Зевнув и нашарив на журнальном столике очки, Дубин приподнялся и узрел артхаусную инфернальную картину: в тусклом свете лампочки из открытого холодильника сидел Игорь, привалившись спиной к стенке рядом и держа в руках нечто неопределённое, изо всех сил пытаясь что-то там разглядеть. Мысленно сохранив кадр в памяти, чтобы позже попробовать нарисовать, Дубин встал, подошёл поближе и присел напротив майора на корточки. Вблизи было достаточно хорошо видно лицо Грома, чтобы понять, что он снова близок к состоянию вчерашнего утра с блестящими глазами, нечёткими движениями и лихорадочно подрагивающими конечностями. Неопознанным предметом у него в руках оказалась упаковка с ампулами баралгина.       — Игорь, ты чего тут делаешь? — Дубин осторожно положил ему руку на плечо и слегка потряс, привлекая внимание. Гром поднял на него взгляд, будто не сразу узнавая, кто перед ним находится.       — Дубин?..       — Дубин, Дубин. Ты чего не в кровати?       Гром медленно перевёл взгляд обратно на упаковку и снова на Димино лицо и, словно неожиданно что-то осознав, тяжело водрузил одну ладонь Диме на шею сзади, притянул к себе поближе и сунул под нос упаковку.       — Дубин, я ни-хре-на не могу прочитать, что тут написано.       Добросовестно глянув на пачку, Дубин отметил, что, во-первых, Гром держал её вверх ногами, во-вторых, лампочка в холодильнике была настолько древней, что в её свете прочитать хоть что-то всё равно было практически невозможно, а в-третьих, инструкция к применению лекарства была вложена внутрь, а не напечатана снаружи. Сам факт того, что Игорь решился наступить себе на гордость и пойти спасать себя сам, одновременно и смешил немного, и вызывал логичные предположения, что с вечера ему стало хуже, причем до достаточно серьёзной степени, чтобы в этом признаться. Дубин перевёл взгляд обратно Игорю на лицо и, припоминая, с каким упорством тот отказывался от второй инъекции несколько часов назад, максимально доверительным тоном спросил:       — Игорь, уколоть тебя снова?       На лице у того проскользнул оттенок неизбежности и принятия горькой судьбинушки.       — Уколи меня снова, Дубин.       Кое-как Грома удалось поднять с пола и дотащить до дивана, где-то в процессе сунув под мышку градусник. Свет в зале Дима решил не включать, дабы не добавлять к списку симптомов еще и головную боль, а зажёг лампочку в кухне и занялся шприцом на столешнице. Пока он возился, Гром умудрился сидя зарыться в его одеяло, в процессе перекрутив его посередине — получился ассиметричный и неудобный кокон. Дубин снова отстранённо подумал, что Грома надо уговорить дойти до своей кровати до того, как тот окончательно отрубится, либо же ему самому придётся спать на печальном матрасе. Отобрать, однако, у Игоря не принадлежащее ему одеяло оказалось задачей не из лёгких — оказывается, в процессе наворачивания кокона он запихнул руку по локоть в пододеяльник, и Дима бы даже посмеялся, если б на часах не было три утра. К счастью, хотя бы уколу Гром не сопротивлялся, и Дима снова вписал в телефон 39.1, время и дозировку.       Путь до спальни (скрепя сердце, Дима всё-таки позволил себе мысленно назвать так тесную комнату, не имеющую внутри ничего, кроме матраса и горе-комода) занял минут пятнадцать, не меньше, ибо где-то шагу на пятом Игорь всем своим весом навалился Дубину на плечо и перемещение в пространстве резко стало гораздо более… занимательным, скажем так. В процессе закидывания руки Грома себе через шею и перехватывания его за талию Дубин строго-настрого запретил себе в будущем ходить с майором пить. Не то чтоб его когда-то звали, не то чтоб он считал Игоря неустойчивым к алкоголю, но если вдру-уг такая ситуация возникнет…       «Кого я обманываю, если Гром позовёт — рвану хоть на северный полюс. Блин.»       Невероятными усилиями Игорь был загружен обратно на матрас и укутан в своё (!) одеяло. Дима тяжело вздохнул, давя в себе желание рухнуть прямо тут на свободное на матрасе место, глаза слипались невероятно, но порядок есть порядок — надо было снова измерить температуру. Градусник за последние сутки приобрёл прямо-таки невероятную популярность в этом доме… Вообще, Дубин не был уверен, что настолько скрупулёзное внимание к взаимодействию Грома с баралгином было в самом деле необходимо, но, как всегда говорит его мама, «лучше перебдеть, чем недобдеть». Время введения лекарства действительно имело смысл, чтобы не переборщить с суточной дозировкой, тут без шуток, но двойное измерение температуры… «Мама всегда так делает, значит, в этом есть какая-то причина.» В любом случае, думать посреди ночи было лень, проще было действовать по заученной инструкции.       