В ночь на Немигу

…Выпей — может, выйдет толк, Обретешь свое добро, Был волчонок — станет волк, Ветер, кровь и серебро. Так уж вышло — не крестись — Когти золотом ковать, Был котенок — станет рысь, Мягко стелет, жестко спать! (группа «Мельница», «Оборотень»).

Антон несётся по Лесу, сильными лапами отталкиваясь от земли, лавируя между деревьями. Его нюх не подводит, и где-то на северо-востоке в трёх вёрстах от него он чувствует явственный запах горячей крови. Немига сегодня покровительствует ему, и он резко прыгает влево, пружиня на палой листве. Этим утром Лес однозначно благосклонен, и Антон платит ему тем же — бежит аккуратно, старательно огибая молодые деревья, не проламывая сильным телом кусты. У них с Лесом договоренность, и, хотя Дима говорит, что он выдумывает, слишком полагаясь на сказки старой Арины, Антон чувствует дыхание, чувствует движение и настроение Леса — он с детства так мог. Тогда же в детстве он и пообещал Лесу не играть с силой и не гневить его бессмысленными разрушениями — выкорчеванными молодыми дубками или изломанными малинниками, призванными умирать и гнить по воле других заигравшихся или заоохотившихся молодых волков, сметших их на своём пути. Туман стелется по земле, но обращённый Антон высок, почти три аршина в холке, хотя и без этого он может прекрасно ориентироваться на нюх и на слух, и за это он любит волчью форму. Раннее утро, граница между ночью и восходом, почти полностью отдавшим всё своё тепло осеннего солнца — прекрасное время, и Антон рад, что ему посчастливилось именно сейчас — он успеет вернуться в деревню с добычей до того, как его хватятся. Сейчас у него есть цель, и, прижав уши к массивной голове, Антон бежит, не обращая внимания ни на плач кукушки, затихший при его появлении и вновь раздавшийся, когда птица поняла, что она в безопасности — что вообще за несусветица, он не охотится на птиц? — ни на яркий запах осенней листвы, отлетающей от его лап при прыжках, ни на собственное оглушительное сердцебиение. Отдельно он отмечает следы стаи — не физические, конечно, — в основном это меченные деревья, и это играет ему на руку. В этой волчьей вони не учуять его близость, и он вообще не понимает, какое же глупое животное набрело на их территорию. Приближаясь, Антон замедляется — осторожно ступает большими лапами, стараясь не дать о себе знать, и лихорадочно размышляет, что делать дальше. В стае во время загона добычи у него всегда есть своя роль, и он не привык к одиночной охоте. Антон ведёт носом — понятно, что животное делает так близко от их деревни — оно явно ранено. Прячась за деревьями, Антон подходит всё ближе и ближе, слыша шум ручья. Он знает эту местность — перед ним сейчас раскинется большая опушка, пересекаемая небольшим источником. Антон делает еще пару шагов и наконец он видит косулю, еле стоящую на ногах — у неё на боку кровоточащая рана, и Антон не представляет, как она её получила. Животное периодически склоняет голову, чтобы сделать небольшой глоток, но Антону даже из-за деревьев видно, что у неё затуманенный взгляд — он наблюдал такое много раз, когда стаей они загоняли оленей или лосей. Ему надо только прыгнуть. Он неосознанно скалит зубы, издавая тихое рычание, и косуля резко дёргается, поворачивая в его сторону. Волки не нападают из засады, а если она сейчас побежит, Антон настигнет её в два прыжка. Но косуля не делает и попытки, просто стоит и смотрит своими влажными затуманенными глазами, как к ней на мощных лапах подходит её смерть. Антон смотрит в эти огромные глаза и делает рывок — прыгает, и… Плюхается всеми четырьмя лапами в ручей, поскальзываясь и измазываясь в прибрежной грязи, пока косуля неуклюже и медленно переставляя ноги скрывается в тени деревьев. «Впечатляет», — раздаётся мягкий смешливый голос в голове. Если бы Антон сейчас был в человечьей форме, он бы застонал. «Что ты здесь делаешь?», — сердито спрашивает он. «Наблюдаю за твоей охотой». — Антону слышится очевидная лукавость. «И давно?», — страдальчески тянет он. Тут из-за сосны мягкой поступью выходит большая чёрная пантера, и Антон еле сдерживает себя от того, чтобы не оскалиться, такое довольное выражение написано у неё на морде. Арсений. «Настолько, чтобы сделать определённые выводы о твоих способностях». — Насмешка очевидна, и Арсений в своей животной форме прыгает на огромный валун, стоящий рядом с ручьём, чтобы грациозно выгнуться и смотреть на грязного, мокрого и жалкого Антона свысока. «Ты в моей голове, ты знаешь, что я специально», — обиженно-раздосадовано думает Антон. «Конечно, знаю, но я и не об этом. Я о том, что ты не заметил преследовавшего тебя меня. Очень неосторожно». — Арсений наклоняет голову, и Антон вдруг чувствует не только насмешку, но и искреннее волнение. Он мысленно закусывает губу и краснеет. «Естественно я за тебя волнуюсь, волчонок». — Арсений тут же реагирует на его мысль, и Антон ощеривается. «Выйди из моей головы», — злится он. «Не могу, ты же знаешь — у тебя слишком открытое сознание». — Арсений звучит виновато, но на его морде Антон не замечает ни следа раскаяния. Впрочем, разве можно увидеть раскаяние на чёрной лоснящейся морде? «Значит обратись, если хочешь нормально поговорить», — полуприказным, полупросящим тоном думает Антон, хотя он в курсе — несмотря на то, что Арсений — омега, на него вообще не действуют приказы альф. Ну или исключительно Антона. «Ты сам попросил», — весело отзываются у него в сознании, и в следующее мгновение на вершине валуна в расслабленно-изящной позе лежит полностью обнаженный Арсений. В это мгновение из-за деревьев на опушку попадают первые рассветные лучи солнца, окрашивая его тело в нежно-розовый, как цветущий шиповник, цвет. Антон радуется, что в такой форме Арсений не может залезть к нему в голову, поэтому стыдливо отводит взгляд, старательно душа в себе и неуместное сравнение, и мелькнувшую быстро мысль о том, какой тот красивый. Вылезая из ебучего ручья, Антон, задумавшись, снова поскальзывается и всем телом падает в воду. С валуна раздаётся хохот. Твёрдо встав всеми четырьмя лапами на землю, Антон мстительно отряхивается так, что холодные капли наверняка долетают до раздражающей пантеры, но Арсений не обращает внимания. — О, Аламаст, никогда ещё не встречал такого неуклюжего взрослого волка, — всё ещё смеётся Арсений, пока Антон угрюмо смотрит на него исподлобья. Обычно от того, что на них так смотрит огромный волк, люди смущаются, но, очевидно, что Арсений ненормальный человек, да и не человек он вовсе, поэтому он только демонстративно закрывает пальцами нос. — Ты перебрасываться собираешься? От тебя воняет. Антон зыркает в последний раз и нехотя перекидывается обратно. Он любит своё волчье тело — оно большое, мощное, сильное. В волчьей форме он один из самых впечатляющих членов стаи-семьи, и из молодых волков уступает только Макару. В человечьем виде он высокий, это да, но при этом худой, хотя Дима утешающе называет это «жилистый», нескладный и угловатый. А показываться перед кем-то голым в человечьей форме — для него вообще мучение. Арсений окидывает его заинтересованным взглядом, и Антон прикрывается, чувствуя, как краснеют уши. — Тебе вообще лекари не разрешают перебрасываться пока, — смущённо бурчит он. Арсений изящно спрыгивает с валуна, совершенно не стесняясь собственной наготы, и Антон зачарованно смотрит на то, как сокращаются его мышцы, а потом переводит взгляд на бок — там у Арсения, так же как у только что спугнутой косули, видна до сих пор не до конца затянувшаяся рана. Собственно, из-за неё ему и нельзя обращаться — повязка с компрессом спадает, да и в целом обращение — сильная нагрузка на кожу в том числе. Антон вспоминает, как в детстве сломал руку, лазая по деревьям, и как каждый раз, когда он перекидывался в волчью форму, она болела, а на лапу он даже ступить не мог, но, что было самым отвратительным — с каждым превращением кости, даже если до этого они начинали сращиваться, снова ломались. Тогда к Антону подошёл Вожак и серьёзно попросил его не перекидываться. Антон потом ещё недели две ходил надутый от гордости, что с ним говорил сам Главный Волк. — Так я поэтому и сбежал, — как само собой разумеющееся, объясняет Арсений. — Ты представляешь вообще, каково это — не перекидываться почти четыре месяца? Антон тяжело вздыхает — он понимает, как это непросто, хотя у самого с того самого случая в детстве не было такого, чтобы он не обращался хотя бы раз за неделю. — Если ты будешь перекидываться, каждый раз, когда захочется, ты никогда не вылечишься, — всё равно упрямо бормочет он. — Во-первых, я только что сказал, что это мой первый раз за четыре месяца, во-вторых, не будь букой-занудой. — Арсений улыбается и запускает руку в отросшие волосы — Антон помнит, что, когда нашёл его, они были намного короче. — И в свой первый раз ты решил погонять за мной? — не собираясь так просто сдаваться кошачьей улыбке, уточняет Антон. — Ага. Было интересно, куда ты отправишься в четыре утра, а ещё здорово было проверить свои силы. — Арсений безоружно разводит руками. — И как? — Я доволен. Бегаешь ты быстро, но вот сноровки тебе не хватает, конечно. Как и скорости всё-таки. — Я самый быстрый в стае! — вскидывается Антон. — Волчонок, не расстраивайся, — лукаво просит Арсений. — Я же пантера, мы почти в два раза быстрее вас. Антон возмущённо фыркает, но не возражает, а то ему и так кажется, что Арсений считает его ребёнком. Возможно, из-за прозвища, возможно из-за покровительственного тона. Хотя, у Антона есть ощущение, что таким тоном Арсений разговаривает со всеми. — А вот то, что ты меня не заметил и бегал с открытым