Сдав позиции, Дима всё-таки присел на самый край матраса, сонно ожидая сигнала градусника, когда Гром тихо подал голос:       — Терпеть не могу здесь спать…       Дубин отреагировал не сразу, он-то думал, что Игорь давно уснул.       — В смысле, ты на диване обычно спишь?..       — Не, в кресле или в кутузке.       Дима вспомнил, как обратил внимание на спящее длинноногое тело в камере предварительного задержания в самый первый день работы и как и представить тогда не мог, что тело это принадлежит легенде местной полиции и его будущему напарнику.       — Неужели в кутузке на лавочке лучше, чем в собственной кровати?       — Лучше.       — Не жёстко?..       Гром помолчал.       — Дело не в кровати, Дубин. Просто тут никогда никого нет.       Невольно Дима снова подумал про жизнь в общежитии. Времена были прекрасные, но всё же время от времени накатывало ощущение жуткой нехватки личного пространства, так что для него собственная квартира стала апофеозом всего вообразимого счастья, какое он мог на тот момент нафантазировать.       — Ну, личное пространство, все дела… Разве плохо?       — Пространство-хуянство… Плохо.       Казалось, он хотел сказать ещё что-то (а может, показалось, потому что страшно хотелось спать), так что Дубин решил подождать продолжения, но его так и не последовало. Что ни говори, делиться личным Гром не любил, пусть даже и при температуре.       — Тебе, значит, уютнее, когда вокруг люди?       — Угу.       Дубин не удержался и зевнул.       — …а чего ж ты тогда с таким рвением хотел меня выгнать днём, а?..       — Прости, Дубин, я просто…       Писк градусника был настолько внезапным, что обоим показался примерно в десять раз громче, чем он был на самом деле. Поморщившись, Дубин в который раз полез в телефон.       -…я просто упёртый осёл. Иногда. Прости.       Дима резко перестал печатать. Поднял взгляд на Игоря — из-под одеяла прямо на него даже в темноте болезненно блестели два грустных глаза. Вот это да, конечно…       — Игорь, да ты чего… Я ж тебя знаю, всё нормально, я понимаю…       — Дубин… Дим… Посиди со мной немного, а?       На этом месте Дубин начал всерьёз сомневаться в реальности происходящего. Уж чего-чего, а такой просьбы от Игоря он ни при каких обстоятельствах себе представить не мог. Голова, правда, всё больше отказывалась держаться вертикально грозилась рухнуть на грудь и вообще укатиться куда-нибудь в угол.       — Слушай… Это ты целый день отсыпался, а я… ну…       — Да-да, полы мыл, хотя тебя никто не просил, я заметил. Ложись со мной тогда, я подвинусь.       «Заметил всё-таки… Вот, что значит полицейский!»       Дима усмехнулся и отметил про себя, что 37 у Грома — это нечто среднее между его типичным амплуа человека-горы и той лужицей, что он представлял из себя при 39. Предложение было донельзя соблазнительным.       — Это ты сейчас так говоришь, а утром опять меня обругаешь за всё на свете…       — Не обругаю. Если обругаю, ты меня в ответ обругай, разрешаю. — И по-тюленьи переполз к самой стенке, заключительным движением выдвигая из-под своей головы половину подушки. Дубин, собрав последние силы, поднялся с матраса и, замечая разочарованный взгляд, быстро пробурчал:       — Не-не, я свою возьму, погоди минутку…       Места на матрасе осталось меньше, чем изначально было на пустом диване, но отчего-то негромкое сопение под боком очень успокаивало — не то что возня соседей в общежитии. Последней связной мыслью, которую смог родить Дубин перед тем, как блаженно уснуть, было то, что надо бы прекратить уже сравнивать Грома и его квартиру с общагой — это, в конце концов, совершенно другое, со-вер-шен-но…       ***       Посреди сна про киллеров из параллельных миров, перемещающихся в виде солнечных зайчиков, в сознание Дубина ворвалось какое-то резкое движение, подкрепляемое неопределёнными звуками и вознёй. Сообразить, что происходит, удалось не сразу, но через несколько секунд он вспомнил, что уснул с больным Громом под боком, а потом осознал, что этот самый Гром крупно дрожит, намертво вцепившись ему в футболку и громко пытаясь что-то сказать, не открывая при этом глаз и, похоже, не просыпаясь.       — Игорь…       Кошмар? Это кошмар или судороги?       Разбуженный второй раз за ночь мозг отказывался быстро анализировать ситуацию. Дима крепко взял Грома за плечо и затряс, решив попробовать разбудить, а если не выйдет — тогда уже думать, что делать дальше.       — Игорь! Игорь, проснись! Игорь!!!       К облегчению Дубина, буквально через пару мощных встряхиваний Гром с резким вдохом распахнул глаза и поднялся на локте, уставившись стажёру в глаза с выражением чистейшего ужаса. Диме подумалось, что такие эмоции вяжутся с образом Грома в миллиард раз меньше, чем какая-то температурная слабость.       «Соберись, не время.»       Первым делом Дубин приложил ладонь Игорю ко лбу, и тот прикрыл глаза, подаваясь навстречу прикосновению. Температура определённо была выше нормы, но насколько — навскидку понятно не было. Дыхание Грома быстро перешло из панического хватания воздуха ртом в глубокие, но короткие и резкие вздохи.       — Дубин…       Дима убрал ладонь и откинул одеяло.       — Тихо-тихо, я сейчас принесу воды и градусник, всё хорошо.       — Дубин, не надо…       — Ещё как надо, — Дима настойчиво отцепил руку Грома от своей футболки и поднялся с матраса, — свет включить?       — Не надо, Дим…       — Давай в коридоре включу? И окошко сейчас приоткрою, воздуха впустим немного…       — Дима…       — …а то у тебя такая духота, неудивительно, что снится всякое, кому угодно бы приснились…       — Дубин, блин, меня кошмар не отпускает, ты можешь секунду на месте посидеть, пожалуйста?!       Уже готовый двинуться в сторону двери Дубин обнаружил, что Игорь самыми кончиками пальцев успел поймать его за краешек домашних штанов. Секунду подумав, он рассудил, что с открытым окном можно и посидеть минутку безо всякого остального нужного, раз уж Грому действительно так плохо.       Дима развернулся и присел, Игорь облегчённо вздохнул и, не поднимая лица от матраса, свернулся креветкой и уткнулся Дубину лбом в бедро. Чуть-чуть подумав, Дубин всё же поддался искушению, решив, что хуже точно никому не будет, и опустил Игорю ладонь на затылок, слегка перебирая волосы и массируя голову. Минутка, две минутки, три… Дыхание Грома постепенно выравнивалось, но глаз он не поднимал и штанину отпускать, кажется, не собирался.       — Хочешь поговорить? — тихонько спросил Дима, будучи полностью готовым к отказу.       — О чём, например? — голос Грома едва был громче шёпота. — О том, как я не выдерживаю, пока никто не видит?       — Не бойся, от меня никто ничего не узнает. Обещаю.       — Знаю. Я тебе верю.       Воспоминание о пригоршне купюр и саркастично протянутом «напа-а-арнике» Дубин поклялся запомнить на всю жизнь, затолкать в самый надёжный уголок памяти и никогда не позволять себе таких невыносимых ошибок. Он осознавал, что в том конкретном случае, во-первых, границы правильного и неправильного были ох как размыты, а во-вторых, что его предательство, возможно, кучке богачей и самому Игорю спасло если не жизнь, то здоровье уж наверняка, но душевному принятию случившегося это всё равно не способствовало, так что Дима твёрдо решил превратить это в один из самых ярких уроков о морали в своей жизни.       — Что тебе снится, Игорь?       — …а оно тебе надо?       — Расскажи. Полегчает, по себе знаю.       Игорь глубоко вздохнул и на несколько минут замолчал и, когда Дубин уже практически перестал ждать ответа, тихо-тихо забормотал:       — Да что мне может сниться… Лица, места, голоса… Все, кого я видел мёртвыми, кого бил и калечил живыми… — Дубин невольно наклонился поближе, чувствуя, какое колоссальное доверие сейчас ему оказывалось, и впитывая каждое слово. — Часто Разумовского вижу, глаза эти его бешеные — и такой контраст с той упёртостью и каким-то… страхом что ли, с которым он на меня смотрел, когда я впервые туда пришёл к нему…       Отпустив, наконец, Димину штанину, Гром слегка поменял положение, вытаскивая из-под головы наверняка затёкшую руку и немного приподнимаясь над матрасом. Отчего-то Дубин тут же истолковал это движение по-своему и пододвинул бедро поближе, чтобы можно было удобно устроить голову на коленях. Мгновение поколебавшись, Игорь бессловесно принял приглашение, всё так же не глядя Диме в лицо, а тот поудобнее обернул руку ему поперёк спины, подтягивая к себе вплотную.       — Знаешь, мне так его жалко!       — Разумовского?       — Угу. Даже не, не жалко, скорее… Сочувствую. Он стопроц головой ещё в детстве поехал, и никто ему не помог. Помнишь этот офис его со статуями?       — Конечно помню.       — Он там же и живёт, знаешь? Ну, жил, то есть.       — Тоска, неуютно.       — Не то слово…       Гром помолчал и продолжил совсем тихо, на границе слышимости.       — Знаешь, я когда сюда прихожу после работы, чувствую себя, как Разумовский в своём гнезде. Или как дети эти в подвале… В отделе постоянно водоворот, движение какое-то, хочешь не хочешь — а свои мысли слышно меньше. А сюда я прихожу и… Иногда под телевизор сплю, но не очень хорошо помогает, всё равно мысли эти…       — Давят?       — … да. Очень давят. Добивают. Издержки профессии такие, наверно… Надо быть конченым маньяком, чтобы видеть вот это вот всё изо дня в день и потом спать по ночам спокойно.       Дима сам не заметил, как начал наглаживать Грому по спине успокаивающие круги. Ответить было нечего, оставалось только внимательно слушать и размышлять самому.       — Знаешь, Дим…       — Что?       — Я тебя не недооцениваю. Ну, на работе. Просто… — дёрнув плечом, Игорь неловко перевернулся полубоком на спину и поднял вверх лицо, наконец-то встречая Димин взгляд. — Ты большой молодец, Дим, и ты будешь очень крутым оперативником, а в нашей работе… приходится видеть… — неопределённо пожал плечами и покачал головой, — да всё видеть, всё дерьмо, и ты ещё точно за жизнь насмотришься, и мне так тошно, когда я тебя представляю… там вот… где я везде. Понимаешь?       Дубин не смог не улыбнуться, мягко-мягко.       — Бережёшь меня?       — Берегу, — Гром горько усмехнулся, — и пока смогу — буду беречь, хоть ты обплюйся, без обид.       — Договорились, — Дубин снова провёл пальцами по его голове, — я всё равно плеваться не прекращу, но… буду иметь это в виду. Спасибо, Игорь, мне очень повезло с тобой.       — Прям уж повезло? — Игорь хохотнул — кажется, остатки кошмара окончательно улетучились. — Что, даже воды принесёшь?       Дубин закатил глаза, выдал Грому в лоб несильный щелбан и таки поднялся с матраса, проконтролировав, чтоб не травмировать в процессе громову шею, хотя тот и сам адекватно отреагировал на движение. Стакан воды Игорь выпил практически залпом («Ну, хоть за водный баланс можно не переживать»), градусник показывал 37.4, на горизонте едва маячил рассвет. Когда Дима снова улёгся обратно под одеяло, Игорь, напустив на себя уверенный вид, подполз вплотную и устроил голову у того практически на плече.       — Спасибо, что выслушал. Я об этом никому не рассказывал, кроме Прокопенко.       Дубин зевнул и позволил себе ненавязчиво прижаться к лохматой макушке щекой.       — Обращайся. Серьёзно, тебе не обязательно дожидаться ощущения, что ты при смерти, чтоб поговорить, знаешь?       Гром фыркнул и больше ничего не сказал.       ***       Утром Дубин проснулся от комбинации ощущений безумной жары и подозрительно затруднённого дыхания. Разлепив глаза, Дима узрел на своей груди распластавшегося Грома, во сне переползшего на него практически целиком. Сверху на Громе лежали оба их одеяла — тонкое и куцее игорево и огромное, прекрасное, тёплое, мягкое утяжелённое его собственное, которое он притащил вчера из дома. Бутерброд вышел что надо, но сочетание всей этой красоты с ощутимо поднявшейся с ночи температурой Игоря создавало такую баню, что только веника до кучи не хватало. Тяжело вздохнув — или, лучше сказать, попытавшись тяжело вздохнуть, — Дима начал потихонечку выворачиваться из горячих объятий («Не так я себе представлял горячие объятия Грома, ха-ха и ещё раз ха-ха, бойтесь своих желаний»), что получалось с не слишком-то большим успехом. Через пару особо активных движений Игорь запыхтел, пошевелился, на мгновение поднял голову, поймав взглядом Димины глаза, и тут же наполз еще выше, устраиваясь щекой ему на плече и утягивая за собой оба одеяла. Дима застонал. Ситуация была просто прекрасной, нечего сказать — и глупо отрицать, что он потихоньку воображал себе нечто в этом роде, но в его мечтах дыхание если и перехватывало, то совсем по другим причинам.       — Игорь…       Дубин вывернул из-под одеял руку (Кутх всемогущий, воздух за пределами кокона показался практически ледяным) и попытался потрясти Грома за плечо, но через одеяла КПД этого действа сокращался раза в три.       — Игорь, слезь, пожалуйста, мне очень жарко… — Дубин попытался чуть-чуть повысить голос. Можно было бы орнуть от души, конечно, это бы точно помогло, но совесть не позволяла настолько сразу переходить к радикальным методам. На удивление Гром даже что-то расслышал, совсем немножечко передвинулся в сторону, всем своим языком тела показывая крайнее неудовольствие, и решил, что, в принципе, с него достаточно. Дима же потихоньку начинал сходить с ума от жары, чувствуя, что ещё чуть-чуть — и придётся начать рвать и метать.       «А как бы это могло быть романтично, эх…»       Ещё одна попытка бочком выползти из-под человека-горы повлекла за собой внезапные новые углы ситуации: перемещение бёдер на несколько сантиметров в сторону привело к тому, что в живот ему чувствительно упёрлась острая тазовая кость — и тут Дубин понял, что ему жутко надо в туалет. Естественно, вопрос о том, насколько быстро переходить к радикальным методам, резко исчез с концами.       — Игорь!!! Игорь, мне жарко, слезь, а то я сейчас пинаться буду!!!       Гром подорвался на месте и резко скатился в сторону, стукнувшись при этом локтем об стенку, но прежде, чем он смог начать выражать своё негодование, Дубин вылетел из кровати, с блаженством вдохнул прохладный воздух и умчался вон из спальни.       Разобравшись с насущными вопросами, Дубин обнаружил, что на часах ещё и восьми не было, так что вполне можно было бы лечь доспать немножко — организм однозначно был бы рад со всеми их ночными похождениями. Дилемма, на самом деле, была только в одном: Игорь продолжал крепко спать, разлёгшись на матрасе лицом вниз в позе морской звезды и артистично обмотавшись обоими одеялами под разными углами. Тем не менее, вариантов действий не то чтобы не было…       Самый адекватный: можно было бы отковырять из сплетения длинных конечностей хотя бы одно хоть какое-нибудь одеяло и уйти досыпать на диван.       Дима потихоньку залез в оставшийся со вчерашнего дня рядом с комодом рюкзак и достал скетчбук…       Менее адекватный: можно забить на одеяло и улечься валетиком, там вон как раз было бы достаточно места, если пропихнуть ноги вот здесь вот…       Опершись на комод, Дима пролистал скетчбук на чистую страницу и вытащил из спирали механический карандаш…       Можно попробовать аккуратно подвинуть Грому левую руку и левую ногу и пристроиться рядом, будет немного тесно, но есть шанс отхватить вон тот уголочек одеяла…       Цепко хватая взглядом детали, Дима привычным движением начал набрасывать фигуру, внимательно разглядывая странное положение одеял, поворот головы, одну торчащую из-под бесконечных складок ткани пятку, запихнутую под подушку ладонь, кудряшки на затылке…       Можно, конечно, вконец обнаглеть и просто прижаться к широкой спине, засунуть руку ему под голову, другой обхватить поперёк груди, сплестись ногами, уткнуться носом сзади в шею, а потом сделать вид, что это всё рефлекторное, это всё во сне и совершенно не считается…       …стоп, кудряшки на затылке?       Дубин присмотрелся — точно, самые настоящие кудряшки, обалдеть.       Казалось бы, куда было млеть и таять по этому человеку ещё больше?..       Со своей ориентацией Дима смирился ещё в старшей школе. На то, чтобы более-менее с ней научиться существовать в балансе с окружающим миром, у него ушло несколько лет, но в результате он таки научился — не отпугивать людей, не впадать в гейскую панику при каждом подворачивающимся случае, не ломиться напролом, но и не шкериться по углам — в общем, этот баланс он нашёл: не давить в себе естественные ощущения, но и не фонтанировать ими направо и налево, вызывая у окружающих непонимание, если не неприязнь. Ну разумеется он словил краш на Грома чуть ли не с первого взгляда — что-то в нём тогда определённо шевельнулось при виде ехидного изгиба лохматых бровей из-под кепки, когда Игорь нахально демонстрировал отделу купюру. Иллюзий на их с Громом счёт, однако, он не питал. Будь ему снова семнадцать, он бы, скорее всего, стал лезть к объекту воздыханий при каждом удобном случае, неумело пытался бы сократить дистанцию, потом начал бы вытаскивать на свидания и в конце концов признался бы во всём, что чувствует — а что случилось бы дальше, Дубин знал на собственной шкуре. Было приятно ощущать, что он вырос из таких вещей. Игорь действительно безумно ему нравился, но в первую очередь — чисто по-человечески, он не мог представить себе лучшего партнёра по работе и друга вне работы, пусть тот и был упрямым как столб, ворчал как дед, редко улыбался