сознанием — действительно проблема, — добавляет Арсений уже куда более серьёзно и озабоченно. — Ты неопасный, — просто заявляет Антон, хотя и тушуется упрёку. — Опасность я всегда чувствую за версту. Он умалчивает о том, что дело не столько в чутье — ещё ему не хватало, чтобы Арсений смеялся над ним из-за его отношений с Лесом и Немигой. Арсений качает головой. — Я тоже раньше так легко относился ко всему, полагаясь на собственное чутье, и ты знаешь, чем это закончилось. Антон закусывает губу. Арсения они нашли как раз почти четыре месяца назад, в конце весны, когда устраивали обычные игрища. Если быть точнее, это Антон его и нашёл. Они с другими молодыми волками проводили ежегодные весенние соревнования — ориентирование, бег, выносливость. Антон был хорош во всём, хорош — мягко сказано, он почти всегда побеждал, и никто не мог объяснить, как так выходило, ведь в своей человечьей форме Антон не давал абсолютно никакого повода подумать, что он может что-то кому-то показать. Он был неуклюжей каланчой с огромными ушами, до сих пор к своему уже внушительному возрасту стеснявшимся говорить с омегами. В тот раз они должны были оббежать территорию, прилегающую к деревне — почти двести верст площадью. Антон радовался заданию — можно было хорошо размяться и заодно посмотреть на Лес, когда уже полностью сошёл снег. Но в какой-то момент, когда он бежал по северной части, огибая серые скалистые уступы, он услышал еле отчетливый поток мыслей у себя в голове. Для волчьей стаи это было необходимо — телепатия помогала координировать охоту, защищать омег и в целом способствовала тому, чтобы они были настоящей семьей, но этот голос Антону был незнаком. Он дозвался до Димы и Макара, которые несколько отстали от него, а сам рванул в сторону голоса — кому-то точно нужна была помощь. Приблизившись к месту, где находился другой оборотень, Антон так и не смог понять, кто это был, но судя по несвязным мыслям, ему было очень плохо. В нос ударил яркий цветочно-травянистый запах — что-то весеннее, вроде василька, и у Антона едва не подкосились лапы. Голос в его голове принадлежал омеге, и его запах подействовал на Антона так же сильно, как полная луна в разгар разлива Дуная, полностью сбивая с мыслей. Единственной причиной, по которой он не накинулся на обладателя запаха, стало то, что вместе с ним он почувствовал и яркий запах крови. В несколько прыжков преодолев расстояние, разделявшее их, Антон увидел лежавшего на боку и мелко дрожавшего огромного самца пантеры с разодранными кровоточащими ранами на лоснящемся боку и могучей шее. Антон оцепенело уставился на него — с такими ранами это наверняка были последние минуты омеги. «Ты меня недооцениваешь», — прошелестел мягкий, тягучий даже в своей уязвимости голос. «Сейчас прибудет подмога, и мы тебе поможем», — попытался успокаивающе подумать Антон, но сам же мысленно дал лапой себе по морде. Фразы великих волков, чтоб его. Пантера втянул воздух носом, и это было похоже на смешок, а у Антона сжалось сердце — смеяться его дурацким мыслям в такой ситуации, сколько внутренней силы было у этого омеги? «Арсений. Это моё имя». Антон неосознанно подумал, что это красивое имя, но Арсений уже не ответил — вместо пантеры на сырой земле лежал человек с такими же зияющими ранами и, судя по его закрывшимся глазам и дыханию, он потерял сознание. «Скорее!», — мысленно заорал Антон Макару и Диме, которые, судя по тому, что они видели, уже приближались, а сам подошёл ещё ближе к Арсению и жалобно ткнулся носом прямо ему в лицо, а потом облизал губы и нос. Волки не особо доверяли другим оборотням — у стаи не было необходимости водить дружбу с рысями или медведями, особенно учитывая, что у тех был абсолютно иной образ жизни. Но они никогда не враждовали, потому что все соблюдали законы территории и права добычи, а в сложные времена, вроде Великой войны, оборотни всех видов объединялись. Что касается лично Антона, он был хорошо знаком и даже дружил с некоторыми лисами, кабанами и росомахами. И, хотя он не знал, этого Арсения, не помочь Антон просто не мог. Когда Дима с Макаром наконец добежали, Антон мысленно сразу запретил им сомневаться в том, что пантера выживет, и они послушали, едва ли не впервые в жизни. Обратившись, они помогли взгромоздить тело Арсения на Антона как наездника, и он, схватив чужую руку зубами, чтобы тот не падал, побежал в деревню, с каждым прыжком прислушиваясь к слабому сердцебиению. В деревне Антона ожидали лекари и разговор с Вожаком. Поджав хвост и съежившись, Антон выслушал всё о его безрассудстве, о том, что он бегает с раскрытым сознанием, и это было унизительно ещё и потому, что Вожак даже не обращался — отчитывал Антона в волчьей форме в своей человечьей, и всё равно было очевидно, кто из них казался больше. Зато Арсению они помогли. Антон неустанно сидел с ним, наблюдая за тем, как во сне у него дрожали ресницы и как капли пота скатывались по вискам — у него был сильнейший жар. Он очнулся спустя неделю — всё это время Антон был с ним, поил отварами, менял повязки на ранах и обтирал лоб. В день, когда он очнулся, впервые его васильковый запах ощущался сильнее, чем запах болезни. — Спасибо, — сухими губами произнёс Арсений, и закемаривший Антон встрепенулся. — Ты спас меня, волчонок. — Я не волчонок! — обиделся Антон. — В эту Немигу минёт мой третий волчий год! — Не волчонок. — Арсений улыбнулся. — А ведёшь себя как он. Антон открыл было рот, чтобы возмутиться, но по лукавой, хоть и слабой улыбке на осунувшемся лице, понял, что его провоцируют. — А тебе-то сколько? — поджав губы, спросил он. — По человечьим меркам тридцать два, значит по ним же я старше тебя на два года. — Довольно заключил Арсений, но вдруг поморщился. — Болит? — взволнованно спросил Антон, даже не уточняя, что именно. — Да, — просто признался Арсений. — Я схожу за целительницей, — пообещал Антон и мигом вылетел из комнаты. С тех пор прошло почти четыре месяца, которые Арсений жил с ними в деревне. Первые два месяца он не мог вставать, потому что выяснилось, что помимо ран, у него ещё была сломана нога, зато потом он, хромая, очаровывал всю стаю по очереди, даром, что он был пантерой, и пахло от него по-другому — кошачьи повадки вперемешку с омежьей сущностью почему-то наоборот работали даже на матерых волков, и старейшины вскоре радовались появлению Арсения едва ли не сильнее, чем собственным детям. Что с ним произошло, Арсений не помнил. Сказал только, что он охотился и вообще не понял, как и кто на него напал — ему будто отключили все чувства разом, а после оставили умирать, даже не удосужившись добить. У Антона, присутствовавшего при этом разговоре с Вожаком, на каждом слове тогда ещё слабо говорившего Арсения от злости раздувались ноздри. Он сам не понимал, из-за чего, но сама мысль, что кто-то мог такое сделать, пробуждала его звериную натуру, и он еле сдерживал себя, чтобы не обратиться и в ту же секунду не отправиться разыскивать этого мерзавца. Только теперь уже с закрытым сознанием. — Это другое, — произносит Антон сейчас, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Вы не понимаете, это другое, — передразнивает его Арсений. — Это опасно, волчонок! — Я знаю, что делаю! — резко огрызается Антон, и Арсений удивленно хлопает чёрными ресницами, но ничего не говорит, и Антон, вздохнув, продолжает. — Прости. Просто… Ты будешь смеяться. Из растерянного лицо Арсения становится заинтересованно-игривым, и Антон понимает, что влип. — Я клянусь, что не посмею, — торжественно произносит Арсений, но Антон лишь качает головой на это заявление, и всё равно решается. — Я… Я слышу Лес. Арсений поднимает бровь и слишком очевидно сдерживает улыбку. — Я тоже его слышу, Антон — ручей, дятел на вон той сосне, шум реки… — Да нет, — Антон закатывает глаза. — Не так. Я слышу Лес — его движение, его дыхание. Как телепатия с членом стаи, ну или с тобой, но будто через слой воды. И всё равно основное я понимаю. Лицо Арсения быстро меняется с удивлённого на задумчивое, и Антон вдруг понимает, что тот ему верит. — Ты хочешь сказать, что ты алдрин? — пристально вглядываясь ему в глаза, спрашивает Арсений. Антон мнется и не знает, что ответить. — Нет… Точнее… Я не знаю. Арина рассказывала нам сказки об алдринах, о Великой войне и о помощи Леса. Но я… Я не думаю, что я как они. Дима вообще считает, что я либо выдумываю, либо поехавший. — Он разводит руками и тут же спохватывается, снова прикрываясь. — Дима слишком много считает. Лучше бы он занимался чем-то более полезным, — фыркает Арсений, и Антон чувствует, как краснеет — никто до этого не воспринимал его слова так серьёзно. — Ты мне правда веришь? — удивлённо переспрашивает он. — Я верю в то, что в нашем мире всё возможно, — мягко отвечает Арс. — По крайней мере, так интереснее жить. — Он подмигивает. Антон переминается с ноги на ногу и благодарно улыбается. Это не «я верю тебе полностью и безоговорочно», которое ему почему-то очень хочется услышать от Арсения, но и этого достаточно, чтобы Антон почувствовал себя увереннее. Арсений вдруг делает резкий шаг, и Антон не успевает отскочить, так что тот оказывается всего в паре десятков сантиметров, смотрит в глаза своим кошачьим прищуром и, что-то явно найдя в лице Антона, приближается сильнее, почти прижимаясь носом к шее, ведёт им от одного плеча до другого. У Антона от его дыхания на кожу мурашки разбегаются по всему телу, а от близости — в голове сплошной туман и жар в груди и ниже, он отшатывается, сильнее прикрывая пах. — Что… Что ты делаешь? — хрипло шепчет он. — Тебе третий волчий год… — Арсений не спрашивает, тянет