и во всём сначала видел плохие стороны. Не отрицая этих мелочей, Дубин мог бы часами распинаться о том, как много у Грома, наоборот, положительных сторон и как он мастерски использует их в каждый момент своей жизни. Потерять такого товарища было бы, пожалуй, самым глупым и обидным социальным просчётом, который он мог допустить, и Дима искренне, всей душой этого не хотел. Надо сказать, что эта влюблённость его практически не тяготила: Грома всё равно в его жизни было настолько много, что в отношении желаний касаться, обниматься и всего остального он смог достигнуть некоторого дзена и просто искренне наслаждался тем, что у них было и без этого.       Рисунок получался на редкость живым и детальным.       — Дай посмотреть?       Дубин с испуга чуть очки с носа не уронил. Не поменяв позу ни на миллиметр, Игорь бесшумно открыл один глаз и внимательно следил за Димой — сколько времени уже? Мда… Чувствуя себя пойманным с поличным на месте преступления, Дубин надулся и даже немного покраснел, но скетчбук не убрал и упрямо продолжил шкрябать по бумаге.       — Нет.       — Пидора ответ.       Карандаш громко скрипнул по бумаге, вылетел у Дубина из руки и упал на пол. Сам Дубин за долю секунды перешёл из состояния «слегка смущён» в состояние «красный, как свёкла, и возмущённый, как страус».       — Чт... чего-о-о?!.. — На связную речь выдержки определённо не хватало, при виде его изменившегося лица Гром сначала прыснул, но через мгновение сморщил нос и хрипло засмеялся, переворачиваясь на спину и накрывая глаза ладонью. Никаких слов от возмущения у Димы не осталось, и осознание, что он так несерьёзно отреагировал на такой тупой подкол, только ускоряло сердцебиение. Поза, в которой он увековечивал майора, всё равно была испорчена, так что он с апломбом захлопнул скетчбук, поднял карандаш и стал всё ещё дрожащими руками запихивать его обратно в рюкзак.       — Так что, не дашь?       — Не дам.       — А рисунок посмотреть? — и Гром зашёлся новым приступом хихиканья, игнорируя остолбеневшего от такой наглости стажёра. Дубин не мог поверить ушам. Гром и раньше отличался колючим, бессовестным и местами немножко обидным чувством юмора, и самому Диме не впервой было становиться жертвой его колкостей, но почему-то именно сейчас в нём закипал прямо какой-то высокотемпературный («ха-ха, высокотемпературный, шутка, ирония») и бессильный фейспалм. Ассоциация с детским садом снова совершила круг в событиях последнего дня, и Дубин твёрдо решил придумать способ дать Грому сдачи в её контексте — когда-нибудь в неожиданный момент, чтоб эффект был максимальным.       Однако… Игорь настолько искренне радовался, что ему удалось в очередной раз подколоть Диму, было что-то такое по-домашнему уютное в его смеющейся фигуре, взмокшей, утыканной зелёнкой, завёрнутой в два одеяла на этом ужасном матрасе… Через щель между занавесками и питерскую пасмурность пробивалось утреннее солнце, ложась на всю комнату мягкими размазанными зайчиками, и всё это отдавало такой благодатью, что удержать плохое настроение было решительно невозможно.       — Знаешь, что, Игорь?.. — Дубин медленно поднялся на ноги, демонстративно разминая шею.       — Чего, Дубин? — не прекращая улыбаться, Гром убрал руку с глаз и с вызовом уставился на стажёра. Дима снял очки и водрузил их на комод.       — Меня Дима зовут, очень приятно. — и, бодро размахнувшись руками, как при прыжке в воду, с индейским воплем напрыгнул на Грома сверху и принялся щекотать везде, докуда мог дотянуться. Он не знал заранее, боится Игорь щекотки или нет, но дело было даже не в этом, а в выражении активной жизненной позиции. В том, чтобы, так сказать, сделать громкое заявление.       Гром изначально был в невыгодном положении со всеми слоями ткани, обматывающими его тело, но сопротивляться начал сразу же — и с большим энтузиазмом, но Дубин не зря на протяжении всей учёбы регулярно ходил в зал и сдавать позиции просто так не собирался.       — Как же… ты… меня… достал, Игорь! — Гром провёл отработанный до автоматизма захват и перевернул Диму на спину, оказываясь сверху.       — Я тебя достал? Да я вообще сплю на ходу второй день подряд, о чём ты!       Дубин, однако, был не лыком шит. Используя захват ногой за бедро, он выскользнул из-под яростного противника, с грохотом опрокидывая их обоих с матраса на пол (привет соседям) и оказываясь у Грома за спиной.       — Дааа, ещё как достал! Я тут, понимаешь, уколы тебе ставлю, порядок тебе навожу — еду тебе готовлю, а тебя ещё уговаривать доедать приходится! А ведь у меня тоже между прочим выходной, я бы мог сейчас… дома… отсыпаться!.. Чем шуточки твои слушать!..       Гром нагло воспользовался преимуществом более длинных конечностей, перехватил Дубина рукой под колено и кувыркнул обратно на матрас, нависнув сверху и бессовестно улыбаясь прямо в лицо.       — Какая новость, тебе не нравятся мои шуточки, Дубин? — Дима попытался провести захват через спину, но Гром перехватил его запястья и прижал к матрасу по бокам от головы.       — Меня Дима зовут, Игорь, очень. Приятно.       Возможно, тут он немного переусердствовал с суровостью в выражении лица, но лыба Грома неожиданно потеряла элемент ехидства и стала какой-то… виноватой что ли?..       — Дим…       Дима сглотнул, внезапно осознавая позицию, в которой они оба оказались, и изо всех сил начал уговаривать мозг (и некоторые другие части тела) немедленно заткнуться и сконцентрироваться на реальности. Был шанс, что такая стратегия привела бы к результатам, диаметрально противоположным желаемым (желаем осознанно, а не в глубине души!), но лучше было занять мозг, чем позволить ему весело сорваться в фантазийное плавание.       — Дим, это… У меня правда аппетита нет, честное слово, ты круто готовишь. Прям заебись.       Обалдеть, это что, комплимент?       Дабы не терять лицо и не расплавиться окончательно, Дубин позволил себе надуть губы и закатить глаза — мол, нет, не убедил. Голосок на задворках сознания услужливо поинтересовался, что это за игра, в которую они оба вдруг внезапно минуту назад начали играть? Где граница правил? И кто побеждает?       — Ну Дубин…       — Дима. — его не так уж и сильно раздражало, что Гром постоянно зовёт его по фамилии — скорее, вопрос был принципиальный. Ну и ему действительно сильно нравилось, как его имя звучало этим хриплым самоуверенным голосом, да.       — Дима. — улыбка Грома стала чуть шире. — Ну и что мне сделать, чтоб ты меня простил?       — Пф, не знаю! — надеяться, что истеричные нотки в его голосе остались незамеченными, было максимально наивно. — Ты же у нас тут самый крутой полицейский на свете, придумай что-нибудь!       От собственных слов по щекам с новой силой расползся румянец, и смотреть в глаза Игорю не осталось ну никаких моральных сил, так что красный Дубин продолжил возмущённо пыхтеть, стреляя взглядом куда угодно, только не нависающее над ним лицо, когда внезапно на упомянутом лице снова появилось выражение нашкодившего и довольного собой кота, а в следующий момент Гром смачно, громко и слюняво чмокнул Дубина в нос. Дубин от шока распахнул глаза и рот и потерял дар речи.       — Ну как? Я прощён? — можно было подумать, что скорчить ещё более самодовольную рожу физически невозможно, но Гром справился.       — Ты… Ты…       Майор Игорь Гром только что… поцеловал его в нос?       Дубин всхлипнул и расхохотался так, что слышали, наверно, все соседи в доме — до самого первого этажа и даже в соседних подъездах. Доброе утро, страна, называется. Игорь, видимо, воспринял это как сигнал к действию и с радостным «гы-гы-гы» начал осыпать лицо и шею Дубина мелкими поцелуями, покрывая каждый доступный миллиметр кожи и не пропуская ни брови, ни зажмуренные глаза, ни уши (было до ужаса громко), ни пострадавший первым нос — со всех сторон и под всеми углами. В конце концов Дима устал ржать и приумолк, Гром тоже прекратил свой поцелуйный обстрел — видимо, бессознательно из-за исчезнувшего звукового фона.       — А теперь?       — …что теперь?..       Игорь продолжал пялиться стажёру в лицо с таким удовольствием, будто его маслом намазали.       — Теперь прощён? Достаточно или…?       — Нууу… — Дима позволил себе скорчить задумчивую мину, не прекращая усмехаться краешком губ и убеждая себя, что раз всё это начал не он (хоть и не совсем понятно, так это на самом деле или нет), значит, за последствия отвечать тоже не ему — и всё тут.       «Один раз живём, блин, правда?..»       — Пожалуй… Почти достаточно. Почти.       Возможно, в фанфиках всё же есть некоторая доля правды.       Гром невероятно естественным плавным движением, будто создан был для таких вещей, опустил голову и поцеловал Дубина в губы, вжимаясь носом в его обслюнявленную щёку. Позже Дубин, разумеется, загонится по тысяче и одному нюансу всего происходящего — возможно, это даже выльется бесконечным потоком болтовни на того же Грома — но в тот момент думать и анализировать не хотелось совершенно, и в этом даже можно было бы наивно попробовать обвинить раннее утро и ночь недосыпа.       