волнующе, а зрачки у него большие, почти по всей радужке, и ноздри раздуваются. — Ты как раз достиг зрелости. Антон краснеет до корней волос, и это явно не связано с тем, как стелются по земле рассветные лучи. Он вдруг пугается, что Арсений узнал о том, как он сидел у него под окнами те три дня в середине июня, пока у того продолжалась течка, сдерживаемый только тем, что Арсению до сих пор было плохо — пусть тот и очнулся, жар не спадал, хотя тогда это можно было объяснить течкой. Для Антона подобная реакция была сродни урагану, сбившему с ног. До этого, пусть он и не мог считаться половозрелым — в их стае юноши официально достигали брачного возраста в ночь Немиги в осень, когда им минуло три волчьих года, но он чувствовал течки омег в деревне, заинтересованно поводя носом или даже обращаясь в волка и убегая подальше от домов, чтобы не привлекать внимание к своему возбуждению. Но такого с ним ещё никогда не случалось — ему было необходимо находиться рядом с Арсением, а его запах действовал на Антона, как на многих волков действовал запах крови во время охоты, помутняя разум. Самое ужасно-отвратительное заключалось в том, что Антон даже не мог обратиться и сбежать в Лес, словно что-то заставляло его быть близко к Арсению, слушая его стоны, вызванные то ли болью от ран, то ли жаром течки. Об этом знали только Макар с Димой, которые и нашли его валяющимся в грязи под чужими окнами, благо, что дом, где располагались лекари и больные, стоял совсем у опушки Леса, и позор Антона нельзя было заметить с улицы. После того, как всё пришло в норму, они подкараулили Антона и заставили обсудить с ними произошедшее, утверждая, что такое свойственно только истинным. Антон тогда отмахнулся от них — о какой истинности могла идти речь, если они с Арсением были разных видов? Но братья по стае не могли рассказать Арсению об этом. Значит ли это, что тот сам нашёл эти воспоминания у Антона в голове? Ну какой он дурак! Специально же старался держать мысли об Арсении в глубине сознания, чтобы больше никто из стаи не узнал. Хотя как можно держать в глубине сознания то, о чём думаешь едва ли не постоянно? Впрочем, Макар с Димой уверяли, что во время общих превращений от Антона не слышно ничего лишнего — всё только по делу. Видимо, он дал слабину, потому что был один. — Прости, — вдруг тушуется Арсений, отходя на пару шагов. — Я что-то… Не договаривая, он мотает головой и буквально в два движения снова оказывается на валуне — садится, поджимая одну ногу, свешивая вторую, и Антон наконец выдыхает спокойно — если бы Арсений увидел его мысли, вряд ли бы это он сейчас просил прощения. Антон прикладывает все силы, чтобы успокоиться и снизить напряжение и ожидание, охватившие его, когда Арсений почти касался его кожи губами. — Так почему ты в итоге не напал? — вдруг совершенно другим тоном, легко спрашивает Арсений, болтая ногой. — Ты разве не видел? — понуро интересуется Антон, краем глаза следя за тем, как красиво напрягаются мышцы у Арсения на белом, слишком гладком и немного округлом бедре. Поднять глаза выше он не решается. — Я не залезаю к другим в голову ради забавы. Только по делу, — гордо вскинув подбородок, отвечает Арсений. У Антона окончательно отлегает от сердца. Что же это тогда было? Он подумает об этом позже. — Мы тоже не делаем это ради забавы — это способ общения, — пытается он оправдать стаю, а потом вспоминает, как они же с Макаром услышали, что Дима думает по поводу своей волосатости и несколько дней потом кидали шутки в духе «ты шерстяной волчара», и затыкается. — Это ужасный способ общения, — спокойно возражает Арсений. — Никаких секретов, ничего личного — всё становится достоянием общественности, даже то, из-за чего ты переживаешь. Антон подходит к валуну и, вместо того, чтобы вскарабкаться на него, решает не позориться, так что просто опускается на землю и садится в изножье. Влажная от росы трава неприятно холодит задницу, но к этому он уже привык — когда ты с детства бегаешь голышом, такие вещи не заботят. А вот отроческие переживания по поводу внешности, не ушедшие даже с приходом уверенной юности, смущают сильно. — Во-первых, мы никого никогда не стыдим, если узнали действительно важную тайну или что-то оберегаемое личное, — серьёзно отвечает Антон. — Во-вторых, этот способ общения очень помогает, и не тебе уж точно тут что-то говорить, ты остался жив во многом благодаря ему. — Антону не видно выражение лица Арсения, но его нога, которой он болтал из стороны в сторону, перестаёт дёргаться, и Антон предполагает, что пристыдил его. — В-третьих, мы учимся контролировать потоки мыслей и стараемся абстрагироваться, если понимаем, что у кого-то из нас не получается. Пантеры разве не так общаются? Арсений некоторое время молчит, видимо, обдумывая сказанное. — Нет, мы умеем это, но почти никогда не используем. Мы одиночки, у нас нет нужды в транслировании мыслей между собой, а когда встречаемся, стараемся делать это в человечьем обличии. Антону тяжело представить себя одиночкой — у них уход из стаи является самым жестоким наказанием, после смерти, естественно, и означает, что оборотня лишают самого главного — его семьи. — Так ты ответишь мне на вопрос, волчонок? — раздаётся сверху нетерпеливо-лукавое. — Почему я не напал на косулю? — Да. Она уже наверняка сама умерла где-то там за деревьями. Жизни в ней практически не было. Антон вздыхает снова. Ну что за утро откровений? С другой стороны, Арсению почему-то хочется открываться, с ним хочется разговаривать и его хочется слушать — даже спорить с ним Антону нравится. В деревне у них нет особо возможности, потому что у Антона масса обязанностей — он учит волчат основам охоты и ориентирования, а Арсений, как только смог передвигаться самостоятельно, вызвался помогать старейшинам с обучением детей грамоте. — Я не хочу быть убийцей, — выдаёт Антон понуро. Арсений фыркает. — Ты и есть убийца, волчонок. Ты охотишься в стае, которой вы загоняете точно таких же косуль, и то, что ты не вгрызаешься в их шеи первым, не означает, что твоей роли в убийстве нет. Тем более, что потом ты точно так же, как все, ешь это мясо. — Ты прав, конечно, — отвечает Антон, следя за ползущей в траве улиткой. — Это наверняка лицемерно? Вождь говорит, что мне надо учиться брать на себя ответственность и что лицемерие хуже трусости. Но… Я не знаю, как объяснить. Я не люблю охоту, участвую в ней только потому что так надо для стаи. Сам я бы и не охотился вовсе — довольствовался бы курицей, выращенной в деревне, овощами, ягодами. — А ты смог бы? — просто спрашивает Арсений. — Представь себе, что вся ваша стая охотится и ест добытое мясо, а ты сидишь отдельно и жуёшь редьку. — Фу, только не редьку, — полушутливо возмущается Антон, а сам вдруг задумывается. — Ну хорошо, картошку! — смешливо соглашается Арсений, а потом переходит на более серьёзный тон. — Дело не в том, что ты хочешь, а в том, как устроена природа. Если бы ты мог отказаться от мяса, ты бы это уже сделал. Но ты не можешь, и проблема не только в стае. Ты волк, Антон, хищник. Один из лучших в стае, как мне все говорят. — Арсений произносит это странным тоном, то ли игривым, то ли слегка раздраженным, но точно не неверящим, и у Антона быстрее бьется сердце. — Отказавшись от охоты и того, что она подразумевает, ты не только откажешься от своей сущности, но ещё и просто не сможешь насыщаться так, как того требует твоё тело. Ты ослабнешь. — Я не… Ты говоришь так, будто бы убийства — мой долг, заложенный мне кем-то изначально. Но это должно быть выбором. — Антон пытается сформулировать то, что думает. — Ты прав, это выбор. И мы с тобой это понимаем, как раз потому что мы не просто хищники, но ещё и разумные люди. А разумные люди умеют оценивать свои нужды и действия. Повторяю, если бы ты правда хотел, ты бы уже давно отказался от охоты и мяса, добытого таким способом. Но раз ты этого не делаешь, значит видишь свои приоритеты. А что касается самого убийства… Я смотрю на это так. Прежде всего, действительно лицемерно есть мясо и делать вид, что не знаешь, как оно попало на стол. А если ты сам убиваешь свой обед, ты учишься ценить жизнь. Это парадоксально, но это так. Ты понимаешь, как тяжело отнять её даже у какого-то зайца, и ты начинаешь по-другому относиться к еде — не как к чему-то должному, а как к чему-то ценному. Охота для нас не забава, как для многих людей, это часть нашей жизни, и мы убиваем не потому что это весело, а потому что осознаём, что по-другому не можем, в отличие от них же. Если бы ты был человеком, я бы даже не думал возражать твоему отказу от мяса. А эльфы вон вообще мясо не едят, может, поэтому и живут дольше всех. Но ты не человек и не эльф, волчонок, ты оборотень. Антон погружается в мысли — он понимает, что имеет в виду Арсений, и, хотя ему категорически не хочется это признавать, ему кажется, что тот прав. Над этим он тоже обещает себе подумать позже. Солнце поднимается всё выше, и уже даже Антон может ощущать его невесомые лучи. Оно прощается с ними, отдавая своё последнее тепло, с каждым днём вставая всё позже и уходя всё раньше. После Немиги оно, как правило, вообще перестаёт появляться, и Антон радуется своей горячей волчьей крови. Хотя в зимнем холоде даже ему тяжело и хочется только сидеть и греться у огня. Внезапно Арсений стукает пяткой его по голове. — Эй! Ты что, обалдел? — Антон подскакивает от такой неожиданности и не может побороть улыбку, смотря на то, как смеётся этот дурак. — Не думай о серьёзных вещах, волчонок, — сквозь мелодичный смех просит Арсений. — Давай лучше сыграем в догонялки? — Прям так? — Антон имеет в виду