Через неопределённое количество времени они таки отлипли друг от друга, и тут в головы обоим синхронно ударило рациональное мышление.       — Дубин, ты же заразишься!       — А зубы ты ещё не чистил, мда-а…       Красноречивость паузы зашкаливала по всем параметрам, но кончилась она, конечно, снова хихиканьем и дурачествами.       Коллективно было решено доспать пару часов, но за завтраком (на блинчики у Димы ушло полчаса, а при виде баночки варенья из числа всего того, что он принёс из дома, Игорь состроил настолько офигевшее лицо, что не заржать было решительно невозможно) Дубин всё равно клевал носом до такой степени, что Гром с нахальным видом поднялся и занялся приготовлением кофе. Температура всё ещё держалась, но чувствовал он себя уже не в пример лучше, чем накануне. Кофе чуть не убежал, но на выходе получился просто великолепным, хоть и крепким до ужаса. Игорь предпринял несколько попыток подколоть Дубина на тему сладких сиропов, которые плещут в свой кофе всякие фифочки, но Дима давно бросил попытки убедить окружающих, что они ему вовсе не нравятся и что он даже сахар в кофе никогда не кладёт — весь отдел почему-то хором решил, что он любит карамельный латте, и выяснять, откуда вообще появилась эта идея, уже было поздно (но лично Дубин подозревал Цветкова).       Допивая кофе, Дима, уже совсем не скрываясь, внимательно разглядывал Грома, нагло выцепившего утром из его рюкзака одну из книг и сосредоточенно в неё уткнувшегося.       — Игорь?       — …М?       — Знаешь, я бы никогда в жизни не подумал, что тебе нравятся мужчины.       Гром зажал пальцем строчку, на которой остановился, и со своей фирменной ухмылочкой поднял взгляд на Дубина.       — А мне не нравятся мужчины, Дубин.       На секунду у Димы всё внутри упало.       — Мне именно ты нравишься. Не знаю, как это по науке называется.       Дима украдкой облегчённо вздохнул.       — Пансексуальность?       Игорь изогнул бровь, на этот раз не отрываясь от книги.       — Ну-у-у… Можно и так сказать, сковородки действительно крутые.       Покачав головой, Дубин усмехнулся обратно в кружку.       — А по тебе за километр видно, Дим.       — Что видно?       — Что ты в меня втрескался, хы-хы-хы.       Дубин почувствовал, как свекольный румянец вспыхнул на щеках и начал стремительно расползаться от лица на уши и шею.       — Ты… чего… то есть, ты давно уже… ну… в курсе?..       — Канешн. Ты не особо-то шифруешься так-то. Я думал, ты вообще не скрываешь.       — Да я… разве я… Игорь, я же ничего… О-о-ох…       Дима бессильно уронил голову на стол.       — Как ты понял?       Гром захлопнул книгу и наклонился через столик, уверенно хватая Димино лицо за подбородок и поднимая на себя.       — А так, что я не знаю больше ни одного человека, кто бы при каждой нашей встрече смотрел на меня, как на Маккомбо с Бигмаком. Сорян, но ты не такой беспалевный, как тебе кажется. Точнее, совсем не беспалевный, у тебя всё на лбу написано.       Дубину было совершенно непонятно ни почему Игорю этот факт приносит такое самодовольное удовольствие, ни почему его самого это так злит и смущает — теперь-то вроде не должно, верно? Не прерывая зрительного контакта, в котором он постарался транслировать всё своё возмущение и как бы невербально подчеркнуть серьёзность намерений, Дима медленно сократил дистанцию между их лицами и прижался губами к губам Грома, немного оробев в самое последнее мгновение, сделав поцелуй практически невесомым, но Игорь не растерялся и не дал ему превратиться в настоящее подростковое баловство, перехватив инициативу на себя.       — Ну как, с чистыми зубами получше будет? — ехидство в его голосе можно было ложкой загребать. Дима фыркнул.       — Ты на вкус, как варенье, Игорь.       — Ага, я его доел.       -…в смысле «доел»?! Там еще половина банки была!       Стены квартиры Грома, кажется, никогда ещё не слышали такой концентрации смеха за такое короткое время. Остаток ветрянки пролетел совершенно незаметно — купаясь во внимании и ласке, Игорь поправился в рекордные сроки, зелёнка едва успела сойти к тому моменту, как он смог снова вернуться в отделение.       Сил на работу было много, как никогда.