человеческую форму. — Нет, конечно. Хотя я и так тебя обыграю, — самодовольно заявляет Арсений. — Но я имею в виду вот так. А ну попробуй догони, самый быстрый в стае! Произнеся это, Арсений прыгает с валуна в сторону Леса и обращается в пантеру в прыжке, мягко опускаясь на все четыре лапы. Он быстро оборачивается, рычит так, что Антону чудится смех, взамахивает хвостом и снова прыгает, скрываясь из виду за деревьями. Антон быстро приходит в себя и тоже обращается, сразу разгоняясь до почти максимальной скорости. «На что мы играем?» — с вызовом и задором спрашивает он Арсения, замечая того вдали и прибавляя ходу. «На желание», — игриво отвечает тот и теряется впереди. Антон не может позволить ему выиграть так легко, поэтому он прикладывает все силы и бежит на максимуме возможностей. * В деревне все, по-видимому, ещё спят, когда Арсений резко тормозит у первого от Леса дома, а Антон, не рассчитав, врезается в него и валит на землю — ему удалось догнать его только так, и это явно не считается. «Конечно, не считается», — лукаво звучит у него в голове. Арсений под ним даже не делает попытки вылезти — лежит на спине, подставив живот и мелко дышит, пока котячьи зрачки то сужаются, то вновь заполняют радужку. Антон старается как можно скорее слезть с него, чтобы не ощущать чужое тепло под собой и не думать о том, что он владеет ситуацией целиком и полностью. «Тебе позволяют ею владеть», — снова перебивает его мысли насмешливый голос, и Антон мгновенно настраивается на свой обычный способ отвлечения, чтобы не думать о чём-то важном при стае — начинает вспоминать историю Великой войны, но из-за этого, наконец вставая с Арсения, он путается в лапах и впечатывается мордой в землю. В голове звучит мелодичный смех. — Антон, — укоризненно зовёт его кто-то, и Антон мгновенно преображается. К ним с Арсением подходит Вожак. Он всегда встаёт раньше всех и уходит в Лес, чтобы провести утро наедине с природой. Иногда Антон думает, что Вожак тоже слышит, что нашептывают ему деревья. — Простите, — потупившись, Антон старается встать так, чтобы снова не оступиться. Арсений тоже перебрасывается и переводит заинтересованный взгляд с Антона на Вожака. — Ты снова бегал в Лес утром? И взял с собой Арсения? — Вожак не выглядит сердитым, но и довольным его тоже назвать сложно. — Я сам пошёл за ним! — вмешивается Арсений прежде, чем Антон успевает сказать и слово. Вожак переводит на него взгляд. Его тёмно-синие рыбьи глаза смотрят изучающе, он поджимает губы в своей обычной манере, а Антон мысленно стонет — у них в стае не принято перебивать Вожака, тем более делать это так дерзко, как Арсений. — И почему же ты, Арсений, пошёл за ним, проигнорировав все советы наших лекарей, потративших свои силы и время для того, чтобы помочь тебе? Антон задерживает дыхание — хоть это и упрек, и выражение лица у Вожака серьёзное, ему всё равно чудится лёгкая насмешка, и он не знает, прав ли. Впрочем, Арсений заливается краской — даже его острые плечи с веснушками розовеют — и опускает взгляд. — Я соскучился по своей сущности, — смущенно отвечает он. — И? — Вожак не отводит взгляд, и Антон представляет, каково это — он много раз испытывал такое на себе. — И хотел побыть с Антоном, — совсем тихо буркает Арсений, и теперь уже очередь Антона краснеть до ушей. Подумать только — изящный, игривый и такой рациональный Арсений оправдывается сейчас, как маленькая омежка. Воля и внутренняя сила Вожака действуют безотказно на любого оборотня — не признать его авторитет невозможно, и Антон внутренне снова им восхищается. Хотя другая его часть сейчас бегает по воображаемой поляне, катается по траве и воет на луну от восторга — Арсений хотел побыть с ним. — Желание побыть с товарищем похвально, — серьёзно кивает головой Вожак, и Антон снова не может понять, чудится ли ему ирония в этих словах, или Вожак и правда забавляется. — Но это не повод забывать о данных обещаниях. Мы приняли тебя в семью и поклялись помочь тебе, так что мы ответственны за тебя. Я прошу не забывать об этом и не подвергать себя опасности или действовать вопреки просьбам лекарей. — Как скажете. — Арсений склоняет голову. — А тебе, Антон, не следует уходить одному. — Вожак переводит взгляд на Антона, и теперь его очередь испытывать неловкость и стыд. — Ты знаешь, что мы волнуемся, если кто-то пропадает в одиночку надолго, тем более, учитывая недавние события. Он явно намекает на нападение на Арсения и недавнюю новость о нападении на оборотня-медведя. — Я… пытался разобраться со своими проблемами, — неловко объясняет Антон, надеясь, что Вожак поймёт, что он имеет в виду. — Что ж, это вызывает уважение. — Вожак поднимает густые брови и складывает руки за спиной. — Надеюсь, Арсений тебе в этом помог. — Он не… Это не эти проблемы! — восклицает Антон, чувствуя, как горят уши, щёки и даже грудь, а потом вдруг понимает, что о «тех проблемах» Вожак не может знать, поэтому смущается ещё сильнее, если такое вообще возможно, опускает глаза и скомкано оправдывается. — В смысле да, Арсений помог. Он, это, очень умный. Вожак снова поджимает губы, кивает им обоим или чему-то своему, а Арс вдруг совсем тихо фыркает, но Антон на него не смотрит. — Тогда не смею больше вас задерживать. Приведите себя в порядок, и, я надеюсь, вы действительно приняли во внимание мои слова. Антон, нам с тобой необходимо будет поговорить до Немиги. Я дам тебе знать, как настанет время. Вожак кидает на них последний изучающий взгляд и проходит мимо. Кажется, он идёт к тайникам, где обычно при превращениях оставляется одежда, и Антон мысленно бьет себя ладонью по лбу — надо было бежать до туда, тогда не пришлось бы разговаривать с Вожаком голыми. Так ещё и сейчас не пройти за ним — слишком неловко. — И какие же у тебя ещё есть проблемы, с которыми я могу помочь, волчонок? — игриво спрашивает Арсений, наклоняя голову и хлопая длинными угольно-чёрными ресницами. Они идут рядом по направлению к домам — Арсений к старой омеге Арине, приютившей его после того, как ему разрешили покинуть лекарский дом, а Антон к себе. — Никаких, — под нос себе отвечает Антон, не смотря на Арсения и привычно уже прикрывая руками пах. А ведь раньше нагота его вовсе не смущала, и он мог спокойно ходить голым даже перед омегами — для стаи это было нормально и привычно, все же перевоплощались, а в детстве и юности это зачастую даже не поддавалось контролю, поэтому бывало, что ребята перекидывались туда и обратно просто во время обеда или занятий, оставаясь потом так и сидеть. — А Вожаку сказал по-другому, — продолжает всё тем же лукавым тоном Арсений. Они уже почти подошли к дому Арины. Антон мысленно стонет и снова, кажется, заливается краской. Это несправедливо, нечестно и абсурдно: почему это он, альфа, пусть и молодой, так стесняется омеги, который этим пользуется и буквально насмехается над ним? Антон чувствует, как досада на себя же всколыхивает в груди запрятанную обычно куда-то вглубь гордость, а она за собой балластом тащит и самоуважение, и уверенность в себе. Арсений сам признался, что хотел побыть с Антоном наедине, и при этом явно смутился, так почему же сейчас это Антон краснеет и мнётся, если эта наглая пантера начинает первым? Действуя интуитивно, на внутреннем порыве, Антон резко останавливается, заставляя Арсения последовать его примеру, подходит к нему ближе и, понизив голос и смотря ему прямо в глаза, медленно произносит: — А ведь это не я следил за тобой рано утром, чтобы побыть вместе наедине. От арсеньевской близости в груди что-то ворочается, а кружащий голову васильковый запах ударяет в нос, но сильнее Антона прошибает то, как резко тот вздыхает, отводит взгляд и закусывает губу. Кажется, это впервые, когда Антон застал его врасплох. Отсчитывая каждую секунду, Антон наблюдает, как у Арсения бледно-розовым окрашивает скулы, от чего тот вдруг кажется намного уязвимее и будто бы даже меньше? В голове вихрем мыслей вертится и то, что оборотни-пантеры, как правило, ведут одинокий образ жизни, и то, что, вопреки тому, каким бы уверенным в себе, невозмутимым и игривым он не хотел казаться, Арсений — омега, едва-едва старше Антона, который до этого много времени провёл в одиночестве, и то, что уж сейчас ситуацией точно владеет Антон. — Так что, если вдруг какие-то проблемы есть у тебя, ты обращайся. — Антон облизывает пересохшие губы и решается, прыгая в омут с головой, хрипло добавляя. — Киса. Арсений сглатывает, и с замирающим сердцем Антон отмечает, как по его телу проходит лёгкая дрожь, а красивая шея покрывается мурашками. Он еле сдерживается от того, чтобы не выдать то, сколько удовольствия ему это приносит, и не повалить Арсения на землю, крепко сжимая за рёбра сильными пальцами, целуя и вылизывая его такого смущённого везде, где только можно. — Я не… Мне пора, — выдыхает Арсений и, развернувшись, быстро, но всё же с присущей ему плавностью движений, проходит по дорожке к дому Арины. Антон не отказывает себе в удовольствии огладить глазами бледную спину со множеством родинок и довольно заметными мышцами, тонкую омежью талию и упругий зад. Рот наполняется слюной, и ему приходится прикусить ладонь, чтобы не завыть вслух от переизбытка чувств. Ощущение того, как Арсений растерялся и вмиг утратил всю свою шаловливость, того, как Антон поставил его в тупик, вынудив покраснеть и замолчать, не придумав ответа, огненной лавиной бушует внутри. Вся сущность альфы в Антоне ликует, пробуждая в нём что-то до этого неведомое, тяжёлое и давящее, стремящееся выйти наружу. Антон сжимает напряжённый член и широкими шагами устремляется домой — ему необходимо выпустить пар.